Моя жизнь: до изгнания

Монахиня бальзаковского возраста

Новоиспечённая монахиня Раиса была средней упитанности бабёшка, с будничной физиономией и блудливыми глазёнками неопределённого цвета, выглядывающими из-под низко натянутого на лоб монашеского платка. На подворье она была, видимо, главной, потому что хозяин, редко выходивший из дома, разговаривал только с ней одной. В церковь ходила по воскресеньям, а в будние дни, обегав всю церковную знать – епископов и священников из разных приходов, поделившись городскими сплетнями, возвращалась на подворье и до позднего вечера писала книгу размышлений о Боге и Мире.

Книга книгой, постриг постригом, а бальзаковский возраст даёт о себе знать, и неравнодушие ко мне монахини я чувствую с первых дней. Игривые взгляды, чрезмерная ласковость в гундосящем голосе при обращении ко мне, вопросы, наводящие на запрещённую для монашествующих тему: “Брат Михаил, а как понять, что сопровождающих апостолов женщин называют иногда сёстрами, а иногда жёнами? Так кем же они были?..” И устремляла на меня блудливый взор, в котором явно читалось, кем для неё были эти сёстры-жёны.

Прекрасно понимая, к чему она клонит и какой ответ хотела бы услышать, я тем не менее делаю вид, что не совсем понимаю вопрос, переходя с темы жён на деяния и подвиги святых мужей. “А быть и духовной сестрой и женой – это грех или нет? Как ты на это смотришь, брат Михаил?” – продолжает напирать на меня монахиня. И я опять разыгрываю из себя святую простоту, и вскоре, обиженно поджав губы, монахиня оставляет меня в покое. Предвижу, что всё это кончится плохо, но ем пока по утрам испечённые ею оладьи и изображаю невинного дурачка.