Возмездие за безумие

Глава 59. «Каждый получил возмездие за собственное безумие»

Лена Иванова не знала, как ей быть и как теперь вести себя с Полин. Она с полным основанием могла ненавидеть эту девочку – сгусток злобы, воплощение черных сил и уносящего жизни ветра. Но как это сделать? И что бы это дало? Несколько выходных после их откровенного разговора, Иванова избегала встреч с Полин и вообще каких бы то ни было разговоров. Девочка приходила к ней, ела, спала, но на контакт тоже не шла. Она, наверное, поняла, что Лене нужно время, чтобы опомниться от услышанного: молча приходила в субботу утром, также молча уходила в детдом в воскресенье вечером. Самой Полин вполне хватало компьютера, чтобы не скучать. Девочка давно уже привыкла оставаться один на один со своими мыслями и проблемами. Поэтому просто ждала, каким будет решение Лены: продолжать добиваться её удочерения или же отказаться от неё. Второй вариант был намного худшим и, зная Лену, Полин о нём старалась не думать. Просто не лезла на глаза.

Иванова ненавидела себя за слабость, которую позволила себе в мыслях насчёт возможности переехать в Европу. Речь об этом в тот вечер, 15 августа, так больше и не нашла продолжения. Сражённая подробностями о смертях Сюзанны и особенно Гали, Лена попросила Полин остановиться. Ей было о чём поразмыслить. В том числе и про Европу. Но уже на следующее утро, в понедельник, 16 августа, Иванова ужаснулась этому предложению. Куда и зачем ехать? В их положении это похоже не на переезд, а на бегство. Но вот только от себя-то не убежишь.

Съездив на кладбище – к могилам Гали и Сюзанны, с их смерти прошло уже пять месяцев, потом на другое – к Игорю и Виктору, Лена вернулась домой и в растерянности бродила по квартире. Полин уже не было, уехала с раннего утра в детский дом. Про планы девочки Иванова не спросила: придёт, не придёт на следующие выходные. Как-то получилось так, что теперь она была ей в тягость. Поэтому, когда она увидела девочку на пороге в следующую субботу, не обрадовалась ей, но и не выгнала. Пригласила войти, покормила, а потом ушла.

Затем, всякий раз, когда Полин куда-то уходила, Лена чувствовала облегчение. Присутствие рядом ребёнка, так или иначе причастного к нескольким смертям, было наказанием. Не раз Иванова пожалела, что так быстро согласилась на удочерение Полин. Но разве же она тогда знала, что и как было? А с другой стороны, если девочка решила с ней поделиться всем этим, значит, она доверяла ей, ей и больше никому. Значит, действительно, кроме как ей, некому было приютить эту озлобившуюся девочку. «Может, она тоже послана мне как испытание, как наказание за то, что я стояла рядом, но ничего не предприняла для предотвращения каждой из этих смертей. За это Господь посылает искушение, огромными деньгами вместе с этой девочкой». Погружённая в свои мысли, Лена вдруг оглянулась, показалось, что она говорит вслух, а кто-то стоит рядом и слушает. И впервые с момента обнаружения денег, захотелось проверить, а есть ли они у Полин на самом деле, или только привиделись ей. Осторожно, как вор, словно и не была хозяйкой, Лена прошла к входной двери, вставила в замок ключ, с тем, чтобы дверь нельзя было отпереть извне, затем пошла в зал. Предостережения были напрасными, но Иванову они заверили. Дрожащими руками она достала из шкафа коробку с обувью, перетянутую резинкой и рюкзачок Полин, в прошлый раз часть денег была в нём, открыла сначала рюкзак. Деньги лежали тремя пачками по пятьдесят тысяч. Лена вдруг отчётливо увидела галерею вернисажа в момент экспозиции картины Гали в феврале, лица людей, пришедших на выставку, лица знакомых, собравшихся поздравить Ухову. Красивое красно-чёрное платье Гали, её радостный вид, злые глаза Виктора, счастливые – Сюзанны, которая не переставала поздравлять подругу и хвалить её. «Лицемерка, – подумала Лена теперь, – Какая же она была лицемерка. Ужасно подумать!».

Потом всплыло лицо Кирилла – довольное, лоснящееся, Веры, которая не скрывала своего пренебрежения к собравшемуся бомонду и торопила мать вернуться домой. И наконец, Полин – тихо сидящей у стеклянной стены выставочного зала, и пронзительно глядящей на всех. Про то, что взгляд девочки был не просто любопытным, а именно изучающим, Лена подумала только теперь, и в силу открывшихся обстоятельств. Тогда же Полин казалась ей затравленной, забытой всеми малышкой, нашедшей себе укромное место в углу и опиравшейся на рюкзачок за спиной. Так она сидела в начале экспозиции и почти не сменила позу в конце её, когда пропажа денег уже обнаружилась, и они, как оказалось, были в этом самом рюкзачке. Когда вот только маленькая девочка успела и сумела украсть деньги из сейфа Кирилла – вопрос. И зачем? Только ли потому, что хотела сделать больно всем взрослым, которых так откровенно презирала? А может, таким был её протест против творчества Гали, ушедшей в картину целиком и забывшей, что у неё есть младшая дочь. Маленькая живая душа, постоянно ждущая тепла и любви, и не получающая ни того, ни другого, день ото дня, ожесточаясь всё больше.

Именно это отсутствие любви к ребёнку – повседневной, внушающей ему доверие, что он на этом свете не один, что есть, кому его защищать, именно это превратило Полин в безжалостного человека. Именно теперь ей, Лене Ивановой, выпала роль постепенно оживить эту душу. Аккуратно, так, чтобы её не заподозрили в обыске, Лена поставила рюкзачок на место. Так же аккуратно открыла коробку, убедилась, что деньги в ней не мираж, и сунула её обратно на полку. Закрыла шкаф. Села на диван, опустила руки, осмотрелась.

Лена практически не заходила в эту комнату с тех пор, как тут поселилась Полин, поэтому сразу заметила беспорядок. Диван, который Игорь всегда складывал на день, был разложен, одеяло, скомканное и перевёрнутое, было откинуто к стене, оголяя мятую простынь. Подушка, не взбитая, примятая головой, казалась безобразной лягушкой. «Могла бы и убрать, ушла ведь на неделю», – Лена встала, принялась за уборку. Встряхнула на балконе одеяло, взялась за подушку. Нашла под ней грязные лифчик и трусы девочки, брезгливо взяла их и отнесла в ванную. Вернувшись в зал, открыла штору пошире, полностью распахнув балкон. Теперь в её груди был протест – как же так, девочка, будущая женщина и такая неряха! Да ещё в её доме.

– Европу ей подавай, – Лена кряхтя, собирала по всему залу вещи девочки, брошенные, где попало: носки, джинсы, майки. Галя не приучила дочь к порядку, взвалив на себя в доме всё, в том числе и элементарное, выполнять которое мог любой из членов семьи, – Как будто, если она переедет в Европу, кто-то будет приходить и убирать за ней – подбирать разбросанное бельё, ежедневно вытирать компьютер от жирных разводов на клавиатуре, или ходить и собирать фантики от конфет, на улице Полин кидала их прямо на асфальт. Не так давно Лена, увидев это, сделав ей замечание, и услышала в ответ: «А для чего тогда дворники? Им же платят за уборку?»

Такие рассуждения современной молодёжи для Ивановой не были новы. В школе сплошь и рядом ученики твердили то же: «Им за это деньги платят. Пусть чурбаны пашут за право жить на нашей земле» и прочее, такого рода. Откуда такое барство по отношению к людям простого труда, к представителям другой нации? И у кого? У незрелых отпрысков, ничем в этой жизни ещё себя не проявивших? Не от родителей ли всё идёт, вышедших когда-то из черни, а теперь возомнивших себя господами. «Всё из семьи, всё», – формула повторялась, как аксиома. Лена вспомнила, как на том уроке кто-то из учеников даже привёл пример Южной Кореи, где, судя по репортажам, вообще на улицах не было корзин для мусора. Потом она посмотрела по интернету репортаж, про который ей говорил ученик, и даже выдохнула. Действительно, в Сеуле и других больших городах Южной Кореи на улицах не было мусорных ящиков, и люди бросали мусор на тротуар. Это объяснялось, во-первых, огромной скученностью населения корейских городов, при которой маленькие ящики не помогут, а большие некуда ставить, а во-вторых, чётко прописанными правилами оставлять на улицах только тот мусор, который отягощает передвижение по городу: пустые коробки из-под еды из фаст-фудов, банки от питья, ненужные пакеты из бутиков. Но тем же законом строжайше запрещалось выносить на улицы бытовой мусор, разгружать, как это делалось повсеместно у нас, ящики от купленных крупногабаритных товаров, тем более бросать или выливать на улицу еду. Для этого корейцы имели специально отведённые помещения при жилищах и пользовались ими по назначению.

– И ни одному из них в голову не придёт вынести на уличную помойку ненужные старые вещи, ковры, поломанную мебель и прочее, – разъясняла Иванова ученикам уже буквально на следующем уроке, пытаясь устранить неправильные выводы. Но подростки, приспособив свои рассуждения к более удобным для их быта понятиям, менять убеждения не собирались. Раз бросают корейцы мусор, а дворники его убирают, мы тоже будем. Пусть пошевеливаются наши пьянчуги и гастарбайтеры.

Полин, после длительной беседы на эту тему, заверила Лену, что постарается относиться к проблеме с пониманием и больше не сорить. Но путь по переделке себя предстоял девочке долгий. Беспорядок в зале был подтверждением тому.

– Да, – вздохнула Лена, закончив уборку, – Придётся мне всё начинать с нуля. И терпения на это понадобится немало. Семью ничто не заменит. Ребенок, которого до пяти лет не научили чистить регулярно зубы до и после еды, вряд ли приобретёт эти жизненные навыки в дальнейшем.

Размышления прервал телефонный звонок. Это был Красавцев. Лена знала заранее, потому, как они утром договорились встретиться.

– Мне очень нужно с вами поговорить, – попросила Иванова по телефону, – И это касается всего, о чём вы спрашивали.

С Василием Николаевичем они встретились около дома со стороны Атаманской ближе к обеду. Прошлись по дорожкам, прежде чем подойти к кафе в глубине скверика. Лена так давно не была тут, что удивилась, что на месте памятника слонику теперь играл разными цветами модерновый фонтан. Возможно, это более соответствовало духу времени, но Лене вдруг стало неимоверно жаль старого доброго слоника. С ним связывалась масса воспоминаний, хотя раньше фонтан казался нелепым творением. Разговор со следователем быстро отвлёк женщину от мыслей о пейзаже. Чтобы начать разговор, Иванова попросила сесть на одну из лавочек. Время подходило к полудню, многие гуляющие уже торопились укрыться от летней жары. Лене же, наоборот, хотелось тепла, которое, возможно, смогло бы разогнать тот внутренний холод, что носила она в себе вот уже несколько дней. Усевшись, и не глядя на собеседника, Лена стала говорить. Подробно она рассказала Василию Николаевичу всё, что узнала от Полин.

Следователь слушал внимательно, изредка пополняя сведения вопросами, и когда Иванова закончила, посмотрел на неё сочувственно:

– Как же вы смогли выслушать всё это, Елена Витальевна? Мне, крепкому мужчине, и то не по себе…

– Я готова была убить её, – призналась Лена Красавцеву. Он почувствовал, что так может говорить о принятом решении только человек, действительно задумавший что-то. Красавцев передёрнул плечами: