Моя жизнь: до изгнания

И снова Сухуми

В обители отца Александра всё было по-прежнему. Лёва уже начинал ходить, но руки пока плохо слушались, и я понял, что блуждать по горам, продолжая “путь мудрого пса”, нам уже не придётся. Надо пожить у моря, солнце и морская вода наверняка вернут Лёве здоровье. Да и я не прочь наконец спуститься с гор. И мы обнимаем на прощанье худенькую фигурку отца Александра и отправляемся к морю.

Выбрав укромное место, по очереди полощемся в тёплой воде Чёрного моря, а к вечеру направляемся в город. Мы хотим найти православную церковь и поприсутствовать на богослужении. И может, кто-нибудь из прихожан пустит нас на ночлег.

На одной из улочек Сухуми находим белокаменную церквушку, за чугунной оградой которой бродят прихожане. Прицерковная публика довольно разношёрстная. Тут и монахи в скуфейках и видавших виды подрясниках, и монахини с постными лицами; укутанные в рваньё бродяги и нищие калеки с опухшими от пьянства харями; деревенские придурки с отвислыми слюнявыми губами и истеричного вида суетящиеся бабёнки в сопровождении ледащих мужичонок в кургузых пиджаках и брюках, заправленных в кирзовые сапоги… Ну просто Двор чудес из “Собора Парижской Богоматери” Гюго, с обитателями которого нам предстояло вскоре познакомиться!

Наши осунувшиеся лица, длиннющие волосы, тощие тела в выцветших подрясниках, рваные башмаки на босу ногу привлекли внимание немногочисленных посетителей собора. После окончания службы нас окружают любопытные прихожане. На вопрос, откуда мы, отвечаем, что спустились с гор, где молились и очищались, но, истосковавшись по церковному богослужению, решили пожить в миру. “Молитвенники вы наши!” – восклицает одна из женщин и суёт нам в руки мятые рубли. Её примеру следуют остальные прихожанки, и только монахини с недоверием молча разглядывают нас, а сидящие на паперти нищие и калеки бросают злобные взгляды. Неожиданно средних лет монашка ласково обращается ко мне: “А голову-то вам, братья, есть где приклонить? Если негде, то могу свести на наше подворье, хозяин там человек добрый и наверняка даст приют”.

Разумеется, мы соглашаемся и бредём вслед за монахиней по узким улочкам приморского городка. Весь путь монашка трещит без умолку, и мы узнаём, что ей сорок лет, монашеское имя Раиса, а пострижена она недавно епископом Амбросием, несправедливо отстранённым от церковной службы и постригающим многих. Хозяин подворья зарабатывает деньги перепродажей фруктов: в Сухуми покупает дёшево, везёт в Сочи и продаёт дорого. Но спекуляция – дело греховное, вот он и держит при себе несколько молитвенников, искупая этим свои грехи. Кроме неё на подворье обитает монахиня Досидия и ушедший из Псково-Печерского монастыря послушник Илья.

К подворью подошли, когда уже начинало темнеть. Всего-то три деревянных домишка, окружённых фруктовым садом. В первом жил хозяин с женой, во втором монашки Раиса и Досидия, а в третьем – монах-расстрига Илья. К нему без лишних разговоров и подселил меня с Лёвой радушный хозяин, круглолицый пятидесятилетний хохол.

Монахиня Раиса провела нас в небольшой дом, где была всего одна комната, из мебели только шкафчик с посудой, стол, накрытый клеёнкой, пара стульев и железная койка, застеленная солдатским одеялом. “Располагайтесь здесь, передохните, а когда возвратится братец Илья с работы, он вам матрас с одеялом с чердака принесёт. Хозяин электричество жечь не даёт, поэтому вечеряем при свечах, – объяснила она, зажигая пару свечек, воткнутых в медные подсвечники, и ставя их на стол. – Приятных вам снов, братья во Христе”. И бросив на меня многозначительный взгляд, удалилась.