Возмездие за безумие

Глава 26. «Жизнь – не холст, не перепишешь…»

Безбрежную гладь моря пронизывали яркие лучи солнца, входящие слева, и переплетались с длинными тёмными волосами, в которых запуталась роза. Лепестки цветка словно свисали с холста и просились в руки: «Возьмите меня, я такая красивая!». Золотом разливался далёкий закат над морем. Гладь была спокойной, настолько незыблемой, что хотелось дотронуться до неё. Мазки краски, выражали замысел автора в стиле сюрреализма. В нём ощущалась какая-то мощь от света, и вместе с тем беспомощность человека перед природой, ведь и женщина запуталась в лучах, как роза в волосах. И тоже стремилась найти выход. Выход? В чем? В свободе? Или в подчинении?

Галя Ухова писала картину, а мысли были далеки от произведения. И это они водили кистью, выражая подсознательно суть состояния автора на данный момент. Это благодаря им создалась такая композиция. Смотришь сначала – ничего не понятно, что-то ярко-жёлтое, какие-то чёрные волнистые линии, зачем-то сбоку розовые наляпы, а сверху бирюзовая голубизна воды. И только вглядываясь, можно было принять стрелы за лучи, полосы за вьющиеся пряди, розовые закорючки за цветок. Гале в замысле всё было ясно с первой же линии. Идея для картины пришла внезапно и полностью поглотила. Начав писать в августе, уже в сентябре Ухова показала набросок Сюзане. Подруга сразу оценила сюжет. Это она посоветовала «свесить» розу, для ассоциации со стремлением к свободе. Галя расцеловала Сюзанну и в сотый раз повторила, что любит её:

– Милая Сюзька! Какая же ты чуткая и умная. А этот сказал, что просто мазня. —Притяжательное местоимение «этот» заменяло Гале существительное «муж» вот уже который месяц. Иначе как этим, Виктора теперь меж собой женщины не звали. Да и вообще, с тех пор, как у неё завязался роман с Валерием, Галя боялась произносить имя супруга вслух. Как будто опасалась, что вот скажет сейчас: «Витя», а он возьмёт да и появится. Поэтому не называла Виктора по имени даже в прямом контакте. И самих контактов старалась избегать. С некоторых пор в её жизни было два стимула: картина и Валерий.

Картина получалась на удивление хороша. Видевшие её, не сомневались, что она продастся быстро и успешно. И Галя жила теперь только этими обещаниями. Раз картина понравилась Сюзанне, то нет никакого резона, что она не понравится другим, ведь у подруги был такой замечательный тонкий вкус. И это она подвигла Галю снова взяться за кисти. «Спасибо тебе, дорогая! Теперь я стану богатой и знаменитой».

В том, что у неё талант, Галя никогда не сомневалась. Вот только развивать его не могла, вернее не давали. Этот, со своими постоянными требованиями присутствия жены при нём и детях, прицепил Галю к ноге и до сих пор не хотел отпускать поводок. «Балдеет, что владеет», – как говорила Сюзанна. Загубил такой талант; вернее хотел загубить. Но теперь всё! Хватит! Ухова почувствовала вкус свободы и запах денег. Кирилл обещал за картину не меньше пятидесяти тысяч рублей. И это только начало. А там, уйдя на свободные хлеба, Галя сможет развернуться, у неё будет время писать шедевры. В голове роилась масса задумок, и в креативности женщине отказать было трудно. Поэтому она, одухотворённая и воодушевлённая, целиком отдавалась этой работе. А любое творение – дело трудоёмкое, с муками и терзаниями. Тут были и бессонные ночи, и полное безразличие к еде, и совершенное отсутствие какого либо другого желания, кроме как писать. Писать, вдыхая запах красок, дурманящий и всепоглощающий.

Встать утром пораньше, благо Полин вот уже почти месяц не было дома, и творить, творить. За закрытой дверью и с запертой душой. Не боясь, что кто-то войдёт и помешает, отвлечёт от порыва, оборвёт логическую мысль построения композиции… Как трудно было подобрать нужный тон синего. Ведь именно фон определяет всю суть картины, обеспечивает её восприятие, даёт общий настрой. Если он слишком светлый, на нём потеряются другие краски. А если очень тёмный – он просто поглотит любую выписанную линию. И голубым нельзя, и слишком бирюзовым – тоже. Нет у них сочетания с золотистым или жёлтым. А что же тогда? Какого цвета бывает закат над морем в природе? И, не доверяя памяти, Галя кидалась к интернету, выискивала идеи в фотоальбомах, пыталась найти свой голубой, который позволил бы разлить по полотну щедрое солнце, а не утопить его. Разрешил бы прядям волос врезаться в гладь, а не дрейфовать на поверхности, как мусор. И роза: ей больше всего необходимо было сочетаться с голубым, ведь она и олицетворяла главную идею: бедная, красивая, пытающаяся быть самой собой, быть независимой. Прежде всего, от окружения. Ведь именно оно топило, как морская пучина. Бытом. Суетой. Несущественностью. Ах, как хотелось бы улететь от всего этого. От дома, от Вити, даже от детей. Они мучили Галю, тяготили собою и своими проблемами, постоянно покушались на её право быть той, кем ей предназначено было быть – не просто красивой и нежной, но и талантливой и признанной. Успех, почитание, достоинство, благополучие – вот те камни, из которых хотелось построить новый мир и жить в нём. Может одной, может с таким спутником, как Валера.

Про любовника Галя старалась думать осторожно. За тридцать шесть лет жизни с Виктором у неё ни разу не было не просто связи на стороне, даже обыкновенного флирта. А тут вдруг свалилось всё и сразу. Валерий покорял своим пониманием и умением слушать, хотя ничего не обещал и никаких совместных планов не строил. Встречались любовники иногда на квартире Сюзанны, но чаще на съёмной квартирке Валерия. Мужское жильё было неуютным. Мебель в нём особым комфортом не отличалась: её покупали не от души, выбирая при осмотре то, что приглянулось, а по заказу из каталога. Времени на магазины у Валерия никогда не было, и это он обозначил как один из принципов жизни. Галя не противилась. Какая ей по существу была разница, как организовывает любовник свой быт, если она видела его в лучшем случае три раза в неделю. Вслух Ухова только удивлялась тому, как, с его работой, Валерий успевает обновлять свой гардероб. Оказалось, и тут мужчина совершает покупки, не глядя на них, а доверяясь вкусу прикормленных в бутиках продавщиц.

«Посмотреть бы на этих бабец», – не раз говорила себе Галя, внутренне ревнуя Валерия к каждой из них. Для неё, как для жены, приобретение трусов и носков для Виктора являлось процессом нормальным, составляющим часть семейных забот. Отчего доверить такое чужим, малознакомым женщинам казалось слишком интимным. Но новый знакомый так не думал. Он вообще к бытовым проблемам относился условно: кто-то должен это делать, а значит не его голове об этом болеть. Никакого облагораживания квартиры не предусматривалось. Да и холодильник заполнялся исключительно к приходу Гали, из чего казалось, что Валерий тут не живёт, а появляется для встреч с ней. Задать прямой вопрос, так ли это, Ухова боялась, считала, что не тот у неё статус, чтобы совать нос в столь личные дела. По рассказам Валерия он был женат, но жена мучилась каким-то психическим заболеванием, отчего жить вместе супруги не могли. И разводиться, бросая больную жену, с которой прожил много лет и нажил двоих сыновей, Валерий тоже не мог. Затронутая тема была так близка и понятна Уховой по положению с Юлей, что действия Валерия Галя не просто одобряла, почти обожествляла. Какой мужчина! Какое чувство ответственности и заботы! Ведь наверняка жена ни в чём не нуждается. Не то, что этот. Вспоминая о муже рядом с Валерием, Галя ощущала во рту неприятную липкую слюну, которую хотелось запить или выплюнуть. Благо, на столе всегда было сухое красное вино дорогих марок. Ухова отпивала из фужера и улыбалась новому поклоннику, пытаясь понять его лучше. Работал мужчина на каком-то важном посту в финансово-экономической сфере. Особо о своей работе он не распространялся. Про экономику Галя понимала только одно: на себе экономить нельзя. Про финансы – того меньше: деньги либо есть, либо их нет. Судя по внешнему виду и экипировке любовника: машине, одежде, телефону и прочему, было заметно и без слов, что в средствах он не стеснён. К Галине Валерий относился очень бережно. Каждый раз при встрече дарил ей цветы, предлагал сходить в ресторан. Ухова отказывалась, боялась афишировать свою связь. Ничего не имея против, Валерий, избегая грузить любовницу бытовухой, заказывал в дорогих ресторанах ужины на дом, а для посуды и уборки нанял женщину, которая выполняла свои обязанности тогда, когда дома никого не было. По просьбе Гали мужчина закупил дорогое постельное бельё и посуду. Она же заставила его повесить в квартире шторы и купить хотя бы один ковёр на пол. «Для уюта и баловства». Впрочем, оправдывать свои пожелания Гале не было никакой необходимости: Валерий с поразительной безукоризненностью выполнял любые её просьбы. Пока что скромные и ограниченные, но, по настоятельному совету Сюзанны, с ощущаемой перспективой роста уже на этом этапе.

– Забалует меня, – опасалась Ухова, лимитируя заказы кулинарными изгалениями и вещами, которые можно было носить, не вызывая особых подозрений по поводу их приобретения: красивым нижним бельем, зонтиком, чехлом на мобильник, даже сумочкой, по вопросу о которой со стороны законного супруга всегда можно было артистично возмутиться, – Да ты с ума сошёл, третий сезон таскаю. Вместо того чтобы спрашивать откуда это, лучше бы денег дал на покупку новой. У меня и кошелёк вон весь истёрся. – И Галя без всякого зазрения совести доставала купленный на ассигнования Валерия новёхонький аксессуар в дополнение к сумке и трясла им издалека. Женщина была уверена, что после требования денег, Виктор даже не посмотрит в сторону демонстрируемого портмоне. Так и было. Услышав очередной скулёж супруги о том, как ей надоело ходить в срани-рвани, Ухов торопился скрыться в зале, поплотнее прикрыв дверь и припадая к приготовленной стопке водки, как к живой воде. Галя с облегчением выдыхала, хитро улыбалась: «Вот так-то», прятала кошелёк обратно в сумку и уже мысленно предполагала, что такой же номер вполне можно будет устроить и по поводу новых полусапожек, а может даже и сапог, счёт которым был потерян Уховым уже давно. К любым бытовым мелочам Виктор был крайне невнимателен. Галя это прекрасно знала. И, собираясь на очередное свидание с любовником, она торопилась проскочить по всем облюбованным ею магазинам в подборе того, что предстояло изъявить Валерию вечером как предел мечтаний. А зачем тогда вообще нужен любовник, если не для совершения волшебства? На роль волшебника Валерий подходил.

Они много говорили, пожалуй, даже слишком много, и обо всём. Иногда, слушая рассуждения Валерия, Галя мечтала о другом. Но в ласках мужчина был более чем сдержан. Современный и моложавый внешне, в сексе он изысканным воображением не выделялся: «делай раз, делай два, делай три». Ухова пробовала разнообразить их связь, насытить её новыми элементами. Но всякий раз натыкалась если не на испуг, то на брезгливость. Да уж, незавидна роль ведомой. И возраст для этого совсем уже не тот. Ей бы повкушать самой, поплавать на волнах удовлетворения, максимально отключиться от реальности, улетая в оргазмические дали. Но не тут-то было. И удовлетворения физического, как с мужем, не наступало. Витя, при всём его деспотизме, в постели стелился перед женой бамбуковым листом. Он знал, что и где нужно брать, а куда руки лучше вовсе не совать. А Валерий же вообще руками не пользовался. Они у него служили органом поддержки, как барьеры в медицинской кровати – чтобы не свалилась. И целоваться он не умел. Так,