Возмездие за безумие

Глава 23. «К какому свату, придурок? Ты о чём?»

О том, что в его семье что-то идёт не так, Виктор подозревал уже давно. Но настоящая тревога о неладном появилась у Ухова, когда Юля вернулась на квартиру родителей Киселёвых. Это решение было принято Вадимом Николаевичем после того, как Мария Ивановна забила тревогу: с конца сентября Роман совершенно перестал ночевать дома. На вопросы где и с кем он проводит ночи, сын уклонялся, объясняя свои действия как вынужденную меру.

– Вы что хотите, чтобы я тоже сошёл с ума, как моя жена? – спрашивал Киселёв-младший у родителей всякий раз, когда они пытались его урезонить, – Ей ведь совершенно ничего теперь не нужно. Тёща подсадила её на какие-то транквилизаторы, и я не могу больше общаться с Юлей. Она отказывается выполнять все свои обязанности, в том числе и супружеские. А про мой день рождения и годовщину свадьбы вообще забыла.

Оправдание было слабым, но законным. Телефонный разговор двух матерей по душам в конце октября никакого утешения Марии Ивановне не дал. Галя объяснила состояние дочери, соблюдая хронологию с поразившей Киселёву точностью. На следующий день после возвращения с моря Юля стала жаловаться на сильные боли в шее и спине. Девушка плакала и кричала так, что Галя была вынуждена вызывать на дом скорую помощь. Врачи, озадаченные слезами и требованиями молодой пациентки, предложили лечь на обследование в отделение нейрохирургии. Юля отказалась. Гале ничего не оставалось, как согласиться на сильнейшие обезболивающие из ряда морфеиновых. Мера считалась временной, до наступления улучшения.

В начале октября все предположения врачей о ремиссии оказались несостоятельными: девушка страдала всё больше и больше. Она теперь практически не могла двигаться, любая смена положения вызывала «прострелы». Юля целыми днями лежала на спине, на низкой подушке. Галя ютилась на полу на надувном матрасе. Полин – на матрасе на лоджии. Уже знакомая невропатолог, снова вызванная на дом, после проведённого экзамена опять подтвердила, что никаких физических отклонений не находит, что это психосоматические проявления, и снова, но уже более настоятельно, посоветовала обратиться к психиатрам. От чего Галя категорически отказалась. Тем более, что рекомендации специалиста донеслись до Виктора. А ему только стоило услышать слово «психиатр», чтобы потом постоянно добивать им бедную девочку, а заодно и саму Галю. Давая отпор врачу, она максимально сузила глаза и зашипела:

– Моя дочь – не псих. И если вы не понимаете, как её лечить, то это не значит, что нужно делать столь поспешные выводы. Это обычное сезонное обострение остеохондроза.

– Ну, что ж, я предлагаю делать выводы вам, если вы разбираетесь, что лучше для вашего ребёнка, – разумно согласилась врач, забрала озвученный ей предварительно гонорар и уехала. Вечером этого же дня, очередная скорая помощь увезла девушку в больницу ибо, не справляясь больше с болями, Юля вдруг выразила желание покончить с собой. Перепуганная Галя оставила Полин с отцом и сама поехала в неотложку. Терапевты скорой помощи вкололи Юле сильнейшее успокоительное и отправили Ухову с дочерью домой, несмотря на ночь. Виктор, после возвращения Юли домой, отделался скупым объяснением жены по поводу того же «сезонного обострения». Галя ультимативно предупредила не травмировать дочь расспросами, пригрозив: «Прокляну!».

Впервые с момента совместной жизни Галя разговаривала с мужем жёстко и безжалостно. Совершенно не готовый к подобной агрессии, Виктор, обвинённый во всех бедах семьи, отступил и затаился. О процессе дальнейшего развития событий Ухову предстояло теперь наблюдать только издалека, а выводы о происходящем делать из разговоров супруги по телефону, которые доносились сквозь толщу стен разделяющих их комнат. Транквилизаторы, предписанные врачами скорой помощи, сделали своё дело, и Юля стала тихой и спокойной. Убедившись в наступившем «улучшении», Галя тут же потребовала от Ромы «стать человеком» и вернуться в их с Юлей квартиру как можно скорее. На этом же настаивали и родители молодого супруга. Мария Николаевна откровенно думала, что сострадание к жене как-то дисциплинирует разболтавшегося за последнее время сына, заставит его не пить, приходить домой каждый вечер и, со временем, даст бог, всё вернётся в прежнее русло.

Но когда в разговоре по телефону в конце октября Галя заявила сватье, что Рома дома практически не ночует, пьёт по-прежнему, набираясь в выходные до потери пульса, и потом в таком состоянии оскорбляет её дочь и принуждает её к разного рода сексуальным извращениям, Мария Николаевна вовсе потеряла голову. Собрали семейный совет, на котором решили обойтись без Гали и её радикальных характеристик к каждому из собравшихся. Вчетвером, Антон, на правах старшего брата был также допущен к народному вече, постановили отслеживать, куда после работы ходит Роман. Для этого Виктор предложил свои услуги: у него всегда был в «отгулах» тот шофёр, который не находился в рейсе. Переквалифицировав обычного работягу в сыщика, Ухов предложил подчинённому сдельно-премиальную работёнку, основная суть которой заключалась в слежке. Шофёр должен был записывать адреса, где наиболее часто бывал Роман, будь то частные квартиры или же увеселительные заведения. Новоявленный Пинкертон провалил задание на первой же неделе: сначала не успел поймать машину, чтобы отследить такси, в которое бухнулся отслеживаемый, затем засветился перед Ромой, ожидая его у самого выхода из банка, в котором работал Киселёв, и даже от растерянности при столкновении попросил прикурить. Последней безуспешной миссией было то, что дойдя за врученным клиентом до дома сватов, шофёр просто бросил слежку, а ночью отрапортовал Виктору, взбешённому, что Ромы опять дома нет, что зять пошёл к свату.

– К какому свату, придурок? Ты о чём? У нас Ромы тоже не было, – Ухов с трудом понимал объяснения шофёра, у которого заплетался язык.

– Не знаю, к какому. К вам, наверное, Виктор Михайлович; вошёл-то он в арку вашего двора.

– В какую арку: у нас их две? – кипел Ухов.

Но шофёр виноватым себя никак не считал и ответил почти безразлично:

– С Центральной, понятное дело, – до мужчины вообще туго доходило как можно тратить деньги на отслежку родни. «Да пусть они там все хоть передушатся, копейки не дал бы» – подумал шофёр, отпивая пиво из горла.

Доводы неудачного следопыта оказались сильнее гнева. Ухов обеспокоенно отключил телефон и повторил Гале всё, что услышал от шофёра.

– В арку нашего двора? – Галя сначала удивилась, как муж, но, подумав, промычала как-то странно и, замолчав, ушла к себе тихо-тихо.

Подкравшись к двери женской спальни, Виктор услышал, как супруга разговаривает по телефону с Сюзанной, потом звонила Юля, потом сама Галя звонила опять же Юле, потом всё стихло.

На следующий день Галя трижды переспросила у мужа, можно ли доверять словам ангажированного профана, на уме у которого только одно: нажраться. И трижды слышала один и тот же ответ:

– Колян, конечно, дебил, но не до такой степени, чтобы не понять, что если Рома зашёл в арку нашего дома с Центральной, то направляется он к нам. И глюки его не мучают, пьёт, но меру знает. Иначе стал бы я его держать? У меня, знаешь ли, солидная фирма, и свой бизнес кому попало я не доверю.

– Ну да, ты доверяешь его только ворам, которые сливают у тебя бензин, меняют новые колёса на рваные и косячат по левакам, – желчно смела Галя мужнин апломб, как пыль с лакированной поверхности. С чем и удалилась.

С тех пор жена стала вести себя ещё более странно. Мало того, что теперь каждое утро она, провожая Полин в школу, домой не возвращалась, отчего физические «общения» мужа и жены сошли на нет. К тому же, продукты с базара, на который по её словам Галя торопилась с самого утра, часто оказывались фикцией. Вернувшись с работы вечером, в холодильнике Виктор видел те же остатки ветчины и помидоров, те же пустые ячейки из-под яиц и выпростанную сетку из-под картошки.

– Так я не понял: ты была сегодня на рынке или нет? – взорвался как-то вечером Ухов, когда на его просьбу пожарить картошечки, Галя ответила отказом.

– Ты совесть имей! – лучшей защитой всегда являлось нападение, и это стало у Уховой уже тенденцией, – У тебя под задницей машина, а я должна обрывать себе руки картошкой!?

– А шо не написала эсэмэску? – Витя резонно попытался разрулить очередной назревающий конфликт. Но в ответ ему посыпалась такая брань и столько упрёков, что даже голод отступил. Замотанная с Юлей, которую необходимо было два раза в день поить лекарствами, кормить с рук и мазать какими-то кремами, замученная бытом и кухней, завязанная на Полин с её школой и уроками, Ухова чувствовала себя, по меньшей мере, жертвой мужского тупоумия и наглости. Заварив себе «Де-ширак», Ухов поужинал, как обычно, в одиночестве и перед телевизором, приняв на грудь норму выше обычного: не три рюмки водки после литра пива, а целых шесть. Раз бог любит троицу, то пусть этих троиц будет две.

В начале ноября дела для Ухова пошли ещё хуже: как-то Галя пришла домой с огромным букетом роз – красных, крупных, совсем недешёвых.

– Кирилл подарил Сюзику, а у неё сейчас аллергия на всё, вот она мне и отдала, – объяснила она Виктору, выпучившему глаза на цветы. Звонить «Сюзику» и переспрашивать было позорно и бесполезно, если жена давала ссылку на подругу, то наверняка последняя была предупреждена. Галина долго и тщательно устанавливала букет в трёхлитровую банку; когда-то существовавшая ваза разбилась, новую купить никто не додумался. Закинув в воду половину столовой ложки сахара, Ухова принялась расправлять тугие тёмно-зелёные листы цветов, напевая. Витя, зависший в упоре на косяк на пороге кухни, такого поведения супруги не помнил уже давно.

– Ты, с. ка, хоть бы лимоном кайф зажрала, – кинул он в беспомощности и закрылся у себя, снедаемый догадками и ревностью.

Вообще-то Виктор старался никогда Галю просто так не оскорблять. Маты и грубые слова, надёжно вписанные в его речь с тех пор, как мужчина окружил себя простыми работягами, относились чаще всего к характеристикам качеств или действий. Личностных оскорблений Витя себе не позволял, или почти не позволял. Конечно, довести можно было и улитку до кишечного спазма, но такие ситуации возникали у Уховых редко и в результате крайне серьёзных расхождений во мнениях. Галю Витя ревновал всегда и ко всем, но чаще для него это была профилактика, чем настоящее чувство. Как хищник защищает свою территорию, оставляя кругом метки, так и Ухов нет-нет, да и тюкал жену, напоминая о благопристойности и целомудрии.

Про то, что Галя никуда не ходит и ни с кем ничего не имеет, Ухов не просто знал, он был в этом уверен. При всей своей податливости с ним, в душе Галина была порядочной, а по натуре робкой. Перед мужскими взглядами пасовала, краснела, мямлила. К тому же она была крайне чистоплотной и даже брезгливой.

– Боже! Ты заметил Витя, как у него плохо дышит желудок? – первое впечатление, которое Ухова выразила по Вадиму Николаевичу, после знакомства со сватами в две тысячи шестом.