Чжу Янь

Том 2. Глава 82

«Увы, ты не поймешь, даже если я всё тебе объясню, — вздохнул Да Сымин и похлопал императора по тощему, костлявому плечу. — А-Цзюнь, ты всего лишь недалёкий и тщеславный правитель… Линия крови императора Синцзуня начала вырождаться еще до того, как ее унаследовал ты. Теперь, когда Кунсан стоит на грани катастрофы, ты не можешь взять на себя такую ответственность. Я — единственный, кто может взять всё в свои руки!»

Сказав это, Да Сымин помрачнел и стиснул зубы. «К тому же, я хочу, чтобы ты почувствовал, через что по твоей милости прошла А-Янь!»

«…» В этот миг тело Императора перестало дрожать, и он затаил дыхание.

А-Янь! Он говорит об Императрице Бай Янь?

Всё, что было связано с этой женщиной, находилось под строжайшим запретом во дворце и было уничтожено Императором за долгие годы — покои, где она жила, одежды, которые носила, слуги, которые были у нее в подчинении… даже сын императора, которого она родила.

Император Бэймянь подчистую стер из своей жизни женщину, которая была когда-то его женой, и думал, что ее призрак больше никогда не омрачит его жизнь — но в последние дни своей жизни он вынужден был снова услышать это имя, причем из уст своего сюнди[100]?

Да Сымин долгое время служил богам на вершине Белой Пагоды, почему он вдруг… решил поквитаться с братом за покойную императрицу?

Император Бэймянь смотрел на своего сюнди с недоумением и недоверием. Его рука судорожно сжимала парчовое покрывало; иссохшее тело старика тряслось от подозрения и гнева.

«Я любил А-Янь, — признался Да Сымин, глядя на императора. — Ты не знал об этом, верно?»

Жуткая гримаса исказила лицо императора, и внезапно он подскочил и сел в постели! Его глаза пылали удивлением и злобой, он судорожно ловил ртом воздух, но не мог сказать ни слова. Да Сымин и его умирающий брат пристально смотрели друг другу в глаза. Никто из них не отводил взгляда и не желал уступать другому.

«Если бы не ты, А-Янь бы не умерла! — прошептал леденящим душу тоном Да Сымин. Несмотря на то, что прошло много лет, горечь и гнев в душе прорицателя пылали все так же ярко. — Никчемный болван, ты убил ее ни за что!»

«…» Император сжал кулаки и посмотрел на своего сюнди убийственным взглядом, шумно втягивая воздух.

«Видел бы ты свое изумленное лицо… Глупец! — язвительно рассмеялся Да Сымин. — От начала и до конца своей жизни, ты так ничего и не понял!»

«Ты ни о чем не догадывался, верно? Мне было пятнадцать лет, когда я впервые повстречал А-Янь, — Да Сымин с ненавистью посмотрел на императора и продолжил: — Она должна была стать моей, но влюбилась в тебя, и отец-Император дал согласие на ваш брак. У меня не было шансов, и я выбрал совершенствование духовной силы в уединении. И всё же…»

Да Сымин больше не мог сдерживать гнева в голосе: «Ты взял ее в жены и сделал императрицей, так почему ты обращался с ней так холодно и предпочел обхаживать эту избалованную рабыню-русалку?!»

Губы императора раскрылись и тут же сомкнулись снова — ему вновь не удалось издать ни звука.

«Более того, ты низложил собственную императрицу из-за какой-то русалки-наложницы! — осклабился Да Сымин и с отвращением посмотрел на умирающего Императора Кунсана. — Ты был так ослеплен рабыней-русалкой, что обвинил в ее смерти А-Янь! Она была императрицей Кунсана, матерью твоего старшего сына — но ты лишил ее титула, обесчестил, оболгал и унизил, и бросил умирать в холодном дворце[101] из-за какой-то рабыни!»

«…» Император был слишком слаб, чтобы говорить, но его дыхание участилось от ярости, уголки губ нервно вздрогнули, и вдруг он почувствовал такой прилив неизвестно откуда взявшихся сил, что поднял дрожащую руку и швырнул кисть с красной тушью в Да Сымина!

Упоминание о смерти женщины, которую он любил больше всего на свете, всё еще не давало покоя умирающему императору, и он ничего не мог с этим поделать.

Много лет назад Император вернулся из Храма Цзюи после церемонии Великого Служения и обнаружил, что его любимая наложница была забита до смерти палками, а ее глаза были вырезаны. Из них сделали две лазурные жемчужины, которыми была украшена церемониальная вуаль Императрицы. Он был в такой ярости, что чуть не потерял голову и не убил императрицу Бай Янь мечом прямо на месте!

Приказ лишить Бай Янь титула и отправить ее провести остаток своих дней в холодном дворце был самым решительным поступком в жизни императора, несмотря на то, что правители Шести Кланов пытались его отговорить. Чего же еще хотел от него сейчас Да Сымин?

«Нет… Нет, не смей… — яростно выдохнул Император, но ему не хватало сил, чтобы говорить длинные фразы. — Не смей говорить о Цюшуй…»

Но Да Сымин лишь слегка наклонил голову и увернулся от брошенной в него кисти.

Император потратил всю энергию на одно простое движение. Его тело содрогнулось в конвульсиях, он побледнел и рухнул на кровать, едва дыша.

«Тяжело, не так ли? — Да Сымин наблюдал за разъяренным беспомощным братом, и в его глазах вспыхнул мстительный огонь. — Когда человек достигает момента, когда его энергия ян[102] истощена, но жизнь висит на волоске, три души хунь в смятении, а семь душ по разрушены, его боль невозможно описать словами… Ха, какая кармическая расплата».

Голос Да Сымина был мягким и устрашающим одновременно. Прорицатель с ненавистью смотрел на умирающего императора: «Когда А-Янь тяжело заболела, она семь дней и семь ночей ходила по холодному дворцу, крича и плача от боли, но никто во всем императорском гареме не смел даже взглянуть на нее, потому что все боялись тебя. Теперь я хочу, чтобы ты испытал все мучения, через которые прошла перед смертью она!»

Руки Императора Бэймяня затряслись, он зашелся в громком надрывном кашле, но ничего не сказал.

«Как ты мог? Ты даже не знал, что твоя Императрица так долго страдала в холодном дворце, прежде чем умерла! Или тебе не было дела даже до ее смерти?»

Потеряв самообладание, Да Сымин схватил беспомощного императора и прорычал: «Даже после ее смерти ты все равно продолжал унижать ее и не хотел хоронить в Императорской долине как свою законную супругу! Мерзавец!»

«…» Умирающий император Кунсана смотрел на него, но в его глазах не было раскаяния. Он беззвучно пошевелил губами, пытаясь произнести несколько слов.

«Ты считаешь, она этого заслуживала?» — Да Сымин взглянул на своего сюнди. Внезапно его глаза вспыхнули яростью, и он ударил Императора по лицу!

Ослабевший император Бэймянь отлетел от удара обратно на постель и долго лежал неподвижно, тяжело дыша. Затем умирающий император поднял голову, посмотрел на великолепие и роскошь своей опочивальни, словно о чем-то вспоминая, и вдруг в уголке его глаза появилась слеза, которая медленно покатилась по его исхудавшему лицу.

«Это слезы по той русалке, верно? Спустя столько лет ты никак не можешь забыть эту жалкую рабыню… — Да Сымин посмотрел на брата с ненавистью и отвращением. — Если бы ты мог проронить хоть одну слезу по А-Янь, она могла бы обрести покой. Жаль только, что в твоем сердце она значит меньше, чем пустое место».

Голос Да Сымина стал тихим, и Великий Прорицатель еле слышно пробормотал: «Судьба бывает такой жестокой… Та, кто была величайшей недосягаемой драгоценностью для меня, для тебя — лишь пыль под ногами».

Умирающий император, похожий на кусок гниющего дерева, молча дрожал на парчовой постели, едва дыша, но глубоко в его глазах затаились злость и негодование. В них не было ни капли жалости и раскаяния.

«Как же я тебя ненавижу… гэгэ[103]».

Да Сымин посмотрел на своего сюнди и сказал с такой же ненавистью в голосе: «Мне следовало бы убить тебя много лет назад, чтобы А-Янь похоронили со всеми почестями».

Император повернул голову и вопросительно посмотрел на Да Сымина.

«Ты — истинный сын Небес, звезда Императора освещает твой жизненный путь, и те, кто встанут на твоем пути, будут повержены. Я хорошо разбираюсь в астрологии и не посмел бы пойти наперекор порядку, установленному Небом, — вздохнул Великий Прорицатель и стиснул кулаки. — Но я так долго ждал этого дня — момента, когда твоя жизнь подойдет к концу. Теперь я раздавлю тебя, как жалкое насекомое».

Император Бэймянь резко вздохнул и посмотрел на брата странным, полным противоречивых эмоций взглядом. Но среди этих эмоций не было ни страха, ни сожаления.

Перевод на русский: Ari Kane