Моя жизнь: до изгнания

История с носом

Наверное, ни одна из частей человеческого тела не наберёт столько самых разнообразных эпитетов, как нос. И в литературных и поэтических творениях человеческому носу отведена немалая роль.

Нос может быть разным по величине – от громадного, массивного до миниатюрного и крохотного – и называться носищем или носишкой, носиком или носюлькой.

Он может превратиться в картошку и морковку, стать кнопкой или пуговкой.

Нос может быть орлиным, ястребиным или воробьиным.

Он может оказаться царским, величественным и великолепным, аристократическим, благородным, породистым или плебейским; ему свойственно принимать различные окраски – от нежно-розового и красного до сизого и фиолетового, принадлежать разным национальностям и даже городам. Поэтому он может называться еврейским, греческим, кавказским и римским, а также относиться к разным профессиям – клоунским и боксёрским.

И это лишь малая толика отобранных мною эпитетов, касающихся человеческой носопырки.

Меня интересовали многообразные метаморфозы носа, превращающие его из чудовищного, безобразного в потешный, скомороший, из уныло повисшего – в горделиво задранный.

А благодаря годами тянувшейся серии моих работ, обозначенных “Карнавалами Петербурга”, к эпитетам носа прибавился новый, называемый шемякинским. “Иду по Пятой авеню в Нью-Йорке и издалека вижу в витрине галереи пару картин, на которых сразу узнала шемякинские носы!” – радостно сообщает мне одна американская коллекционерша моих работ. Женщины, по моим наблюдениям, к изображениям гротескных носов более чувствительны и восприимчивы, чем мужчины. “А нос является для вас фаллическим символом?” – спрашивают меня с лукавой улыбкой смазливые журналистки.

Нет, нос для меня являлся не фаллическим символом – он был одним из главных действующих персонажей человеческого лица. Он мог заставить его носящего радоваться и гордиться, печалиться и стыдиться. Поэтому в моих спектаклях и балетах носам, их форме и цвету, уделялось много труда и времени.

Конечно, первое “шествие” моих носов воплощалось в рисунках и картинах петербургских карнавалов. Это были вольные импровизации на темы “всепьянейших соборов”, созданных удивительнейшим из государей российских – Петром Великим и им же создаваемых “шутейных и карнавальных действий”.

Свои шутейные карнавалы я населял не известными по описаниям петровских современников смехотворными персонажами и их костюмами – это был путь мирискусников, возглавляемых талантливейшим Константином Сомовым. Но этот путь был не для меня: будучи врождённым бунтарём, я искал новых, неизведанных путей-дорог в искусстве.

Свои карнавалы я заселял причудливыми персонажами с длинными носами, с деформированными фигурами в придуманных мною костюмах, танцующими, прыгающими, летающими и смехотворно кривляющимися. И у каждого персонажа был обязательно свой наихарактернейший нос: короткий, длиннющий, крючкообразный, вороний или поросячий. Фоном, на котором они резвились, чаще всего была Петропавловская крепость, где долгие годы спустя будет восседать бронзовая фигура основателя Петербурга и создателя шутейных праздников.

Воплощая свои карнавальные причуды на бумаге, и картоне, и холсте, я начал мечтать о том, чтобы они ожили в трёхмерном пространстве, пространстве сцены. И, видимо, Аполлон решил дать мне впервые испробовать себя на сценической площадке – и она оказалась сценой театра оперы и балета Ленинградской консерватории. И привёл меня туда главный режиссёр-постановщик Виталий Фиалковский, буквально ошарашивший меня фантастическим предложением, позволявшим воплотить моих персонажей в трёхмерном пространстве!