Моя жизнь: до изгнания

Новоиспечённый святой

В один из пасмурных дней отец Александр возжелал пройтись со мной по горным тропам и побеседовать о спасении наших душ. И пока мы бредём, он два часа подряд без умолку рассуждает об истинных, с его точки зрения, путях спасения души, и не только своей, но и множества других заблудших душ. Я отмалчиваюсь, не понимая, к чему он клонит, обмусоливая прописные истины, знакомые каждому христианину. Но вскоре понял, о каком конкретном пути спасения и святости идёт речь, когда, протиснувшись сквозь густые заросли кустарника и миновав тесное ущелье, мы очутились на небольшой лужайке, окружённой со всех сторон высокими скалами. В одной из скал темнел небольшой вход в пещеру. “Место это, отец Михаил, небом отмеченное. Никто из мирских бесов ещё сюда не добрался и не доберётся. Вот здесь можно кому-то свершить свой духовный подвиг, стать затворником и святым этой горы. Отсюда прямой путь души на небеса. Сейчас покажу тебе, как это воплотить можно”, – и отец Александр подводит меня к небольшому лазу, в который можно проникнуть только на четвереньках, что отец Александр и делает.

Через минуту из глубины пещеры доносится приглушённый голос: “Братец во Христе, взгляни на меня!” В недоумении пытаюсь понять, каким образом я могу его видеть, и замечаю в скале на уровне лица небольшое отверстие. Вглядываюсь в темноту и различаю в конце каменной дыры что-то светлое. “Ну вот и нашёл ты меня! – несётся из светлого пятна, оказавшегося физиономией отца Александра. – Я сижу на каменной скамье, природой созданной для подвига затворника, и мнится мне, что тебе, странник Михаил, и уготовано быть этим затворником!”

Минуты через две, весь в клочьях паутины, устроитель моего духовного подвига выползает наружу. “Ну вот, отец Михаил, ты залезешь в пещеру, и вход в неё я замурую камнями. Воду и травы буду просовывать тебе через дырку, в которой ты видел меня. И буду водить сюда избранных, удостоенных услышать от святого этой горы небесную истину, что тебе в этой пещере откроется”.

Ошеломлённый перспективой стать новым святым, представив весь ужас этого предложения, я хватаю за плечи тщедушную фигуру отца Александра и, глядя в его выпученные от восторга глаза, шепчу: “А почему бы тебе, отче Александр, не принять на себя этот подвиг?” В ответ он падает на землю, обхватывает голову здоровой рукой и исступлённо вопит: “Недостоин я! Недостоин! В мыслях похотливых плыву, как в океане!” – “Ну так и я пока к этому подвигу не готов”, – злобно бросаю я и, оставив распростёртую на земле фигуру, быстрыми шагами направляюсь к выходу из ущелья. “Кто знает, – думаю я в этот момент, – может, в зарослях прячутся единомышленники отца Александра, мечтающие о новом святом. Схватят, свяжут, запихнут в пещеру и замуруют…” И я спешу удрать подальше от “святого места”. “Попался бы ты, отец Александр, в лапы профессора Случевского, он бы тебе устроил затвор, он бы тебя затворил…” – с ненавистью бормочу я.

“Молишься, брат Михаил?” – спрашивает догнавший меня присмиревший отец Александр. “Молюсь, молюсь”, – отвечаю я. И молчу всю дорогу, решив, что нам с Лёвой нужно быстрее распрощаться с его обителью.

Но уйти от отца Александра удалось только мне, потому что из-за уколов в позвоночник (в психбольнице) Лёва в эти дни серьёзно прихворнул, временами у него отказывали руки и ноги. Он не мог поднять кружку с водой, пройти пару шагов по избе. Это длилось дня два, а потом всё приходило в норму. Но продолжить “путь мудрого пса” он был ещё явно не в состоянии. Поэтому он решил пока остаться под присмотром отца Александра, а я тем временем отправлюсь в горы Сванетии, где нет туристов, много пещер на высоте и водопадов и есть небольшие скиты, в которых живут отшельники. Там, в Сванетии, я обязательно найду место, где можно обрести душевный покой, потом вернусь, заберу с собой выздоровевшего Лёву, и наша мечта осуществится.

Отец Александр, узнав о моём решении, опять видит во мне святого избранника. Пользуясь этим, я при прощании принимаю важную позу и, грозя указательным пальцем, торжественным голосом говорю: “Брата Льва не вздумай в пещеру заманивать! Не готов он ещё к подвигам! Ослушаешься – навеки прокляну!” – “Ни в коем свете!.. Упаси бог!” – дрожащим голосом отвечает мне не на шутку испуганный отец Александр. Успокоенный его неподдельным страхом ослушаться моего наказа, я покидаю обитель.