Моя жизнь: до изгнания

Безвыходная ситуация гонит меня в море

Итак, Доротея с её матерью во Франции. Я остался в Ленинграде, лелея в душе надежду, что каким-то образом удастся соединиться с моей семьёй при помощи Дины.

Дина теперь регулярно приезжает за очередными партиями нераскрашенных офортов, которые по моим цветовым эскизам раскрашивает Ребекка, живущая с Доротеей в её поместье под Парижем. Визиты Дины, как всегда, сопровождаются весёлыми пьянками с цыганскими романсами, песнями французских трубадуров в исполнении Дины и восторгами моих окосевших друзей, лобызаньями рук и плеч музы Майоля. Всё как всегда. В один из приездов Дина привозит каталог моей выставки, устроенной в её галерее, ставшей громадным событием для питерских и московских художников. Превосходного качества цветные и чёрно-белые репродукции, хвалебные статьи французских искусствоведов, а на первой странице – вступительный текст самой Дины Верни, объясняющей, почему она решила представить на суд парижан мои работы: “Встречаясь с художниками-нонконформистами во время моих многочисленных поездок в СССР, я приняла решение: выбрать не художественное направление, а одного из самых одарённых художников поколения”.

“После такого каталога можно уже смело умереть”, – произнёс побледневший от волнения торжественным тоном Володя Янкилевский, просмотрев мой каталог.

Я затащил Дину ко всем молодым московским художникам, которых в то время знал. К Оскару Рабину, Эрику Булатову, Володе Янкилевскому и Илье Кабакову. Больше всех Дине пришёлся по душе Кабаков с его “Мухой”, изображённой на куске фанеры.

“Надо же – муха! И подписано – «Муха»! – восторженно кричит Дина, рассматривая фанеру с мухой. – Илюша, объясни мне, что эта картина обозначает?” – “Это, Диночка, муха. Да-да, ну просто муха. Я же даже подписал на картине: «Муха»”, – ласково глядя на Дину, поясняет Илья. “Муха! Ха-ха! Это ведь замечательно! Просто и ясно – «Муха»! – опять орёт Дина и хохочет. – Илья! Я непременно должна выставить твои работы в моей галерее!”

И действительно, вслед за моей выставкой в галерее Дины Верни в Париже состоялась выставка московских художников-леваков, с которыми я её познакомил, где были представлены работы Кабакова, Рабина, Янкилевского и Булатова.

…Итак, выставка моих работ в Париже привлекла к себе внимание публики и критиков, значит, моё имя начинает приобретать известность! И может, это хоть как-то поможет мне выехать во Францию. Дина тоже полна оптимизма и лелеет надежду, что ей удастся вытащить меня на Запад. Но наши с Диной радужные планы рухнули в один миг после нежданного-негаданного визита моего тестя…

Утренний звонок в нашу коммуналку. Я открываю дверь и вижу в её проёме высокую фигуру отца Ребекки. Не здороваясь со мной и не переступая порога, он злобно глядит на меня и мрачно произносит: “Мне стало известно, что моя дочь и моя внучка выехали и находятся сейчас во Франции у якобы родной тёти. Никакой родни у нас за границей не было и нет. И если Ривка с Доротеей в течение двух месяцев не приедут из Франции, то я даю слово, что засажу тебя в тюрягу. Ты понял?!” И с этими словами он захлопнул дверь, так и не войдя в коридор.

Понурив голову, я вернулся к себе в комнату. В том, что тесть, люто ненавидящий меня, убеждённый коммунист, занимающий высокий пост в торговой сети Мурманского мореходства, в случае невозвращения Ребекки с Доротеей приведёт в исполнение свою угрозу, я не сомневался, а дальше он любым способом постарается вернуть в СССР Ребекку и Доротею. Фиктивного брака с Диной быть не может, поскольку она ещё не разведена с бароном и развод может длиться долго, а мне отпущено тестем всего два месяца. И я понимаю, что выход из этой ситуации у меня лишь один – море.

Добрался же Олег Соханевич со своим другом до турецкого берега, может, и мне удастся приплыть к османам, ну а не удастся – значит, судьба, – и вспоминаю “атеистическую” беседу моего отца с одурманенным религией сыном: “Никакого Бога нет! Есть Судьба! Идёшь в конную атаку безо всякого страха, потому что знаешь: убьют – значит, Судьба; останешься жив – тоже Судьба. А твой Христос проигрался в штос!” – заканчивал антирелигиозную проповедь отец.

Со мной плыть в Турцию решили старые друзья – художник Женя Есауленко и музыкант-самоучка Сергей Домашов, Ус, Усик. Парни они крепкие, и была надежда, что нам удастся осуществить сей опасный план.

Мы должны немедля купить билеты на самолёт и лететь в Сухуми, там несколько недель тренировок, а затем ночью бросаемся в море с туристического корабля, когда он будет в нейтральных водах недалеко от Турции, и плывём, ориентируясь на звёзды, к желанной свободе. Но буквально за пару часов до отлёта Есауленко исчезает, и мы с Усатым летим без него. Впрочем, вскоре происходит немаловажное событие, которое проясняет таинственное исчезновение Есауленко, а пока мы с Усатым начинаем ежедневные, вернее сказать “еженочные”, тренировки в заплывах на далёкое расстояние.