Возмездие за безумие

Глава 37. «Умоляю вас: не спускайте с девочки глаз»

Галя разрывалась между концом учебного полугодия Полины, Юлей, лежащей в клинике, дописыванием картины и всеми теми обязанностями по хозяйству, которые никто для неё не отменял. Виктор, и без того никчёмный в плане ведения домашних дел, а теперь, после смерти Игоря, вовсе размякший и безразличный ко всему, целыми днями валялся на диване и посылал жене беспрестанно эсэмэски, в которых требовал поскорее быть дома. Зачем ему это было нужно, наверное, не понимал даже он сам, так как общение с Галей в последние месяцы ограничивалось переговорами о еде и изредка, о состоянии Юли. В то же время, это легко объяснялось: Виктор, зная, что жена и младшая дочь вернулись и «сопят, за стеной», как он любил повторять, спал спокойнее. Потеря друга вызывала у Ухова непреодолимый страх перед любыми другими возможными, пусть даже моментными. Одиночество прорывалось паникой остаться в квартире одному. За тот месяц, что Виктор не работал, а после смерти Иванова ещё и не пил, он, несмотря на скорбь, отдохнул и даже выглядеть стал лучше: расправились складки у губ, с лица ушла отёчность, в теле появилась тяга к движению. От безделья и одиночества Ухов заглянул как-то на «Юг» и обнаружил, что теннисная секция продолжает своё существование. Саня теперь работал только с клиентами, гонял по кортам желающих похудеть за час, таких как Ухов, чтобы потом это было оправданием для обжираловки на весь остаток недели. Договорившись с тренером об оплате, Виктор пристроился к собранным парам и стал ежедневно ходить на стадион. Играть вчетвером было веселее, дешевле и физически легче.

Не раз, выходя на корт, Виктор вспоминал, как хотел одно время привлечь к теннису Иванова. Но после нескольких попыток, Игорь отказался от такого времяпрепровождения: неуклюжий и сильный, он к мячу чаще всего не успевал, а если отбивал его, то с такой скоростью, что его удар никто не мог отбить. Поняв, наконец, что теннис – не его стихия, Иванов вернулся к любимому велосипеду и плаванью в бассейне «Динамо». Туда иногда с отцом ходила и Вера, девочка очень любила воду. Но даже ежедневные занятия в «Юге», не избавляли Ухова от остатка времени суток, девать который было некуда. Поэтому телефонные послания Гале продолжались.

– Сволочь, как же он меня достал, – жаловалась Ухова то Сюзанне, то Лене. – Встречи подруг стали более редкими. Козлова постоянно находила теперь повод не видеться с любимой подружкой, а общаться по телефону. А вот с Ивановой, наоборот, связи стали регулярнее и крепче, так как Лена ежедневно навещала Юлю в клинике, где соседки и пересекались. Лене, оставшейся без мужа, после работы совершенно не хотелось возвращаться в пустой дом. Вера всё чаще отсутствовала, а когда приходила, то всегда была выпившей и прокуренной так, что мать будил не стук двери, а шлейф никотина, тянущийся за дочерью по квартире. Доверительные разговоры с Верой не получались. Дочь не могла простить Лене их последнюю ссору с отцом и тем самым словно укоряла Лену в косвенной причастности к его смерти.

Лена и сама не знала, как смыть с себя этот грех: ежедневно после уроков ездила на кладбище, потом в церковь, потом к Юле, словно пытаясь покаянием и добродетелью загладить свою вину в происшедшем. Занятости это прибавляло, а вот покоя в душе – нет. И часто по ночам Иванова просыпалась от кошмаров.

– Тётя Лена, вы тут ни при чём, – как-то вдруг сказала женщине Юля. Это было настолько удивительно, что Иванова не поверила своим ушам. Юля вообще не разговаривала с ней во время визитов. Даже на вопросы не отвечала, поворачиваясь спиной. Девушку мучили сильные боли, она часто плакала, ей кололи сильнодействующие лекарства, от которых наступал чаще всего упадок сил или слёзные истерики. Врачи объясняли состояние больной резким кризом, снять который обещали через пару недель. И всё это время Лена и Галя ждали улучшения. Но оно не наступало. И вдруг, сразу после католического Рождества, утром двадцать шестого декабря, Юля проснулась в хорошем настроении. Более того, она пробыла в таком состоянии целый день и встретила маму и тётю Лену подобием улыбки, после которой для Ивановой и была сказана та самая фраза о невиновности.

– Юлечка, ты про что? – Лена, понимая, о чём идёт речь, все же хотела услышать объяснение.

– Если человек решил умереть, то никого нельзя в этом винить. Дядя Игорь хотел уйти. И ушёл. И даже если бы вы в тот вечер не поссорились с ним, он все равно бы сделал то, что сделал. Это – судьба. А для него это стало ещё и освобождением. – Размышления девушки казались бредом больного, а вместе с тем были настолько понятными и простыми, что Галя перестала доставать из сумки принесённые продукты, а Лена складывать их в тумбочку у кровати. В палате, кроме трёх женщин, никого не было. Но Лена на всякий случай оглянулась по сторонам, отчего-то показалось, что устами Юли говорит кто-то другой.

– Юлечка, доченька, как хорошо, что ты такая сегодня… – Галя ухватилась за состояние дочери, желая сменить тему, замаскировать разговор.

– Какая, мама?

– Веселая, разговорчивая. Значит, дела идут на поправку.

– И ты скоро заберёшь меня отсюда?

Ухова, снова принявшаяся за продукты, опять остолбенела:

– Юлечка, я не знаю. Это как скажет врач.

– Ну, хотя бы на Новый год?

– На Новый год?

– Не оставите же вы меня тут одну на праздники? – Юля смотрела спокойно на обеих женщин. Со стороны она казалась абсолютно адекватной, а просьба её – естественной. Лена не знала что говорить: то ли поддерживать Галю, настаивая на решении в связи с позицией врача, то ли приняться объяснять, что разовое улучшение – это ещё не показатель психической стабильности.

– Юлечка, деточка, ну кто же тебя тут отставит? – Галя бросилась целовать дочь, как в доказательство любви к ней, – Я ведь так хочу, чтобы всё у нас с тобой было как раньше, хорошо, по-доброму. Я так устала от наших постоянных проблем.

– Я понимаю, мама. Я тоже хочу помочь тебе и сделать так, чтобы ты не страдала.

– Вот умница, – решилась вставить Лена.

– Девочка моя, любимая, дорогая, – Ухова не могла сдержать слёз. – Я обещаю тебе, что заберу тебя отсюда как можно быстрее. Мы вместе проведём праздники. Мы накроем хороший стол. Мы позовём в гости друзей, у нас так давно никого не было. Да?

Юля кивала на каждое предложение и в глазах девушки стояли слёзы.

«От умиления», – подумала Лена.

На следующее утро Юлю Ухову перевели из индивидуальной палаты в общую и заменили уколы таблетками. Врач, которому категорически не понравилась просьба Гали отпустить девочку домой на праздники, предупредил женщину, что примет своё решение только через несколько дней, когда улучшение состояния больной подтвердится при контакте с медперсоналом и другими больными. Пять дней, вплоть до тридцать первого декабря, Юля была в хорошем расположении духа, отвечала на все просьбы и вопросы медсестёр и санитарок, сама вставала с кровати, и даже пыталась ходить по коридору под присмотром инструктора по лечебной гимнастике. Платные ежедневные массажи повысили тонус кожи. Улучшился сон, нормализовался аппетит, появилось желание выйти на улицу.

– Забирайте Юлечку на два дня, но учтите, она все-таки очень, очень слаба, – лечащий Юлю психиатр, говорила и смотрела строго, внушая Гале страх, – И проблема не в том, что её пошатывает стоя, а в том, что психика её пока ещё неконтролируема. Я умоляю вас, не спускайте с девочки глаз за эти два дня.

– К чему такие крайности, доктор? – удивлённо посмотрела Ухова на врача, а про себя подумала, что все эти лекаришки – одинаковы, лишь бы свою значимость показать да денег взять побольше.

Про деньги Ухова не преувеличивала. За две недели лечения ей пришлось выложить более пятнадцати тысяч за клинику и по полторы тысячи в сутки за сиделку, которая обихаживала дочь, пока та не вставала.

– Так что, Сюзанночка, я свою картину уже истратила, – пожаловалась Галя соседке.

– А что этот? Вообще денег не даёт?

– Откуда? Он ведь теперь почётный безработный. Кое-как рассчитался с водителями, да и то потому, что продавцы квартиры вернули задаток. Верка помогла. А так бы ещё и долг на семье был.

– А почему не идёт куда-то работать?

– Ты что! Он никуда и не пойдёт. Он же совершенно асоциален. Кроме своих дружков по теннису никого не признаёт. А там кто? Сват да его старший сын.

– Сват? Не знала, что Вадим Николаевич, а тем более Антон, в теннис играют. Так это же прекрасно. Глядишь, поможет вам родственничек с трудоустройством.

– Да прям, держи карман шире. Они поиграют и разошлись. Думаешь, Киселёвым нужны наши проблемы?

На этом разговоры с Сюзанной заканчивались, так как темы семьи и безденежья казались малопривлекательными для обеих женщин. А сплетничать про отношения с Валерой тоже не получалось: в связи с болезнью Юли Галя совершено не находила времени на встречи с любовником. К тому же в семье у неё всё было так плохо, что хоть из дома беги. А было бы куда бежать, убежала бы, ни минуты не задумываясь. В этом Галя себе не врала. Но кто мог бы помочь? Валера намёки снять любовнице и её дочерям квартиру в центре пропускал мимо ушей. Тем более что подтвердилась догадка Уховой о том, что их квартира для свиданий съёмная. Так что тянуть на себе ещё одну Валерий не собирался. Хотя мог бы.