Моя жизнь: до изгнания

Золотой дождь

Днём, когда в залах Эрмитажа разгуливала публика, мебель, предназначенную к вывозу в “газовые камеры”, приходилось таскать через подвальные переходы во внутренние дворы. Газовыми камерами мы называли специально оборудованные комнаты, где мебель, поражённую древесным жучком, окуривали ядовитым газом, убивающим жучков. После месячного окуривания мы в противогазах времён Отечественной войны входили в камеру и, вытащив излеченный шкаф, везли обратно. Но с одним из шкафов приключилась необычная история, запомнившаяся нам надолго.

Отделу нумизматики Эрмитажа требовалось увезти один из поражённых древесным жучком шкафов на газовую обработку. Это был большущий шкаф с десятками длинных узких ящиков, оклеенных красной материей и разделённых на множество ячеек, предназначенных для хранения монет. Несмотря на вынутые внутренности, шкаф всё равно тяжеленный. Глядя на нас, тощих юнцов, которым предстояло пронести его по подвальным помещениям, сотрудницам становится явно неловко, и, чтобы загладить вину, они показывают нам собрание золотых самородков, найденных на территории России. Многие самородки очень большие и по размеру, и по весу. Но главное, все они необычной формы, напоминающей то фигурку танцующего человека, то причудливого сказочного дракона или лошадиную голову. И на каждом самородке оттиснуто клеймо: когда и где он был найден и данное ему имя.

Поблагодарив добрых сотрудниц, возвращаемся к шкафу; чертыхаясь, кряхтя и спотыкаясь, тащим эту чёртову махину по нескончаемому лабиринту подвала. Чего-то кто-то из нас не рассчитал, кто-то где-то не поддержал, и в одном из подвальных переходов наш шкаф со всего маху врезается в стену, наклоняется… Раздаётся треск ломающегося дерева, задняя стенка шкафа отлетает, и оттуда дождём сыплются на каменный пол золотые монеты. Оказывается, за задней стенкой скрывались полки, набитые золотыми монетами, о которых никто из сотрудников и не догадывался. Ошеломлённые, стоим по щиколотку в золоте, опускаемся на четвереньки, запускаем руки в золотые россыпи, выгребаем горсти старинных монет с изображениями каких-то королей, пересыпаем в ладонях, сыплем на пол, поднимаем новые… Ощущение, что мы попали в пещеру Али-Бабы. Смотрим на сверкающие груды золота, переводим взгляд друг на друга… “А что, по горсточке в карман, и жить можно”, – весело роняет Кузьминский, и я вижу, как глаза его загораются алчным огоньком. Такой же огонёк загорается и в глазах Володи Овчинникова. Впрочем, не думаю, что это алчность, просто уж больно старые и чертовски красивые были те монеты. Пересыпаем золото и молчим…

К счастью, раздаётся суровый голос бывшего пограничника, ставшего студентом “Репинки”: “Всем отойти от золота, ничего не поднимать. Шемякин с Кузьминским пусть бегут к нумизматам и сообщат о случившемся”.

Вскоре у золота суетится весь отдел нумизматики. Нас благодарят за найденные сокровища, золото уносится из подвала, и мы тащим сильно облегчённый и слегка покалеченный шкаф на реставрацию.

По советскому закону люди, обнаружившие клад, обязаны сдать его государству, которое оценивает находку и в благодарность нашедшему сокровища выплачивает ему какой-то процент.

Свой процент мы получили уже на следующее утро. На эрмитажной доске приказов и распоряжений висела бумажка, на которой было напечатано: “Вчера бригадой такелажников был обнаружен клад старинных золотых монет Западной Европы. Дирекция Эрмитажа объявляет бригаде такелажников благодарность”.