Возмездие за безумие

– Паранойю не включай! – голос Сюзанны был сухим, – И вообще, как я могла про это узнать? Или, скажем, Кирилл? – быть в столь незавидной роли подозреваемой казалось очень обидным.

– Не знаю. Знаю только одно: я про деньги ничего не знала. Значит, я в число подозреваемых не вхожу.

– Ну, извини, подруга, по такому принципу и я могу сказать то же самое. А Кирилла сюда впутывать – вообще смешно. Мы вместе пришли, вместе ушли. Он с кухни никуда, кроме туалета, не выходил.

– Да? А ты?

– А я? А что я? Я только сходила к Полин в спальню поздороваться… Ты что? Совсем уже, Галочка? И это после стольких лет дружбы?! – Сюзанна не понимала, что Галя находится вне себя от отчаяния. Тот стресс, что она пережила с раннего утра: от крика мужа, потом от его вида, разбитого и откровенно потерянного, от осознания, что украли огромную сумму, и для чего предназначались деньги, а, значит, от утраты перспективы жить отдельно от Виктора, от ясного представления о том, что теперь семья не может рассчитывать даже на те жалкие крохи, что поступали от перевозок, наконец от объяснения с Юлей, и резкого ухудшения её состояния, всё это вмиг забрало не только физически силы Уховой, но и всякую способность рассуждать трезво. В том положении, в каком пребывала сейчас Галя, она могла только осуждать, и видеть всех виновными в свалившемся на их семью горе.

– Да, кроме как бедой, это не назовёшь, – согласилась Лена Иванова, когда Полин, перепуганная и от того ещё более тихая, чем обычно, пила на кухне чай. Девочке нужно было в школу, но произошедшие события пригвоздили к табурету. Решили, что Полин пойдёт в школу ко второму уроку, а Лена напишет ей объяснительную записку для директора: частный колледж боролся за посещение и успеваемость своих учеников.

– Тётя Лена, а что теперь будет? – робко поинтересовалась Полин, отпивая напиток.

– Не знаю. Вера сказала, что деньги нужно искать. Вот только где? Тут ведь и вправду не знаешь, на кого думать, – Лена смотрела за окно, не прикасаясь к налитому чаю. От волнения она складывала и раскладывала бумажную салфетку, – В доме-то были только свои. Та же Сюзанна, которой твоя мама безоговорочно верит. Тот же Кирилл, на которого она очень надеется. Про вас с Юлей я вообще уже не говорю. Подозревать детей – последнее дело.

– Если только для этого нет оснований, – голос Игоря прозвучал внезапно.

Лена вздрогнула, оглядываясь на мужа, стоящего в проходе кухни:

– Ты про что?

– Ни про что, – Игорь коротко резанул глазами по Полин, намекая, что не хотел бы вести разговор при девочке.

Полин, откусившая в это время печенье, прожевала и усмехнулась:

– Если вы думаете, дядя Игорь, что я не знаю про то, что Юля уже воровала, то это не так.

– Ты знала?

– Уже воровала?

– Было такое, – подтвердила слова Полин Вера, показавшаяся на кухне за спиной отца, – Посторонись, батя, я тороплюсь. Через полчаса нам с дядей Витей нужно быть у нотариуса на Октябрьской. Буду разруливать ситуацию. – Вера прошла к столу, налила себе чаю из заварочного чайника, присела, с удовольствием стала пить. На вид она казалась спокойной. Лена смотрела на дочь ожидающе. Вера кивнула на гостью, – Двенадцать лет назад, когда Полинке был год, у Юли был привод в милицию. Она украла в дорогом магазине какую-то ерунду.

– Не ерунду, а серебряную вещь, – сухо оспорила Полин и пояснила Лене, широко открывшей глаза, – Попросила у продавщицы посмотреть детскую ложечку и сунула её в карман. Глупая. Её тут же схватили.

Лена почувствовала, как мерцает в глазах. Отпустила мятую салфетку, прислонила пальцы к вискам, стала массировать кожу медленно, круговыми движениями:

– Погодите, девочки, погодите. Я ничего не понимаю. Какую ложечку? Почему украла?

– Ложку серебряную, какую дарят малышам «на зубок». А почему украла? Это вопрос. – Игорь тоже налил себе ароматного напитка. Как у Уховых кофе, у Ивановых чай был той живительной жидкостью, что всегда заваривалась по утрам из хорошего цейлонского сорта в большом чайнике.

– Чего тут непонятного? Печенье свежее? – Вера спросила, Полин кивнула, Лена выдохнула на очередной виток массажа, – Юльку после рождения Полин вообще за человека считать перестали. Вот в ней и возник протест в форме воровства. Думала, родичи её после случившегося пожалеют и снова станут замечать, а они вместо этого поместили её аж на три недели в психушку.

– Куда?! – Лена резко вскинула взгляд, забыв про мерцание в глазах, – В психушку?

Вера с полным ртом кивнула. Полин поддакнула. Игорь согласно качнул головой. Лена застонала:

– Так вот почему Галя теперь не хочет лечить Юлю в условиях стационара. Мгновенно Лене стал понятен весь ход мыслей подруги. Тот, кто уже однажды узнал, что такое психбольница, никогда больше не захочет добровольно повторить опыт. Лена представила себе четырнадцатилетнюю Юлю в стенах учреждения с решётками, медсёстрами в масках до глаз и шприцами в руках и совершенно непредсказуемых пациентов в смирительных рубашках. Иванова тут же догадалась, что обстановка, которой воспользовались Уховы по совету психиатра, проконсультировавшего их по поводу заведённого в милиции дела, оказалась когда-то для родителей единственной возможностью избежать ответственности. А для Юли это стало началом ломки детской психики. Страх, обида, чувство несправедливости и незащищённости оказали своё разрушающее действие ещё тогда. Это Иванова знала теперь наверняка: у всякого последствия есть своя причина. Откуда появились в Юле, пусть ранимой и безвольной, но всё-таки воспитанной в нормальной живой среде, боязнь общества и его отторжение, не нужно было сомневаться, – из тех времён. Встревоженные глаза жены обеспокоили Игоря:

– Лен, да брось ты расстраиваться. Я, например, не верю, что это Юлька. Одно дело – ложку, другое – четыре с половиной миллиона.

– Сколько?!

Игорь кивнул.

– И я не верю. Для таких денег смелость нужна, а Юлька – трусиха ещё та, – сказала Вера, допивая чай.

– Так может, это не она? – Лена смотрела с надеждой. Так хотелось, чтобы все подозрения с Юли были сняты.

– Может и не она, – проговорил Игорь задумчиво, – Но думают-то на Юлю.

– И папа. И мама, – Полин осуждающе сжала губы. Это подкосило Лену окончательно.

– Господи! Да неужели же им не жаль собственного ребёнка? – только и сумела выговорить она, вслед за чем разразилась такими слезами, что испуганный Игорь увёл её под руки и судорожно стал искать валерьянку. С момента, как Иванова подала на развод, приступы таких вот безутешных слёз случались с ней очень часто. Но, если в большинстве случаев муж не знал или только догадывался об их причине, то теперь повод был налицо. Злодейство, которое когда-то совершили Уховы с Юлей, оправдываемое ими самими, Лена не могла принять никак. Что уж говорить про нынешний прессинг? Этого вообще выходило за пределы понимания педагога со стажем и просто матери. Уж слишком хорошо Иванова ощущала ту грань, что разделяла справедливость и беззаконие. И это Игорь прекрасно знал.