Возмездие за безумие

Глава 50. «Я просто перенесу тебя из ада в рай»

Галя пропустила Валерия, стоявшего на пороге, от страха, нежели по доброй воле, и сразу же пожалела: вот-вот должна была вернуться домой Полин. Не хватало ещё, чтобы дочь увидела маминого обожателя.

– Что тебе? – Галя еле удержалась, чтобы не добавить «нужно»; тогда бы получилось совсем неприглядно.

– Хорошее приветствие, нечего сказать. А что это у тебя тут за базар? – Валерий указал на разбросанные по залу вещи.

– Ничего. Шкаф перебираю. – Галя кинулась к коробкам и пакетам, стала всё запихивать обратно, не обращая внимания на Валерия, на то, что он зашёл в зал и бесцеремонно осматривал помещение. Стыд за своё жилище, за растрёпанный внешний вид, распухшие от слёз глаза не позволяли Уховой заговорить первой. Но она молчала ещё и потому, что совсем не хотелось ни принимать гостя, ни разговаривать с ним.

С Валерием они не виделись с января, с того самого дня, когда из жизни ушла Юля. По пути на базар за хурмой, купить которую попросила Юля, Галя позволила любовнику короткую встречу в его машине, с вручением нового мобильного телефона в виде подарка. С той поры мир разделился для Гали на «до» и «после» и то, что было «после» никак не хотело уживаться с тем, что было «до». Включая и Валерия. И она сказала ему об этом как-то при встрече в конце января; Вити тогда уже не было. Валерий позвонил и настоял на встрече. Галя согласилась, но не на квартире, в которой они встречались, а в кафе. Пришла вовремя, покорно села, стала слушать соболезнования Валерия и его сочувственные вздохи по поводу происшедшего. Не в силах раз за разом отвечать и благодарить, именно тогда Галя сказала, что больше не хочет видеть любовника:

– У меня на тебя нет никаких сил. Пойми это, всё ушло с ней… – Галя осеклась, закусила губу, потом добавила, – С ними.

Валерия перекосило. Он не привык, чтобы ему отказывали в чём-то, пусть даже форма этого отказа и предполагала его дальнейший уход с гордо поднятой головой. Как это нет на него сил? Но ведь Галя его любит, должна любить. Как должна была любить мать, которая за всю жизни ни разу не назвала его ни «сыночком», ни любимым». Только на публике жеманно протягивала к мальчику, живущему без материнской ласки, руки и тягуче требовала:

– Иди сюда, сокровище моё, – и тихо добавляла, – Сопля в подштанниках. – Эти слова были хуже издевки. Но ещё несноснее были последующие действия: мать с силой прижимала его к животу, так что он почти задыхался, и резко и больно гладила по голове, продолжая играть на публику.

Но то – мать. Её Валерий так и не простил, а с годами даже стал ненавидеть. Через это отношение к той, которая должна была привить ему любовь, определялось и отношение ко всем женщинам, которые встречались ему в жизни. Валерий не верил ни одной из них, и не то, что не любил, а, похоже, не мог их любить. Бывают вот такие люди, которые на первый взгляд как все, а на деле – как раненые птицы, и шрамы мешают потом всю жизнь не только парить, но и заставляют оглядываться назад на взлёте. Даже, когда для этого нет никакого повода.

Жена, вроде бы, любила Валерия. Она была из полноценной влиятельной семьи коммунистического начальника, и эта разница по рангам тоже мешала раствориться в чувстве к девушке, решившей связать с ним жизнь, и всё сделавшей для его профессионального становления. Но тогда женитьба казалась необходимостью, в двадцать три года все ребята его окружения уже были женаты. А он… Он, которого до ухода в армию звали заморышем, и мать не переставала обижать его сравнением с неведомым отцом, за два года службы вытянулся и расцвёл. И когда сын вернулся домой после службы, мать не узнала его: высокий, статный, с вычерченными скулами, чёткими линиями бровей, густыми ресницами, прямым носом, красивым ртом. Этот блондин в солдатской форме заставил стареющую мать присесть.

– Ох, да поди ж ты, как… – проговорила она от неожиданности, всё так и не дойдя за прошедшие годы до ласковых или добрых слов.

– Я за вещами, – уточнил сын, – Всё своё заберу, и в общагу. Восстановился в институт. Тебе мешать не хочу, – скупо посвящая мать, сын уже собирал вещи. Это не обсуждалось. В армии он понял, что отныне все свои решения будет принимать сам, и никто никогда не посмеет ему перечить в делах.

– А что ж так? Места нам обоим хватит. – Мать казалась милой и растерянной, но доверия не вызывала. Сколько раз маленькому Валере приходилось видеть это родное, красивое лицо, которое чаще всего смотрело на него равнодушно, а иногда и с сожалением: о прошедшей молодости, о ненужности его присутствия рядом, о случайности его появления на свет. О том, что мать его не любит, малыш догадался давно, но все же надеялся, что послушанием и покорным поведением сумеет растопить материнское сердце. А когда убедился, что нет, то превратился в маленького циника.

Теперь вот из маленького циника вырос большой, и он никак не хотел понимать, как это возможно, что Галя перестала его любить. Он всё делал для неё, он старался быть предупредительным, нежным, удобным, а она… Ну и что, что погибла дочь, а за ней умер муж? Разве они не развязали женщине руки? Ведь Галя только и мечтала о том, чтобы родные не тяготили её своими проблемами? И вот на, получи. Всё случилось, как хотела. Живи теперь и радуйся, строй жизнь по своему усмотрению. Разве не так? Прагматичный Валерий сказал Гале что-то в этом роде. А она… Она посмотрела на него так, словно перед ней сидело чудовище, с самым что ни на есть откровенным страхом и медленно прошептала:

– Ты что?!!! Никогда, даже в самом страшном сне, я не хотела смерти дочери.

– Ты просто этого не осознавала, Галочка. Думала, а признаться вслух не хотела. Но, как известно, все наши мысли материализуются.

Слова звучали как стук топора: «бах!» и нет руки, второй удар и отлетела нога, а после третьего уже и головы нет на плечах. Покатилась она, буйная, дурная, в полынь-траву. Всё с тем же ужасом на лице, Галя прошептала, как загипнотизированная:

– Да. Ты прав. Значит, это я их убила. – А потом встала и ушла. Не найдя для любовника больше никаких слов, ничего не обещая, ни о чём не спросив. И это оказалось невыносимее всего: ещё вчера думать, что ты – чей-то идеал, а сегодня вдруг вот так сразу узнать, что его, живого и хорошего, променяли на память о мёртвых и плохих. Валерий к отказу готов не был. Отчего, вместо понимания к нему пришла ненависть, да такая сильная, что захотелось Галю убить. И он даже начал думать, как это сделать, чтобы отомстить за своё низвержение из ангелов. Но потом успокоился и нашёл решение более вероломное, чем просто месть. Он решил наказать Галю. И знал, как это сделать.

– Галочка, может, мы все же поговорим? – Валерию надоело смотреть, как жалкое существо ползает перед ним на коленях, прибираясь в комнате. Одна из коробок с обувью, перетянутая резинкой, никак не хотела влезать на своё место, и Галя то и дело перекладывала вещи на полке, пристраивая её.

– О чём? – Галя своего дела не оставляла.

Необходимо было вывести женщину из состояния неприятия действительности:

– Ты про Крым слышала? – нашёлся что спросить Валерий.

– Что? А да. Референдум. Волеизъявление народа. Кто же про это не слышал, – бормотала Галя, продолжая ползать и вдруг села, замерла, уставившись в никуда. В голове всплыл давний разговор с Виктором.

Это был 2001 год. Ухов пришёл как-то домой и с порога начал возмущённо рассказывать про ситуацию на Балканах. Там шла война, затеянная США по отделению территории Косово. Галя, носившаяся всё утро между маленькой Полин и кухней, не слушала мужа. У девочки заканчивались памперсы. И не было больше подсолнечного масла, чтобы дожарить кабачки. Поэтому на очередную фразу мужа, Галя коротко бросила:

– Витя, отстань ты со своей политикой! Лучше свозил бы меня в коммерческий центр.

Ухов, душой переживавший за далёких славян, от такого поворота даже матюгнулся; ему казалось, что жена слушает его и даже сопереживает:

– Хгаля, ты что, одурела? Америкосы Сербию бомбят, а тебя только шмотки интересуют.

И тогда они поссорились в первый, похоже, раз и надолго. Он кричал, что нельзя быть такой политически безграмотной и до такой степени игнорировать всё, что происходит в мире. Она отвечала, что если, как муж, станет беспокоиться о проблемах всего мира, мир в её собственном доме рухнет. Он упрекал, что вот из-за таких обывателей, как Галя, мир позволяет США делать во всех станах всё, что заблагорассудится. Она объясняла женскими словами, что далёкая столица Сербии, а уж тем более Косово, о существовании которого Ухова узнала недавно, никак не волнует её детей, которые сидят в ссанных трусишках и с подведёнными животами.

– Дура! Ты со своей картошкой весь мир можешь профукать, – орал Виктор.

– Козёл! Иди тогда и питайся новостями, а с меня обеда не проси, – Галя пыталась успокоить плачущую Полин и перепуганную Юлю.

И каждый был по-своему прав. И никто не хотел уступать. Но чувство голода победило чувство солидарности с братским народом, и потому в магазин Уховы в тот день всё же поехали. А потом помирились и даже поклялись никогда больше при детях дома не ругаться. Виктор вечером засел за стол на кухне и долго писал, как оказалось, статью в газету, которую потом даже опубликовали в «Краевых новостях». Ухов был безумно горд оттого, что он – автор. Статья долго висела на кухне, вырезанная из газеты, сначала ровная, потом скукожившаяся, затем пожелтевшая, а вскоре и вовсе вылинявшая на солнце. Куда она потом девалась, Галя не знала. Но в то время она тоже искренне гордилась тем, какой у неё умный муж.

Задумчивость Гали не ускользнула от Валерия, и он напомнил о себе, помахав рукой перед остановленным взглядом женщины:

– У-у. Проснись. Я пришёл сюда с деловым предложением.

– М-да? – казалось, Галю фраза не впечатлила. Из своих мыслей она выходила медленно, с нежеланием, и то и дело оттягивала на коробке из-под обуви, тонкую коричневую резинку, перетягивающую её – такими иногда стягивают в банке деньги. «Интересно, откуда у Полин эта резинка?» – Галя сильно оттягивала каучук, рискуя порвать.

Валерий подошёл, отнял коробку, отставил на край журнального столика, поднял женщину с пола, встряхнул, развернул лицом к балкону:

– Сюзанна сказала мне, что жить вон там – твоя мечта.

Сквозь мутное стекло двери и оконной рамы застеклённой лоджии Галя рассеяно увидела даль горизонта и серые здания многоэтажек. День был теперь не очень светлым, с балкона тянуло холодом. А может это просто Гале показалось. Она поёжилась:

– Где?

– В однокомнатной на Набережной Южной, с огромной кухней, лоджией в два раза больше твоей, сделанным ремонтом, и, главное, без всяких тягостных воспоминаний. – Мужчина шептал женщине на ухо сказку, а она, проникаясь услышанным, таяла в его руках, и снова была бессильной, – Чтобы тебе помочь, от тебя нужно только одно: генеральную доверенность на меня.

– Я не понимаю, – мыслями Галя была всё ещё далеко. К тому же, раньше всеми делами занимался Виктор.

– Чтобы я мог взять на себя все заботы по переоформлению. Эту квартиру я поменяю на ту. Там будет положительная энергетика, у тебя начнётся новая жизнь, будут другие перспективы. Я просто перенесу тебя в рай из ада. Соглашайся, Галочка.