Моя жизнь: до изгнания

Боцман Крыса

Ведя меня по коридору к палате, где мне предстояло провести долгие месяцы, санитар несколько раз повторил, чтобы я ни в коем случае не садился и даже не прикасался к кровати, стоящей при входе справа. Я рассеянно слушал его, погружённый в себя, и, как только санитар оставил меня в покое, бухнулся на кровать – разумеется, ту, к которой запрещено было даже прикасаться.

Неожиданно в проёме двери возникла необычная фигура. Это был толстенный неуклюжий мужчина лет тридцати пяти, с редкой русой бородёнкой, такими же усами и волосами, свисающими ниже пояса. Судя по виду, это был попик, привезённый из глухомани, поскольку в Ленинграде священнослужители длинных волос не носили.

Попик приблизился ко мне и вдруг, гневно сверкнув глазами, выскочил из палаты. А через пару минут вошедшие санитары за шиворот стащили меня с кровати, как оказалось – поповской, и пихнули на соседнюю койку, пригрозив какой-то “серой”, если я ещё раз приближусь к злополучной кровати. (Впоследствии я не раз “знакомился” с таинственной серой.)

Затем санитары сменили простыню, наволочку и одеяло, и, как только они унесли осквернённое мною постельное бельё, попик, внимательно за всем наблюдавший, вошёл в палату, сел на свою койку и уставился на меня. Глаза у него были маленькие, злые, с прищуром и красные, как от слёз или дыма, носик тонкий и длинный, лицо тощее, узкое. Ну крыса крысой, подумал я про себя и всё же решил попросить прощения за причинённое беспокойство. Но не успел я и рта раскрыть, как попик, не сводя с меня взгляда, громко произнёс лагерную поговорку бесконвойников (беков) с Беломорско-Балтийского канала: “Жизнь бекова: тебя ебут, а тебе некого!” И, подмигнув, хохотнул, показав зубы, явно нуждающиеся в стоматологе. Больше он со мной никогда не заговаривал, и я ни разу не слышал, чтобы он хоть с кем-нибудь из больных общался.

От “лечащего” врача я узнал, что попик – совсем не поп, а боцман с военного судна, который однажды утром вышел на палубу и… сошёл с ума. К себе прикасаться никому не позволяет, поэтому вот уже семь лет его не стригут и не лечат зубы. Для защиты от ненавистных чужих прикосновений боцман надевает на себя неимоверное количество нижнего белья, поверх которого напяливает несколько больничных халатов, и, если кто-то коснётся его случайно или ненароком заденет, боцман сбрасывает с себя “испачканную” одежду.

Итак, знакомство со старожилом осиповского заведения состоялось. Ни имени, ни фамилии в этих стенах не существовало. Пациент звался “больной”, санитар оставался “санитаром”, а лечащий врач был для всех “товарищем врачом”. Поэтому брезгливого недотрогу я обозначил про себя “боцман Крыса”…

Однако прежде чем описать встречи с другими болящими и их причуды, хочу рассказать читателю, что такое карательная (она же репрессивная) психиатрия, почему я и множество моих друзей “гостили” в психбольницах и какие методы лечения тогда практиковались.