Моя жизнь: до изгнания

Подтягуша

И ещё один шизоик приятно удивил меня. Это был Вадим Хоботов. Молодой, полноватый, с округлым лицом, глаза серо-голубые, навыкате, хитрые. Нос вполне подходил к его фамилии: кончик трубочкообразной формы напоминал маленький хоботок, которым Вадим умел препотешно двигать в разные стороны.

Он охотно сообщил мне, что внутри него пребывает некая комиссия, внутри которой находится другая комиссия, а внутри той, другой, ещё одна комиссия, вмещающая в себя следующую комиссию, которая тоже вмещает… При этом смотрел на меня умными, слегка ироничными глазами, и я не понимал, то ли он бредит, то ли смеётся надо мной.

Ни о чём другом он больше не говорил. Но как-то вечером в столовой, когда все больные разбрелись по палатам и я, оставшись один, негромко запел арию из репертуара моего любимого Тито Гобби (я с ранних лет полюбил итальянское бельканто), я вдруг услышал гармонично присоединившийся голос. Следом в столовую вошёл Вадим Хоботов, с которым мы и закончили арию. У него был прекрасный слух, а репертуар Карузо, Джильи и Гобби он знал наизусть.

Оставаясь невменяемым в общении, он был весьма вменяем в пении. И зачастую по ночам мы в два голоса часами распевали любимые арии, в которые время от времени забавно вплетались вопли душевнобольных.