Хозяйка леса

8

Поселок Отрада вырос недавно. На холмистой местности раскинулись ладные дома лесорубов. У подножья поселка бежит бурная речка. Выплескиваясь в низину левого берега, она лижет корни могучих елей, подобравшихся к самой воде. Рыжеватая вода бьется о камни, стремительно несется в гущу леса. Вид у поселка живописный. отрадненских лесорубов в шутку называют «курортниками».

Дом дяди Саши спрятался в леске за поселком. Сам хозяин тесал топором раму, а четверо его сыновей играли на подворье. Черная дворняжка рвалась с цепи и жалобно скулила.

Увидев Анастасию Васильевну, дядя Саша приветливо закивал:

— А, хозяюшка наша! Добро пожаловать, дорогая гостюшка. А я плотничаю. Сорвали строители денежки с лесхоза, а рамы тяп-ляп и корабль. Руки бы им поотрубить! Переделывай заново. С такими рамами зимой не наживешь.

Анастасия Васильевна осмотрела новое жилище лесника. Две просторные комнаты с общей русской печью, окна большие, терраса. Свежий добротный сруб пахнет смолой.

— Жилье хорошее, дядя Саша, мне нравится.

— Хорошее, — согласился лесник. — Света, тепла хватит. Мы с Лизушей сроду в таких хороминах не живали. А рамы сам подлажу, неча казенные денежки тратить — Дядя Саша сбросил с табурета цветное тряпье. — Садись, Настасья Васильевна. Я мигом самовар вздую. Мои Лизуша в магазин за сахаром пошла.

— Чай я пила. Спасибо. А я думала вы на обходе.

Лесник несколько виновато, но прямо взглянул на Анастасию Васильевну.

— С обеда собирался. Надо же рамы пригнать. Вторую неделю с утра допоздна в лесу. Охотники шатаются по моему обходу, костры жгут. У Змеиной сельги горячую золу оставили, сушняк затлелся, ладно вовремя подоспел, затоптал.

Анастасия Васильевна встала:

— Поедем со мной, дядя Саша.

— Куда?

— А в лес… — неопределенно ответила Анастасия Васильевна.

Дяде Саше почудилось в ее голосе скрытое недовольство.

— Приключилось что? — спросил он осторожно.

— Хочу показать вам одну вырубку.

— Лесорубы набедокурили?

Анастасия Васильевна не ответила, вышла из комнаты. Дядя Саша торопливо надел видавший виды пиджак, шапку, дал наказ старшему сынишке стеречь избу и отправился с Анастасией Васильевной к диспетчерской. Дорогой рассказывал: «Вчерась куренковская команда валила лес на шестом. Пни выше положенного. Я им: «Не по правилам рубите» — и на карандашик. Куренков поначалу в амбицию, а опосля с насмешечкой:. «Кажный пень щупаешь, гляди, спину сломаешь, дядя Саша. Невелики деньги платит тебе лесничество за твое усердие». Говорит, а сам в бумажнике вроде что-то ищет, а бумажник евонный деньгами набит, четвертными да полусотенными». — Дядя Саша вздохнул, помолчал. «Вчерась отрадненские курортники собрались возле пивного ларька и давай глушить ликер стаканами. Питье дорогое, а им нипочем. Денег у них куры не клюют…»

Анастасия Васильевна беседы не поддержала, и дядя Саша умолк.

У диспетчерской дымил паровоз, притянувший из центрального поселка пустые платформы. Они сели на первую платформу. Ехали медленно, рискуя свалиться под откос. Дорога зимняя: насыпь расползлась, рельсы ходили ходуном. Платформа качалась, скрипела. Дядя Саша уснул. Ничто вокруг не ласкало глаз. Мхи, болота, мелколесье. Леспромхоз пренебрег тонкомерным лесом. Директор рассудил: «Зачем тратить время на рубку мелкоты, когда в Карелии столько великолепных деревьев?»

Дорога шла на подъем. Паровоз трусил по искривленным рельсам, пыхтел, жалуясь: «Как мне трудно, как мне трудно»… Изредка попадались сваленные по обе стороны узкоколейки груды древесины. Это — аварийный лес. Дорога не выдерживала груза, и платформы с древесиной опрокидывались. Машинист остановил паровоз, постучал гаечным ключом по рессоре и выругался. Однако на этот раз паровоз дотянул до переезда, забрал груженые платформы и направился на центральный склад.

Дядя Саша против обыкновения утратил свою словоохотливость, когда Анастасия Васильевна повела его по вырубке. Он начинал догадываться, почему лесничая хмурилась в его избе.

На вырубке недавно закончилась валка леса. Пни, еще желтые и свежие, блестели под солнцем и походили на круги сливочного масла. Дядя Саша немного приотстал. На его лице было такое выражение, будто он искал случая улизнуть. Он виновато заморгал, когда Анастасия Васильевна остановилась у большого черного пятна, «кострища», где сжигались сучья и ветви спиленных деревьев.

— Дядя Саша, вы это называете: «обработать кострище?»

Лучше бы ему провалиться сквозь землю, чем слышать такой вежливый вопрос!

— Казни, Настасья Васильевна, виноват. Сбил меня с толку Гаврила Семеныч. Пойдем, говорит, на тетеревиные тока, потом доработаешь. Соблазнился я… Каюсь. Опосля времени никак не выкроить, все в бегах. И посевная подкатилась, как на грех.

Темные, в ревматических узлах руки лесника мяли шапку, которой он вытер потное лицо, рыжие усы раскаянно повисли. Смотрел он в сторону, переминаясь с ноги на ногу.

Анастасия Васильевна укоризненно покачала головой:

— Не ожидала я от вас этого, дядя Саша. Можно подумать, что вам надоела работа лесника. Обходы, охрана, а тут еще кострища? А, может, и верно надоела, а?

В глазах лесника промелькнула обида. Разве он плохо работает? Разве он и его Лизуша отказывались сеять лес? Ребятишки и те копались в лесной земле… Уж больно строга Настасья Васильевна. Сама понимает, плата лесникам маленькая, а спрос с них большой. За все в ответе, и за старый лес, и за новый, что еще не родился.

— Переделаю я кострища, Настасья Васильевна. Лизуша поможет. Грабли я в кустах припрятал.

Дядя Саша пошарил в ближних кустах, достал грабли.

— Дайте-ка их мне.

Анастасия Васильевна тщательно смешала пепел кострища с верхней подстилкой, разровняла граблями площадку — будущее ложе для семян деревьев. Семена на кострище забросит ветер, они приживутся на благоприятной почве, дадут всходы.

Дядя Саша следил, как старательно ворошила лесничая пепел кострища, переходила от площадки к площадке с таким видом, будто она одна на вырубке. Что ж, так и стоять ему целый день? Он не пень, а живой человек. Провинился, поругай, взыщи, а не казни человека молчанкой.

— Дядя Саша, возьмите.

Слава богу, не очень осерчала!

Дядя Саша обрадованно ухватился за грабли. Конечно, он переделает ту работу, и на совесть, пусть она не тревожится. Анастасия Васильевна слушала дядю Сашу, задумчиво поглаживая ветвь молодой елки.

— Дядя Саша, вы знаете, что в нашей работе самое главное?

Лесник собрал морщины на лбу:

— Да-к, оно известно… работа есть работа. Честно выполняй что положено, Старайся… Ну, и прочее.

— Самое главное, дядя Саша, любовь к лесу. В инструкции это не написано.

— Да к, мы понимаем, Настасья Васильевна… — начал было дядя Саша и вдруг завопил, роняя грабли:

— Куртину-то нашу, батюшки! Глядите-ка, рубят!

Величавая ель, стоявшая на фланге зеленевшей невдалеке куртины, медленно падала на землю. У Анастасии Васильевны перехватило в горле. Спотыкаясь о пни, она побежала к куртине.

Тойво оглядел ель. Хороша! Стройная, — верхушка пикой вонзается в небо. Тойво подтянул пильный кабель, сделал надрез на дереве. Его помощник Иван, медлительный украинец, подрубил дерево у надреза, выждал, пока пила подгрызла ствол, толкнул ель рукой. Дерево упало на землю. Меньше минуты понадобилось Тойво для того, чтобы ель, прожившая на земле столетие, навсегда перестала шуметь кроной в вышине. У второго дерева пила с визгом вырезала у самого основания большой ломоть, похожий на краюху серого хлеба. Топор Ивана вогнал в рез три березовых клина с железными кольцами на утолщенной части. Минута, и толстая ель покорно легла рядом с сестрой. Перешли к третьему дереву. Упираясь коленом в мотор пилы, Тойво сделал надрез тыльным краем пилы. Он плавно покачивал пилу в резу, чтобы она лучше вгрызалась в древесину. На землю фонтанчиками брызгали желтые опилки. Тойво изредка двигал пилой в продольном направлении, чтобы зубья пилы не захватывали опилки обратно в рез и не мешали пилить. Тойво знал свое дело. Недаром о нем говорили и в соседних леспромхозах, как о лучшем вальщике. Двадцатилетий мастер только за один месяц спилил больше тысячи кубометров леса. Видно, старый вальщик Эйно сумел передать сыну свой многолетний опыт.

Тойво уже сделал надрез на очередной ели, а Иван занес было топор, чтобы вырубить ломоть древесины, как вдруг перед ним появилась Анастасия Васильевна и заслонила собой пораненный ствол. Глаза ее горели гневом. Ошеломленные лесорубы замерли на мгновенье. Иван побледнел, опуская топор, а когда обрел дар речи, заорал во все горло, подхлестнутый пережитым страхом:

— Скаженная тетка! Под топор кидается! Под тюрьму чуть не подвела.

— Вон отсюда! — гневно, потрясая кулаками, закричала Анастасия Васильевна. — Убирайтесь из куртины сию минуту! Слышите? Чтоб вашего духа здесь не было!

— Черта лысого! — Иван тряхнул чубом, низко падавшим на глаза. Смотрел он по-бычьи, — вот боднет. — Нам мастер велел пилить. Поняли? Mac-тер. Ступайте к нему. Под мой топор не лезьте!

— Мастер? — Анастасия Васильевна с неожиданной силой, нажав руками на плечи Ивана, повернула его носом к свежеотесанному столбу с табличкой.

— Читай!

Иван тупо уставился на табличку: «Семенная куртина. Не рубить».

— Иль вы с Тойво ослепли?

Тойво — высокий паренек в ладной синей спецовке — стоял в сторонке, отворотясь от лесничей.

— Чего ее читать? — нагловато усмехнулся Иван. — Стенгазета, что ли?

— Веточки не троньте и куртине, пока я не приведу Куренкова. Вы меня поняли? — сдержанно, но твердо сказала Анастасия Васильевна.

— А за простой кто нам заплатит? — сердито выкатил глаза Иван. — Вы, извиняюсь, нас не нанимали, мы вас не знаем. Так что, будьте ласковы, ищите себе на здоровьечко мастера и с него спрашивайте, а нам не мешайте дело делать. — Иван полоснул топором по коре дерева. — Давай, Тойво. Прения кончились.

Тойво нерешительно наклонился к пиле.

— Стойте, сукины дети! — закричал дядя Саша, спешивший изо всех сил к месту валки. — В моем обходе нахальничать? Кто дозволил? — Голос лесника сорвался, лицо побагровело.

Иван, широко расставив ноги, с топором на плече, смотрел на лесника с затаенной усмешкой. Тойво потупился. Дядя Саша напустился на вальщиков:

— Разбойники!

— Не ругайся, дядя, — процедил сквозь зубы Иван. — Мы не твои дети.

— Куртина на племя оставлена, головы, вы садовые! Соображайте! Сей минут марш отсюдова!

— Не шуми, дядя… — Иван шагнул к товарищу, гаркнул — Что стоишь, как статуй? Включай пилу!

Дядя Саша понял, что помощник вальщика играет первую скрипку в бригаде, подчинив своему влиянию Тойво.

— Стервец ты, Иван! А ну-ка, уходи отсюдова! Слышь? — Дядя Саша топнул ногой.

— Ты, дядя, потише. Не замай, — не моргнув глазом, сказал Иван и зло крикнул другу — Пили, давай! Их слухать, день простоишь, шиш заработаешь. Нехай с мастером лезут на кулачки, а наша хата с краю.

Тойво, не поднимая головы, включил пилу.

— Не трожьте дерево, мазурики! — вне себя закричал дядя Саша, но Анастасия Васильевна сделала ему знак: «молчите» и, обращаясь к вальщику, заговорила, стараясь заглянуть ему в лицо: