Моя жизнь: до изгнания

Двор чудес за церковной оградой

Жизнь внутри церковной ограды походила на картину Перова “Монастырская трапеза”: те же попы с солиднейшими животами, с круглыми отъевшимися физиономиями, обрамлёнными аккуратно расчёсанными бородами, с холёными пухлыми руками, к которым благоговейно прикладывались прихожане. А вокруг бегали, суетились, безумолчно треща, бабёнки в платках и ситцевых платьях, выкрикивали что-то истошными голосами юродивые – кривобокие, криворукие, криворожие и кривошеие, тянули руки многочисленные нищие – хромые, безногие и безрукие, гнусавили сифилитики с провалившимися носами. Чинно сидели на лавках седобородые старики, сжимая в узловатых руках посохи. Пару мужиков, одержимых бесом похоти, окружили участливые прихожанки. Мрачные монахи из закрытых монастырей разместились на церковных ступенях… И в этом Дворе чудес нам с Лёвой пришлось провести немало времени.

Решив собрать денег на обратный путь в Ленинград, мы стали нищенствовать. И надо сказать, что с первого дня попрошайничества нам везло на сердобольных старых и молодых прихожанок.

Обычно после вечерней службы мы усаживались среди нищих и калек на каменные ступени храма, держа в руках стеклянную банку, и при появлении прихожанина или прихожанки молча протягивали руку с раскрытой ладонью. Длинные чёрные волосы, рассыпавшиеся по плечам, сухощавые аскетические лица, худенькие фигурки в чёрных подрясниках, подпоясанных грубой верёвкой, суровый взор, устремлённый в землю… Ну как тут не подать милостыню! А вот сидевшим рядом нищим с сизыми от беспробудного пьянства физиономиями, от которых разило мочой и перегаром, или калекам, выставившим на всеобщее обозрение изъеденную язвами ногу, подавали совсем немного.

Но когда начинало темнеть и наши литровые банки были наполнены до краёв мелочью, а карманы подрясников топорщились от набитых рублей – вот тогда надо было быстро улепётывать. Нищие, давно облюбовавшие эти ступени и терявшие с нашим приходом свой доход, внезапно обретали исцеление и неслись вслед за нами, размахивая костылями и осыпая нас проклятиями.

А потом при свете свечи мы долго пересчитываем рубли и копейки и вздыхаем, понимая, что торчать на паперти и воевать с разгневанными нищими придётся ещё долго. На следующий день, не устояв перед искусом, транжирим собранные деньги на банку консервов с сайрой и здоровенный каравай хлеба.

Вскоре, однако, мы с Лёвой становимся довольно важными персонами во Дворе чудес. Нам уже не приходится сидеть с протянутой рукой на паперти и бегать от разъярённых побирушек, прижимая к груди банку с мелочью. Не знаю, в чём была причина нашего “вознесения”. Вероятнее всего, суеверные прихожанки, жаждущие чудес, видели в нас богоугодных молитвенников, потому что вместе с трёшками и пятёрками нам суют в карманы подрясников записки с именами болящих или усопших с просьбой за них помолиться.

Вечерами мы опять считаем тугрики, прикидывая, сколько ещё нужно дособирать для билетов на поезд, который умчит нас отсюда. Куда? Мы ещё не решили. Путь духовного восхождения и очищения не закончен… А пока приходится ежедневно отстаивать церковные службы и толочься среди богомольцев, прислушиваясь и присматриваясь к этому паноптикуму, собранному из разных частей великой Советской державы. Некоторые из них навсегда остаются в моей памяти.