Возмездие за безумие

– Но ведь я работаю, и ничего, – Иванова всё ещё боролась, чтобы оправдать своё «унизительное существование», как охарактеризовала её положение Галя, – Мне нравится быть на людях, приносить кому-то пользу, радость. И в семье я не считаю зазорным, как ты говоришь, стоять у плиты и бегать с высунутым языком за жрачкой. Мы с Игорем раз в неделю ездим закупаться в супермаркеты, чтобы не носиться ежедневно по базарам. Ты тоже могла бы просить Виктора возить тебя в магазины. Не думаю, чтобы он отказал.

На такие предложения Галя переходила на шип:

– Знаешь что, дорогая моя, – ласковые обращения, которыми речь Гали с некоторых пор изобиловала, было произнесено почти с ненавистью, – у вас свои отношения в семье, у нас – свои. И не надо давать мне рецепты как жить. Семейное благополучие – это тебе не пироги, которые у тебя прекрасно получаются, – теперь Галя даже упрекала, напоминая, что в семье самой Ивановой давно не всё так радужно, как хотелось бы. Лена сникала. Галя, заметив это, продолжала, устранив нападки, – Мне дурно только от мысли, что я покажусь где-то на людях с этим грязным чмошником. Он ведь душ принимает теперь раз в неделю. И месяцами носит носки и майки, не стирая.

Выставляя мужа неряхой, Галя вряд ли понимала, что бросает камни в свой огород. То, что Виктор не был приучен к элементарным домашним делам, знали все, теперь же, как выяснялось, эти самые бытовые заботы перестала выполнять и сама Галя. После нескольких разговоров Иванова зареклась говорить с соседкой о семейной жизни. Но невыносимым для Лены было смотреть, как рушится семья, как отдаляется Галя от мужа, и как всеми способами пытается отдалить девочек от отца, откровенно выставляя его перед детьми неудачником во всём. Несколько раз, встречая в подворотне двора то Юлю, то Полин, Лена, при вопросе: «Как там папа, его совсем не видно?», – замечала на лицах девочек ту же неприязнь к отцу, какая была у Гали.

– Зачем она рушит всё? – Лена вопрошала мужа с болью в голосе. – Чего добивается?

Игорь хмурил брови и уходил курить на балкон, бросив:

– Чего добивается, того и добьётся.

Виктора Игорю было бесконечно жаль. Но помогать или даже что-то советовать Ухову, казалось бессмысленным. А ещё Иванов боялся, что Виктор вполне может послать его далеко и надолго, как это сделала Галя с Леной.

В августе, оставшись сразу без двух грузовых машин, Ухов продал Мерседес, обменяв его на крепкую «Вольво», купленную удачно недорого. На остаток денег отремонтировал ось в одном тягаче и выставил на продажу другой, побитый, ремонт которого грозил разорением. И пока машина продавалась, Ухов пошёл по инстанциям, собирать бумаги на новый кредит для новых грузовиков. Юле, было сказано, чтобы она перебиралась обратно к Роме и наконец-то взялась за ум.

Лето две тысячи тринадцатого стало для всех тем переломным моментом, с которого начинается путь к точке невозврата.