Возмездие за безумие

Глава 48. «Я люблю тебя до слёз… Все равно люблю»

Шестнадцатого марта, в воскресенье, Галя днём была дома одна. Полин отпросилась с друзьями в кинотеатр. Ещё пару недель назад Ухова ни за что бы не отпустила дочь в город без надзора. Теперь ей было всё равно. После того, как Галя поняла, что Сюзанна действительно предала её, жить женщине не хотелось совсем. Сжимая с болью в кармане халата мобильный, Галя вынимала его время от времени, смотрела на него, боролась с собой. Пальцы привычно тянулись набрать комбинацию номера телефона подруги, но, дойдя до середины набора, женщина нажимала на сброс. Не решаясь позвонить, Галя всё же каждую минуту ждала: вдруг Сюзанна вспомнит о ней, наберётся смелости признаться в грехах, захочет попросить прощения, постарается восстановить прежнюю дружбу. Но аппарат молчал. Тёмный экран ещё больше нагнетал тоску, а от необратимости создавшейся ситуации, в голову лезли всякие дурные мысли. И даже необходимость жить ради младшей дочери, ничего не меняла. Галя почти перестала выходить из дома, бродила по пустой квартире, разговаривала сама с собой, вернее то с Юлей, то с Игорем Ивановым, а нередко и с бывшим мужем. Пустота в жизни после смерти Виктора, так успешно заполняемая до недавнего времени Козловой, теперь ощущалась отчётливо и давила, давила, давила.

Медленно добредя в спальне до радиоприёмника, старенького примитивного «Маяка», Галя механически нажала на клавишу. Песня «Снег» в исполнении Филиппа Киркорова, зазвучавшая в тишине квартиры, заставила женщину съёжиться.

«Почему так жесток снег, оставляет твои следы…». Словно по зову, Ухова прошла к балкону, вышла на него босыми ногами, посмотрела за окно. На улице был солнечный день, но взбудораженное воображение женщины рисовало картину из песни: тяжёлой походкой идёт по снегу человек, ступая по уже оставленным следам, едва видным следам ушедшей любви…

Глядя на асфальт на дорожке скверика перед домом, Галя не заметила, как по лицу потекли слёзы. Она не ощущала холода, тянувшего из раскрытого окна с улицы, и не радовалась весеннему свету солнца. «Разучился смотреть вдаль, разучился считать до ста. Разучился любить февраль, он украл тебя навсегда…» – продолжал выворачивать душу наизнанку певец.

– Он украл тебя навсегда, – повторила Галя и тут же задохнулась от потока нахлынувших чувств. Слёзы теперь не лились, они катились градом по щекам, и судорожные рыдания душили, не давая возможности вдохнуть столько воздуха, сколько нужно.

– Если хочешь идти – иди, если хочешь забыть – забудь, – женщина пела с рёвом и сама не слышала свой страшный голос. А в голове возникла другая песня того же исполнителя: «Единственная моя, с ветром обручённая, светом озарённая, светлая моя…» И вдруг она почти реально ощутила руки Виктора, ласкающие спину под эту мелодию. Они танцевали в ресторане под эту песню в далёком девяносто шестом году. Кто и что праздновал, Галя теперь не помнила, кто-то из компаньонов Виктора по бизнесу, но отчётливо помнила, что муж был одет в светлый костюм, кремовую рубашку, поверх которой был повязан шёлковый шоколадного цвета галстук. Аксессуар Ухова привезла из Турции, куда моталась «челноком» закупать товар для двух открытых Витей магазинов одежды.

В девяносто шестом, когда дела с бывшим партийным начальством ещё только грезили большой перспективой и требовали от Ухова максимальных административно– инициативных усилий, выгодной перспективой замаячила коммерческая деятельность. Уховы занялись частным бизнесом. Решили поработать на себя. Сняли два помещения: одно совсем рядом с домом, другое – ближе к Сенному рынку, и с головой ушли в открывшиеся магазины. Бизнес был делом не лишним и позволял держать на плаву материальную базу семьи. Тогда, в начале девяностых, все вдруг ринулись в коммерцию. Экономический уклад страны способствовал тому, что обезглавленное демократией производство породило множество средних и мелких предприятий. Изощряясь в названиях, кто во что горазд, именно они демонстрировали недоразвитые вкусы владельцев. «Хрюкин и сыновья». «У Петра Нечитайло». «Зашибись!» «К Ваську». «Помянем». «Уховы».

Галя и Витя назвали свой магазин без всяких изголений, и не подозревая, что вандалы, повсеместно применяя остроумие, заставят хозяев задуматься над названием предприятий. Замазывая или надписывая чёрной краской вывески, они превращали мясную лавку в «Хрюкин и сыновья, мать их», парикмахерский салон дополняли справкой – «У Петра Нечитайло» – «длинный х. й». Лимитировали поход в магазин по продаже табака и курительных трубок – «Зашибись один раз». Предлагали зайти в пивной бар «К Ваську с кваском». Не гнушались и не содрогались, дописав на вывеске погребальной конторы «Помянем и вздрогнем». В результате чего, в одно прекрасное утро Галя и Витя узнали, что их бутик переименовали в «Ух. евы!»

– Суки! – ругался Виктор и несся к Игорю Иванову узнать на кого подавать за моральный ущерб.

– На себя, – отшучивался сосед, специалист по трудовому праву, на столе конторы которого жалоб и требований по разбирательству в делах подобного рода накопилась высокая кипа, – Дал повод для насмешки – будь готов к ней.

– Какой насмешке, Игорь? Я ведь, бля. ь, фамилию свою написал? – от возмущения Ухов гхыкал и матюгался.

– Думать нужно было. У нас народное творчество так процветает, что без смеха эти шедевры читать нельзя.

– Ты про что? – Витя в тему не въехал, злоба на вывескомарателей мешала посмотреть на ситуацию с юмором.

– Хочешь примеров?

– Ну!

– Иду сегодня в наш продуктовый на Мира и читаю объявление: «Магазину требуется трезвый грузчик». Ну, где, скажи ты мне, в каком ещё государстве, возможно такое? И ведь ни «непьющий», нет, требуется именно «не пьяный». То есть автоматом допускается то, что наймут какого-то алкаша, от которого хотят только одного: чтобы на смену вдрабадан не приходил, – Игорь весело перебирал папки на столе, пока Витя с недоверием слушал его объяснения.

– Ну да, понял. Всё правильно и логично. Глас народа. А что ты хочешь? Напиши директор магазина «непьющий» – это ведь будет оскорблением профессии. У нас, в принципе, в стране грузчик непьющим быть не может. Понимать надо, – осознавая, что по-быстрому от Иванова не уйти, Ухов задержался на приступке в кабинет, – Я закурю?

– Кури! Всё равно пока народу нет.

Начав работать на себя в тысяча девятьсот девяносто третьем, Игорь с коллегой снимали на улице Мира две комнаты в стареньком домике частного сектора. Главным условием для успеха тогда было найти такое место, где вывеска твоего предприятия бросалась бы в глаза. Угол Мира и Атаманской оказался идеальным, пусть и само строение не соответствовало названию фирмы: «Юридическая консультация по делопроизводству». Дела у защитников прав трудящихся шли неплохо, а, учитывая тенденцию роста в стране малых и средних предприятий, таких, как магазины Виктора, перспектива развернуться по максимуму была вполне реальна.

Задымив в два рта, мужики разомлели.

– Ты, Виктор, не кипятись. Тебе понимать надо, с какой популяцией дело имеешь. На, вон, почитай, порадуй глаз! – Иванов протянул Вите несколько заявлений от потерпевших коммерсантов.

Дойдя до бедного «Нечитайло» Витя не сдержался и заржал:

– Сдаюсь, Игорь, я понял. Мне и вправду повезло. Пойду заказывать новую табличку.

– А заодно, не забудь перерегистрировать новое название магазина в коммерческой палате. На вот, юридическое заключение по факту происшедшего, – Игорь что-то быстро написал в готовом уже бланке и шлёпнул на нём печать, секретаря в ту пору в их фирме не было, как не было и сторожей, – Прилепи к нему заявление в милицию, их протокол и шуруй.

– Да на кой мне все эти бумаги, – Ухов затушил окурок в массивной бронзовой пепельнице в виде римской ладьи, стоявшей на рабочем столе, представляя, что потеряет в Регистрационной палате как минимум дня два, если не дать кому-то на лапу.

– Ну, если тебе хочется заново платить за «бренд», то иди порожняком.

– Чего? За какой бренд? Ты бредишь, что ли?

– Сам ты бредишь, – закончив курить, Игорь аккуратно высыпал окурки в целлофановый пакет, который тут же, чтобы не вонял внутри комнаты, вывесил через окно, придавив рамой, – Любое зарегистрированное официально название имеет статус бренда. Пусть даже ты его и не патентовал. Захочешь переименовать просто так, без всякой причины, заставят платить, как за вновь открываемое предприятие. Тебе оно надо?

– Чего? – соображая, Ухов изрыгал из себя все знакомые матерные слова, что знал. А ещё бесился от чистоплюйства соседа, ну не проще ли было бы взять и выкинуть их два окурка в форточку, а не мотыляться тут с пакетиками? Но вслух Ухов не сказал ничего. Внутреннее чутьё подсказало ему, что такие соседи, как Иванов, очень скоро могут понадобиться в статусе друзей. Поэтому тут же успокоился, взял нужные листы и переоформил название магазина, присвоив ему имя жены.

Магазин верхней одежды «Галина», в котором Уховы, в ногу с требованиями времени, торговали и промтоварами, и канцелярскими принадлежностями, и даже с заднего крыльца канистрами с дешёвым бензином, привозимым им на реализацию знакомым татарином из автономии, державшем бензозаправку, просуществовал без малого три года. До тех пор, пока Виктор полностью не ушёл в прибыльный бизнес с бывшим крайкомовским крышевателем, оставив «тряпки» на продажу для Гали. Надо сказать, что дела Ухова вела прилежно и заботилась о репутации своего магазина. Товар возила из Турции сама. Сама вела сложные счета, проверяя и перепроверяя на сто рядов нанятого бухгалтера. Сама выбирала продавцов и муштровала их, заставляя соблюдать в магазине чистоту, требуя от них улыбаться любому покупателю, даже пришедшему за изолентой или спичками. А если обнаруживала неряшливое обращение с товаром, просто выходила из себя.

В ту пору всё у женщины получалось: несмотря на усталость, на грязь, въедавшуюся в кожу за неделю шопингового тура, несмотря на плохо переносимую качку – в пограничную страну плыли Чёрным морем. Из Турции Ухова приезжала счастливой, удовлетворённой, так как всегда привозила лучший, чем у всех челночников товар. У Гали был, несомненно, прекрасный вкус на вещи. К тому же, следуя золотому правилу: «лучше заплатить дороже, но взять вещь, чем покупать много дешёвой дряни», женщина выискивала в подвалах восточных складов чуть ли не раритетные шмотки. Продавались они влёт и втридорога. Так что, удовлетворение от бизнеса было полное. Жаль вот только, что именно в тот период Виктор, то ли почувствовав в жене удачливого конкурента, то ли просто по причине тупой ревности, а может оттого, что у самого все пошло в гору, запретил ей ездить за товаром:

– Дома Юлей занимайся. Нечего с хамоватыми мужиками каюты корабля тереть.

Да, тогда Виктору казалось недопустимым, чтобы кто-то в присутствии его жены мог выругаться матом. Как же потом так случилось, что он стал ругаться при ней сам, хуже того, обзывать и её, находя самые изощрённые обидные слова, осыпая ими голову некогда любимой и оберегаемой жены, как некогда лепестками белых роз?