Хозяйка леса

15

Баженов сидел за столом, подперев голову руками. Лицо его выражало тяжелую думу. Нина стояла у окна, как изваяние, устремив глаза на сосны, в беспорядке толпившиеся в усадьбе. Густое пламя заката обливало деревья и розовые валуны, разбросанные по усадьбе. Гранитные глыбы вызвали у Нины новый прилив раздражения. Стариться в этой глуши? Нет, нет…

Нина подошла к мужу и ласково погладила его волосы.

— Алеша, пойми… Не могу я здесь больше жить. Не могу!

Баженов молчал.

— Подумай, дорогой. Жизнь так коротка. Зачем же нам хоронить себя в глуши? Ты приехал сюда добровольно, партия тебя не посылала. Ты ничем не рискуешь, если оставишь леспромхоз. Скажешь, что тебе нужен город, консультация ученых. Ты умница, сумеешь без осложнений и последствий покончить здесь со всеми делами. Что мне тебя учить, ты сам знаешь.

В открытое окно ворвалась песня, переборы баяна. Нина сморщилась, как от зубной боли. Бог мой, когда же, наконец, она не будет слышать песен горластых лесорубов, визг гармошки? Нина прикрыла окно, задернула занавески.

— Алеша, если ты сейчас не сможешь устроить с отъездом, я подожду. Месяц, два… Хорошо? Ты мне обещаешь?

Баженов, не поднимая головы, сказал:

— Ничего не могу обещать.

Злые слезы навернулись на глаза Нины. Неужели она не сумеет подчинить его себе?

— Алексей, или мы уедем, или… расстанемся.

Баженов вскинул на жену глаза.

— Подумай, что ты говоришь!

Нина отвернулась, прижала платок к глазам, всхлипнула.

— Я для тебя всем пожертвовала, а тебе дороже всего твои дела…

— Нина, пойми меня правильно, — осторожно начал Баженов. — Я знаю, тебе очень хочется в Ленинград, но я не могу все бросить и уехать.

— А твое изобретение? Сколько ты бьешься над ним? Погребицкий зовет тебя в город, чтобы помочь.

— Я буду работать над машиной здесь.

— Ты не думаешь обо мне!

— Ты несправедлива, Нина. Ты знаешь, как много ты значишь в моей жизни.

— Если ты меня любишь, уедем.

— Нина, будь благоразумна. Давай поговорим серьезно.

— Я для тебя ничего не значу. Ты обо мне не думаешь… Я не могу здесь больше жить…

Она упала на диван и заплакала.

Баженов сел возле нее, ласково погладил ее по голове. Она прижалась мокрой щекой к его ладони и затихла. Баженов сидел не шевелясь, слегка откинув голову, напряженно думал. Нина приподнялась, обвила его шею обнаженными руками, прижалась головой к мягкому шелку косоворотки. Баженов обнял ее.

— Мы уедем… Уедем, да?

Она знала, если муж скажет «да», потом он не откажется от своего слова. Ей нужно было получить его согласие сейчас, в эти минуты, когда он был размягчен ее слезами.

— Ты согласен, я чувствую, Алешенька. Мягкими губами она крепко поцеловала его в губы.

— Нина, ты умная, хорошая, ты поймешь…

Глаза Баженова просили, умоляли. Она оттолкнула его, встала перед ним, сказала резко:

— Хорошо! Я уеду одна. И сына заберу с собой.

— Нина!

— Я все сказала, — холодным, жестким голосом проговорила Нина и вышла.

Баженов долго сидел, облокотясь на колено, курил и тупо глядел в пол.

Поздно вечером Нина стелила ему на диване с каменным лицом, с крепко стиснутым ртом, чужая, враждебная. Она раздевалась, заслонив ширмой кровать. Баженов слышал, как падала на стул ее одежда, потом скрипнула кровать, и все затихло. Он знал, что она лежит с открытыми глазами и ждет в настороженной тишине его слов. Знал и молчал, мучительно желая, чтобы она заговорила первая. Молчала комната, улица. Баженову показалось, что жена застонала. Он приподнялся на локте, прислушался. Тихо. «Завтра мы поговорим спокойно. Она поймет», — подумал он, не представляя себе жизни без нее и сына.

Утром Нина, не проронив ни слова, стала укладывать вещи в чемоданы.