Моя жизнь: до изгнания

Александр Сухорукий

Какую бы пещеру и лужайку для молитв и созерцаний мы ни облюбовали, её приходилось покидать из-за непрошеных гостей, которых, увы, не убывало. И мы карабкались, ища пристанище, всё выше и выше…

Однажды, блуждая поздним вечером в поисках приличной пещеры, мы вышли из чащи на довольно большую площадку и поняли, что стоим на вершине горы. Где-то далеко-далеко внизу виднелось море, крошечные огоньки кораблей светились в подступающей темноте. Сырой белёсый туман неожиданно окутал нас, обдав холодом, а через минуту исчез. Это был не туман, а проносящееся облако. От сырого тумана наши подрясники слегка поднамокли, а довольно сильный ветер, гнавший облака, заставлял ёжиться от холода.

Надо спускаться вниз по склону и продолжить поиск пещеры. Но уже так темно, что, стоя рядом, мы с трудом различаем друг друга. В такой тьме нетрудно загреметь при спуске и сломать шею, поэтому, клацая от холода зубами, укладываемся под ближайшими деревьями. Земля влажная, трава покрыта вечерней росой, подрясники совсем отсырели… Холодно… Прижимаемся друг к дружке, пытаясь согреться. И вдруг метрах в ста от нас возникает огонёк. Не веря своим глазам, вскакиваем и крадёмся к нему. В зарослях кустарника на фоне ночного неба чернеет силуэт небольшой избёнки, в окошке мерцает огонёк керосиновой лампы. Осторожно заглядываем в окно и видим едва освещённую комнатушку, за столом с керосиновой лампой сидит длинноволосый мужчина в чёрном подряснике. Наверняка это отшельник, он не откажет нам в ночлеге, решаем мы, и я тихонько стучу в стекло оконца.

Через минуту распахивается дверь, нас обдаёт теплом и запахом печёного хлеба, и на пороге возникает невысокая худая фигура хозяина. “Странники? Люди Божьи? Во Исуса Христа верите? – визгливым бабьим голосом вопрошает он. – Читайте «Отче наш»! Без молитвы в мою обитель не войдёте!” Мы с Лёвой в два голоса громко читаем евангельскую молитву. “Сатане не служите?!” – допрашивает бабий голос. “Упаси бог!” – испуганно восклицаем мы, и хозяин, склонившись в низком поклоне, ласково произносит: “Входите, любезные сердцу моему братья во Христе”.

В избе тепло, весело потрескивает огонь в печурке, в небольшом чугунке что-то пыхтит и булькает. На столе коптит керосиновая лампа, лежат раскрытые книги, стоит глиняная миска, рядом деревянная ложка. У стола деревянная скамья, в углу топчан с матрасом, укрытый ярким лоскутным одеялом.

Хозяин, представившийся нам отцом Александром, пытливо разглядывает наши истощённые “зелёными блюдами” лица, обрамлённые длинными космами, спутанными от соли и грязи, выцветшие под солнцем и дождями подрясники, из-под которых торчат вконец раздолбанные башмаки… “Вижу в вас воистину Божьих странников и постников и рад принять вас в своей обители”. И вот мы с Лёвой мылим, моем и расчёсываем наши волосы, стираем заскорузлую от пота и грязи одежду, стрижём ногти на руках и ногах и спим не на каменном полу пещеры, а на расстеленном на дощатом полу ватном одеяле.

Разумеется, об избранном нами “пути мудрого пса” мы умолчали. Да по правде говоря, отец Александр вопросами нас и не донимал, в миру странствующих это не принято. “Странствую, Бога ищу” – вот и весь ответ на любой вопрос, касающийся прошлой мирской жизни. Тем более что этот сухощавый мужичок с бессильно висящей высохшей рукой со скрюченными пальцами вскоре начал взирать на нас с восторженным благоговением. Ещё бы! Он каждый Божий день уплетал за столом кислые щи, которые приносили почитающие его богомолки, заедал испечённым им самим хлебом и даже позволял себе гречневую кашу, приправленную постным маслом, запивая всё это хлебным квасом, им же самым изготовленным и разлитым по бутылкам. А мы с Лёвой редко откликались на приглашение разделить с ним трапезу. Каждый день, набрав полную корзину уже опробованных нами листьев и трав, мы продолжали питать ими наши желудки. Два раза в неделю мы “травили”, объясняя отцу Александру, что это помогает избавиться от похотливых помыслов. Пару раз он присоединялся к нашей процедуре очищения, потом перестал, сославшись на больной желудок. Но как потом выяснилось, с похотью он боролся способом пострашней, чем наше блевание.

Однажды я застал отца Александра, сидящим возле избы на пне и громко угрожающим кому-то невидимому и неведомому. Подойдя ближе, я услышал странную фразу: “Будешь искушению меня подвергать, и тебя отделю!” На мой вопрос, кому он угрожает, услышал в ответ: “Баба-богомолка вчера приходила, капустки нам с мукой принесла… А оно меня опять растревожило помыслами похотливыми! Баба-то молодая и в теле… и зад знатный… Одно-то я отрезал, а оставшееся меня опять тревожит. Ему-то и грожу! И истинно говорю, будет продолжать греховными помыслами жечь, и его отрежу! Взгляни, отец Михаил, как я с искушением борюсь”. И, задрав подрясник, под которым не было ни портков, ни подштанников, он показал мне обезображенную мошонку. И в моей памяти всплыли жуткие фотографии оскоплённых мужчин и женщин из документальных фильмов, на которые меня забирали с уроков в СХШ, чтобы вернуть меня и других молодых верующих в лоно атеизма.

“Отец Александр, вы ненароком не с «белыми голубями» связаны?” – тихо спрашиваю я. “Скопцы – еретики! Все, все, без исключения! Грешно обо мне такое подумать!” – негодующе восклицает отец Александр. “Логики здесь не ищи”, – думаю я про себя, уходя от отца Александра, продолжавшего грозить пальцем своему яйцу. Но подозрение на причастность отца Александра к секте скопцов у меня осталось, и, вспоминая, что скопцы опаивали усыпляющими зельями очередного кандидата в “белые голуби” а потом оскопляли его, я поделился своими подозрениями с Лёвой, и мы стали внимательно следить за едой и питьём, которое отец Александр нам предлагал. “Вкусим только после вас, отче…” – елейными голосами пропевали мы и, когда хозяин обители отпивал и откусывал первым, приступали к трапезе.

По пятницам отец Александр устраивал богослужение, вернее, жалкое подобие церковного молебна, не лишённое доли комизма. На обеденном столе сооружалось нечто вроде алтаря, и стоящий перед ним отец Александр начинал козлетоном петь молитвы. Мы с Лёвой, стоя по бокам от него, нестройно подпеваем. Внезапно раздаётся громкий, как выстрел, хлопок из бутылки с забродившим квасом. Богослужение прерывается, и мы втроём, встав на четвереньки, ползаем по избе, пытаясь найти вылетевшую пробку. Заколачиваем найденную пробку в бутылку и продолжаем молебен до следующего хлопка…

А вскоре происходит история, заставившая меня покинуть обитель отца Александра.