Возмездие за безумие

Глава 24. «Би-бип… Вставай, малыш! Карлсон тебя не бросит»

Ранним утром в конце ноября Вера потянулась в кровати и, едва открыв глаза, машинально посмотрела на окно. Утренние сумерки казались светлыми, отчего можно было предположить, что ноябрь закончится теплым светлым днём. Завтра наступала зима, но в городе этого не чувствовалось. Только утрами прохожие кутались в шарфы, а особо мёрзнущие натягивали свитера с высокими воротниками. Днём же обходились лёгкими курками, плащами, а то и просто пиджаками. Температура в полдень граничила около пятнадцати тепла. Вера улыбнулась наступающему дню и снова закрыла глаза, погружаясь в рой мыслей. Думать было о чём. Вот уже почти месяц как с ней в комнате жила Полин Ухова. Девочка пришла к Ивановым восьмого ноября утром, сразу после скандала родителей, и с плачем рассказала о вчерашней драке.

– Тётя Лена, вы с дядей Игорем – мои крёстные. Можно я поживу у вас? Хотя бы на время каникул? – взмолилась девчушка, сжимая кулачки, – Папа с мамой кричат, дерутся… Мне страшно, тётя Лена. Защитите меня от них. – Голос Полин был полным обиды и отторжения. Лена осела на лавку в прихожей, принялась мять кухонное полотенце, которым протирала посуду после завтрака. Дома никого не было: дочь, и муж уже ушли на работу. Женщина беспомощно посмотрела на маленькую девочку, глаза которой глядели мимо неё с болью и детским непониманием:

– Боже мой! Да что же это творится? – она с трудом верила в услышанное. Единственную дочь Лена воспитывала в любви. Игорь, не являясь девочке биологическим отцом, тоже воспринимал Верочку как родную и искренне любил. Покой и забота о родных всегда царили в этой семье. Ивановым никогда не могло прийти в голову, что когда-то дочь может сторониться их и не хотеть видеть. Что нужно было сделать для того, чтобы в одиннадцатилетнем ребёнке вырос такой протест против обоих родителей, Лена не знала. Но верить крестнице пришлось на слово. – Полиночка, ты проходи, раскладывай вещи вот тут, в шкафу на полку, – Лена указала на небольшой рюкзачок, который Полин держала за спиной, затем на встроенный шкаф в прихожей, – А я пойду, позвоню Гале. Думаю, она будет не против, чтобы ты пожила какое-то время у нас, пока они с твоим папой разберутся между собой.

Предположение Ивановой оказалось верным: Галя не только согласилась, но даже обрадовалась. Такая готовность зародила мгновенную мысль: не мать ли это надоумила девочку просить у соседей убежища. Но времени на догадки не было; стоило разобраться в случившемся. Или хотя бы попытаться выслушать очередную из версий.

– Леночка, дай бог тебе здоровья, – запричитала Ухова, коротко пересказав события накануне, – Виктор совсем с катушек слетел: пьёт, ревнует, устраивает дебоши. Пусть посмотрит, что значит приходить домой в пустую квартиру.

– Не поняла? – Рассуждения Гали показались странными.

– Что тут непонятного? Если Полин будет у тебя, я пока переберусь к Юле. Девочка так страдает от одиночества; ты ведь знаешь, что Рома совсем спивается. Дома почти не бывает. С Юлей они живут очень плохо, он её постоянно оскорбляет, даже бьёт.

– Кого? Юлю? – Лена отказывалась верить всему, что навалилось. Собственные тяготы с затеянным разводом и разменом показались смешными.

– Да, представь себе. Три дня назад пришёл в полтретьего ночи, стал орать: «Ну что, гниёшь, зараза. Пролежни ещё не належала? А ну, раздвигай ноги!» И это человеку, который от болей не знает, куда себя деть. Мы даём ей сильнейшие антидепрессанты, обезболивающее, противовоспалительное, но ничто не помогает. Если не сказать, что от всех этих препаратов Юлечке всё хуже и хуже. У неё стали появляться навязчивые идеи. Я совершенно потеряла контроль над ситуацией. Юля уже несколько раз писала мне в эсэмэсках, что не хочет жить!

Новости, которые новостями являлись лишь частично, про Юлю рассказывали и Игорь, и Вера, поразили столь чудовищными подробностями:

– Галя, ты что?! Чего ты ждёшь? Если у Юлечки уже зарождаются такие мысли, её нужно срочно лечить у психиатра. Что говорят врачи?

Галя от беспомощности расплакалась: увы, она никак не могла уговорить дочь показаться специалистам. Единственный врач, который видел Юлю, была та самая невропатолог в сентябре, что посоветовала госпитализировать девочку, и чем скорее, тем лучше. Но разве Галя могла допустить, что это единственный выход? Как мать, как женщина любящая и страдающая вместе со своим ребёнком, разве не пыталась она отодвинуть от себя подобный приговор? Разве могла смириться с мыслью, что дочь психически нездорова? Не могла и не хотела. А потому искала альтернативу лечению, таская фотографию Юли к бабкам для отворота проклятий, якобы посланных их семье из зависти. Заказывала в церкви службы за здравие. Ежедневно по вечерам зажигала свечи, пламя которых, по словам «знающих» людей, могло очистить их дом от нападок нечистых сил. Покупала гомеопатические успокоительные, которые впихивала вместе с сильнейшими транквилизаторами. Пыталась лечить дочь травами. Ходила к ясновидящей гадать на кофейной гуще, выливать воск на воду и всякое прочее, что успокаивало её, материнское сознание. Вот только было ли от этого лучше ребёнку? Судя по ухудшению состояния Юли – нисколько. И тогда Галя запаниковала. Делиться болью, кроме как с Сюзанной, было не с кем. У Лены с Игорем полным ходом шёл размен; после возвращения мужа с моря Иванова не отказалась от мысли разъехаться. Витю, как человека совсем не тонкой организации, к тому же абсолютно непосвящённого в суть проблемы, Галя надёжно вычеркнула из списка помощников. А сама действительно ничего более не могла контролировать: Юля совершенно не подчинялась отныне ни её советам, ни даже её требованиям.

– Не могу же я поместить мою девочку, такую хрупкую и такую ранимую, в городскую психиатрическую клинику, где в палатах держат по нескольку больных с тяжёлыми психическими отклонениями? И как мне это делать? Насильно? – Галя металась в соображениях.

– Конечно! – Иванова ни секунды не сомневалась в совете. На памяти педагога с тридцатилетним стажем был не один случай попытки суицида молодёжи. И если большая часть этих леденящих душу историй была обычная пубертатная вседозволенность, желание поиграть со смертью, привлечь внимание, то оставался всё же стабильным, но пугающим, процент тех подростков, чья психика требовала серьёзного лечения. – Галя, ты должна всё рассказать Виктору. Он отец, и его долг помогать тебе в данной ситуации. Не тащи этот воз сама. – Убеждала Лена. Со стороны было очевидно, что проблемы любой семьи – это вина всех её членов. А значит, всем сообща и решать их. Но на такое предложение Галя сорвалась до визга:

– Что? Ты предлагаешь отдать жертву палачу? Ты хочешь, чтобы это чудовище, которое лишь по сути приходится отцом, стало протягивать свои руки к моей несчастной девочке? Да знаешь ли ты, что Витька первый сказал Юле убираться из дома. Он постоянно твердил ей, что если она вышла замуж, то все вопросы должна решать с мужем. Да он просто выгнал её. Избавился. Поставил перед фактом, что ей негде жить.

Женщина кричала, не соизмеряя силы голоса. Лена с ужасом отстранила трубку от уха и тупо смотрела на неё. Ей вспомнились слова Гали на свадьбе Юли и Ромы о том, как она рада, что у Полин теперь наконец-то будет своё место в их комнате. В памяти всплыли обидные слова, которыми награждала девочку она же, мать, когда Юлечка не могла выиграть соревнования по теннису. Наконец, бесспорным являлся факт, что с детьми Галя разговаривала чаще всего властно и грубо, нежели убедительно и по-доброму. Словно ласка была припасена у женщины на особые случаи, которыми жизнь девочек в семье Уховых не изобиловала. Всё это Иванова вспомнила и могла бы привести как ответный пример. Но не стала. Пожалела. Она знала, что при всех своих слабостях, глупостях и упёртости Ухова искренне любила своих детей. Вот только как дать понять что любовь и воспитание – вещи разные? Никак. И ни этому уже сформированному человеку. И уж тем более не в таком, как сейчас, состоянии. А потому Лена поторопилась завершить тягостный разговор, избегая церемоний:

– Галя, ты рискуешь потерять ребёнка. Хоть это ты понимаешь? – Лена сделала паузу. Она всё ещё пыталась достучаться до сознания матери. Но и это оказалось невозможным. Скорее всего, и сама Галя, обескураженная созданной ситуацией, была не совсем в себе. Услышав предупреждение, она матом обозвала соседку и снова попросила не лезть в их семью со своими советами.

Всё утро Лена ходила под впечатлением от разговора. Мысли разбегались, никак не желая собираться в кучу. Хотелось помочь Уховым, во что бы то ни стало. Но как? Чем? Разве тот факт, что их дом на время станет пристанищем для маленькой раненой девочки – всё, что она могла сделать для любимых друзей? Но это же само собой разумеющийся факт. И никого он ни к чему особому не обяжет. Игорь будет только рад появлению в доме детского голоса; он всегда любил детей и тайно страдал от того, что у Лены их не было. Вера? Она – добрый человечек. Она тоже всё поймёт и не станет роптать на то, что ей придётся делить комнату с девочкой. Раскладывая в комнате Веры одноместное кресло для Полин и заправляя для неё постельное бельё, Лена ни на секунду не сомневалась, что дочь примет её решение и не откажет крестнице пожить у них. Полин была ребёнком тихим, особого внимания не требовала. Разве вот только что всем им, троим взрослым, теперь необходимо было дать этому ребёнку, ставшему взрослым до времени, как можно больше душевного тепла. А как быть с Юлей? Чем помочь ей? Тут мысли и догадки Лены разбивались о последнюю фразу Гали, выстроенную как аванпост: «Не лезь в мою семью со своими рецептами!» А может соседка права? И какое она имеет право судить её или поучать? Нет, решительно Иванова не знала, как быть. Именно поэтому к теме разговора с подругой Лена осторожно вернулась за обедом: Полин, не спавшая прошлую ночь, уже поела и теперь отдыхала в дальней комнате; за столом сидели только Вера и Игорь. Оба выпучили глаза, когда Лена пересказала разговор с Галей и рассказала про Юлины записки.

Вера, любившая Юльку особой, всё ещё той, детской любовью, вечером этого же дня понеслась к подруге после работы. Юля открыла после десяти минут ожидания под дверью, хотя, перед тем как прийти, Вера предупредила о своём визите. В некогда радужной квартире, где жили молодые супруги Киселёвы, воздух был спёртым, и царил мрак. Именно сумрачность поразила Иванову. Приглушённый свет ночника, выбивающийся из спальни, еле освещал Юлю, поднявшуюся открыть дверь. Вслед за Юлей к двери выполз Флинт и ещё два совсем маленьких котёнка.

– Подкидыши, – коротко объяснила Юля, когда Вера присела чтобы взять одного из малышей, – Никому не нужны оказались. Выставили их на холод умирать. Изверги. Мне соседка принесла. Знает, что я занимаюсь животными.

Вера молча кивнула и продолжала гладить малыша, собираясь с мыслями. С тех пор, как прошедшей весной у Юли начались проблемы с психикой, она с особой силой ударилась в благотворительную деятельность и постоянно занималась бездомными кошками. Собак не любила, даже боялась. А вот котят подбирала всяких, лечила у ветеринара или сама, промывая им глаза альбуцидом, мыла шампунем от блох, потом пристраивала в питомники или отдавала по объявлениям в интернете. Не пристроенным остался только Флинт. Но теперь, после того, как погиб Пират, похоже, Юля решила снова пополнить квартиру питомцами.