Моя жизнь: до изгнания

Мой первый вернисаж

В один из холодных осенних дней санитары подняли меня рано утром и босого, в одной рубахе и кальсонах, вместо процедурной палаты привели в большой зал, где за столом восседал профессор психиатрии Случевский. Перед ним на стульях сидели молодые люди в белых халатах – видимо, студенты Военно-медицинской академии.

В простеньких деревянных рамочках на стенах зала висели рисунки, конфискованные у меня лечащими врачами, и несколько холстов, изъятых из моей мастерской. Профессор долго и занудно пояснял собравшимся некоторые детали моих картин и рисунков, явно свидетельствующие о “замутнении” рассудка.

Надо признаться, я всегда был противником переименования града Петра в Ленинград и на многих своих рисунках ставил дату их создания и место – СПБ. Наверное, эти подписи и подтолкнули профессора Случевского продемонстрировать собравшимся мою дезориентацию во времени и пространстве. Прищурив глаз, с лукавой улыбкой он спросил меня: “А скажите-ка, разлюбезнейший маэстро, в каком городе и в каком веке мы изволим проживать?” Я бодро ответствовал, что на дворе двадцатое столетие, а живем мы в городе-герое, имя которому – Ле-нин-град. Профессор заёрзал на стуле и уже довольно злобно спросил, почему же я подписываю свои рисунки буквами СПБ? Может, в тот момент мне кажется, что я живу в петровское время?

“Буквы СПБ я проставляю на рисунках, сделанных здесь, и они обозначают Специальную Психиатрическую Больницу”, – отвечал я явно смущённому Случевскому. Зал весело отреагировал на мой ответ, а я за профессорский конфуз заработал в задницу солидную дозу серы.