Моя жизнь: до изгнания

Ненавистный Первомай

Вонь городской свалки, которая долго не выветривалась из рабочих халатов, многочасовая погрузка и разгрузка помоев и мусора тяжёлыми вилами казались игрушками по сравнению с работой, которая ложилась на плечи такелажников 1 Мая – в День международной солидарности трудящихся. В пять утра мы должны были принести из подвалов на Дворцовую площадь свёрнутые в рулон тридцатиметровые портреты коммунистических вождей и членов ЦК КПСС, размотать, прикрепить к углам верёвки и развесить портреты на здании Зимнего дворца до того, как с трибун начнутся пламенные речи партийных боссов из Смольного о торжестве ленинских идей и процветании трудового народа, а мимо двинутся, полыхая красными знамёнами, колонны демонстрантов.

Часть нашей бригады возится на крыше Зимнего дворца, подтягивая полотнище с каким-то капээсэсовским членом, и крепит верёвки, а часть, стоя на земле, растягивает полотно, чтобы избежать “морщин” на партийной роже. Ветер полощет тридцатиметровую холстину, превращает в парус, рвёт из рук верёвки… С трудом пытаемся растянуть рвущуюся из рук ткань и прикрутить верёвки к железным штырям, вбитым в землю. Их много, этих членов КПСС, но к восьми утра мы успеваем “перевешать” весь Центральный комитет во главе с Лениным. Одежда на нас взмокла от пота, на стёртых ладонях водяные мозоли. Пора идти в хозчасть и там хоть чуть-чуть отдышаться…

Но не тут-то было. К нам бежит коротконогий партийный уродец, выскочивший из подъехавшей чёрной правительственной машины, и истошным голосом вопит: “Вы что натворили?! Вы кого повесили?! Немедленно снять!” “Кого приказано было повесить, того и повесили”, – мрачно говорит наш бригадир, с ненавистью глядя на красную от волнения морду коротышки. “Дак ведь вы повесили Шепилова! Того самого, примкнувшего! Из Центрального комитета выведенного! Немедленно заменить Шепилова на нового члена цека!” – топая ногами, визжит партиец. “Снять-то мы снимем, а вот заменить не получится, других портретов в подвале нет… Ну разве что портрет товарища Сталина, правда, он с дыркой. А что касается портрета, то они все вроде как на одно лицо”, – басит бригадир. “Ну-ну! Только без антисоветчины!” – злобно шипит коротыш и грозит “антисоветчику” пальцем.

Делать нечего, врага народа надо унести в подвал, и мы, чертыхаясь и проклиная выведенных и невыведенных партийных членов, принимаемся за работу.

Снимать – не вешать! Верхние верёвки развязаны, и Шепилов летит вниз. Сматываем полотно в рулон. Тащим в подвал, где враг народа будет пылиться в углу вместе с товарищем Сталиным, и наконец добираемся до эрмитажной столовки. За одним из столиков сидит расстроенная Ольга Николаевна – видно, ей тоже досталось на орехи за “примкнувшего Шепилова”.

Меню столовки самое простое: картофельное пюре, картофельные и мясные котлеты, макароны по-флотски, кисель и чай. А нам разносолов и не надо, усталые, голодные, трескаем что есть. Я обхожусь только картофельными котлетами: начитавшись Бернарда Шоу, решил стать вегетарианцем – и теперь постоянно слышу уговоры Ольги Николаевны отведать чего-нибудь мясного. Я бы, может, и отведал… но Бернард Шоу! Хотя не знаю, стал бы великий Шоу вегетарианцем, если бы ему приходилось, как нам, столько голодать. Заглядывая жадными зенками в тарелку соседа, мы пытаемся отбить друг у друга аппетит, придумывая всякие гадости о содержимом тарелок в надежде доесть оставленное брезгливцем. Но это не срабатывает: уминая за обе щеки, мы киваем и охотно соглашаемся, что котлеты сделаны из дерьма, соус – детский понос, а макароны – черви и аскариды, вывалившиеся из чьей-то задницы. Побольше бы этих говённых котлет и червяков! Но увы – денег хватает только на одну порцию.

Настроение после еды поднимается, но его быстро портит проходящая мимо Ольга Николаевна: “Мальчики, завтра утром у Эрмитажа всё привести в порядок!” Да, опять предстоит денёк не из приятных…

Праздник трудового народа – это днём колонны демонстрантов, орущих “Ура!”, машущих алыми флагами и несущих портреты тех же самых членов ЦК КПСС, Ленина, Карла Маркса и Энгельса и, разумеется, десятки портретов дорогого Никиты Сергеевича.

Через несколько часов наоравшиеся до хрипоты партийные чинуши покинут трибуны и отправятся на торжественные банкеты, демонстранты побросают в подворотнях флаги и портреты и поспешат в свои коммуналки, где их ожидает праздничный стол с непременным салатом оливье с кусочками докторской колбасы, заправленным несвежим майонезом, с винегретом, селёдкой и с бутылками портвейна “Три семёрки”, кагора и водки “Столичная”…

А вечером трудовой народ, объевшийся и изрядно окосевший, опять повалит на Дворцовую площадь, где начнутся праздничные гулянья. Кто-то поёт военные песни, окружив играющего аккордеониста, кто-то пляшет под гармошку либо просто бродит, пошатываясь, глупо улыбаясь или пытаясь затеять драку. А кто-то тянет с приятелями из горла спиртное пойло, не обращая внимания на злобно протестующих жён…

К утру, поддерживаемые матерящимися, но заботливыми жёнушками, начнут блевать, склонившись над серебряными урнами. Вокруг Эрмитажа таких урн расставлено немало, и рано утром мы должны погрузить эти заблёванные урны в кузов грузовика, отвезти на хозяйственный двор, сгрузить и выплеснуть зловонное содержимое в помойные бочки, а затем смыть водой из шланга и отвезти урны на прежнее место.

Исполняя эту малоприятную процедуру, мы с тоской думаем о том, что на празднование Дня Победы нам снова предстоит обезобразить фасад Зимнего мордами партийных бонз, а после гулянок победителей отмывать эти же самые урны.