Хозяйка леса

— В лесу да плакать по хворостинке, — виновато начал Куренков и умолк. «Слава богу, клейма не заметила. Скорее бы ушла». Нога у него затекла, но он боялся сдвинуть сапог с клейма и не шевелился. Но вдруг его осенило. Он сел на клеймо, с наслаждением вытянул затекшую ногу и не спеша стал набивать трубку табаком, следя глазами за лесничей.

Анастасия Васильевна подошла поближе к молодежи.

— Товарищи! Михайла Кузьмич не понимает, что рубить вот такие деревца, значит сознательно вредить нашему лесному хозяйству. Посмотрите на делянку. Сколько вы напрасно погубили подроста! Зачем вы это сделали? И как ваша рука поднимается на молодые деревья, верную смену старого леса? Разве вам все равно, будет ли здесь шуметь через двадцать-тридцать лет новый лес или раскинутся мертвые земли? Вы же комсомольцы, передовые лесорубы, вы не можете оставаться равнодушными к судьбе леса. Тойво и Хельви, вы родились в Карелин, работаете в родных лесах. Ваши товарищи: Иван и Оксана приехали издалека. Вы объясните им, научите их беречь молодой лес. Михайла Кузьмич очень хороший мастер, уважаемый в леспромхозе человек, но дальше «кубиков» он ничего не хочет видеть. Давайте вместе беречь и растить молодой лес. Это большое государственное дело, друзья!

Куренков обрел дар речи только после ухода Анастасии Васильевны. И кто придумал назначать в лесничие таких ядовитых баб! Его, Куренкова, перед молодежью вздумала отчитывать. Вроде он сам без понятия. Он оставил, наконец, злополучную сосну, сунул нераскуренную трубку в карман и напустился на молодежь.

— Слыхали? За вашу несознательность мастера бьют по шее. Совестно за вас. Вы не детки малые, несмышленыши, чтоб без разума ломать, ломать все, что под руку попадается. Чего уставились? На лбу у меня нету узоров. Идите, работайте, да глядите в оба, чтобы ни одной царапинки на семенниках, и мелкоту не крошите. Не позорьте своего мастера, не кладите пятно на участок.

Молодежь обиженно молчала. Разве они плохо работают? Никто не виноват, что деревья при спиливании валятся на землю и крошат молодняк.

— Михайла Кузьмич, — осмелился Тойво. — Вы сами говорили: «Лес по дереву не плачет».

— Соображай, голова! — зыкнул мастер на вальщика. — Дерево дереву — рознь. Убери семенники, еще как лес заплачет.

Куренков ушел на склад. Тойво обошел старую ель вокруг. Клейма нет, можно спокойно пилить.

— Как придет, так и расстроит Михайла Кузьмича, — сердито сказала Оксана, берясь за топор. — Чтоб ее черти взяли! Ведьма киевская. Носится по лесу на помеле. Что она говорила? Беречь лес? Мы завербовались рубить, а не беречь. Нехай своим лесникам приказывает, мы у нее не нанимались.

Оксана надвинула платок на брови. Проклятые комары совсем замучили. Руки Оксаны в кровавых расчесах, в мозолях от топора. Нелегкий труд у сучкоруба. Дрожит под топором сосна, летят срубленные сучья, сыплется хвоя. Движется Оксанин топор от комля к вершине. На пути — хлипкая сосенка, царапает лицо девушки, лезет в глаза. Взмах топора, и сосенка ложится на груду сучьев.

— Оксанка, зачем ты ее срубила?

Оксана разрубила деревцо на части.

— Нехай лесничиха разбирается, где сучья, где деревцо.

— Бессовестная! Если еще раз так сделаешь, ты мне не подруга. — Голос Хельви дрожит, руки наносят неверные удары топором по сучьям старой ели.

— Ну, и не надо, — зло отзывается Оксана. — Милуйся со своей лесничихой. Что мне очи повыкалывать об ту сосенку? Лицо поцарапать? — Удар топора, хруст, и второе деревцо летит на груду сучьев.

Хельви возмущенно смотрит на подругу.

— Мешало?

— Да, мешало! — вызывающе бросает Оксана.

На глазах Хельви навертываются слезы. Как легко Оксана отказывается от дружбы! Зачем она на зло лесничей губит деревца? Просила же их Анастасия Васильевна беречь молодняк. Хельви жаль молодые елки и сосны. Лесничая сказала: «Не будете беречь подрост, раскинутся мертвые земли по всей Карелии». Мертвые земли… Ни леса, ни птиц, ни цветов, ни ягод. Оксанке все равно. Она вербованная. Кончится договор, уедет на свою Украину, в родное село, где цветут вишневые сады…

Оксана смягчается при виде расстроенного лица подруги: ей тоже не хочется терять дружбу.

— Чудачка ты, Хельви. Чего губы надула? Я ж рублю только те, которые мешают. Вот эту елку я ж не тронула. На беса мне ее рубить, силы тратить, она мне в очи не лезет.

Конечно, Оксана хитрит: елка ей мешает, но она сумела ее обойти. Хельви молчит, Оксана продолжает рубить. Сучья и ветки так и сыплются из-под ее топора. Оксана — лучший сучкоруб в леспромхозе. Острый топор Хельви обрубает лапы замшелой ели, старой жительницы дремучего леса. Тяжелые ветви примяли тоненькую елочку. Хельви освобождает деревцо. Елочка расправляет веточки и стоит такая пушистая, веселая, что у Хельви пропадает желание сердиться на подругу.

— Погляди на елочку, Оксанка. Мы уйдем, а она останется. Будет себе расти и расти…

— А что ей еще делать? — отзывается Оксана, голос у нее насмешливый, но мирный. Она довольна, что ссоре — конец.

Тойво сумел спилить старую ель, не трогая ее детенышей. Но когда он подошел с пилой к очередному дереву, окруженному кольцом молодняка, он, не задумываясь, срезал два деревца — они ему мешали. Спиленное дерево при падении поломало еще два подростка. Пришел за хлыстами трактор. Стальной трос петлями сжал больше десятка стволов, стянул их в пачку, а когда машина потянула за собой хлыст, от лесной семьи не осталось и следа.