Хозяйка леса

26

Баженов ехал в Петрозаводск вместе с Анастасией Васильевной на «газике-вездеходе». Участок дороги новый, гудрон еще не успели положить, неокрепший настил разъела дождевая вода. Газик нырял в лужи, вода шумела под колесами и хлестала в борта. Но вот «вездеход» благополучно выбрался из полосы луж и выбоин на гудронированное шоссе и помчался мимо полосатых столбов и табличек. Внезапно он сбавил ход. Баженов иногда любил проехать по лесу «шажком».

Пейзаж манил своей суровой красотой. Вот на поляне сосна в два обхвата. Такой никакая буря не страшна. Раздвинув многочисленное семейство осины, высится могучая ель, подобно египетской пирамиде. Вырастить такую могла только карельская земля. Хороши белоствольные березы в осенних золототканых одеждах. Рябина — краса севера, щедро осыпанная рубинами, кивает кудрявой головой. Среди живых деревьев грудами лежат мертвые — жертвы бури, ветра и старости.

Дорога резко пошла в гору. Выехали на плато. В долине раскинулось озеро, по-осеннему тихое, без ярких красок и пышных берегов. К береговой полосе жались избы с рассыпанными у воды баньками. На луговине паслось колхозное стадо, на полях шел сбор картофеля. Когда миновали деревню, Баженов предложил:

— Посмотрим «Дворцы»? Крюк не больше семи километров.

От развилки началось шоссе. Оно струилось черной блестящей рекой среди розовых, дымчатых и серых скал. По шоссе мчались грузовики, легковые машины, автобусы.

— «Нехоженые тропы», «край непуганых птиц», — сказала Анастасия Васильевна.

Баженов понимающе кивнул.

Вот и «Дворцы». Направо у шоссе — несколько домиков. На холме высится деревянная церковка с пузатыми куполами и острыми шпилями. Каменные террасы уступами спускались к Габозеру. Террасы покрыты густым лесом. Среди зелени сосен и елей золотые облака берез, багровое пламя кленов. Пышная осенняя краса. Вода Габзера неподвижна и серебриста. Тысячелетиями лежит Габозеро на мягком ложе из целебной грязи. Петр Первый основал здесь первый русский курорт, построил храм, написал правила, как пользоваться марциальными водами и габозерской грязью. После смерти Петра курорт был заброшен. Сгнили и распались от времени «дворцы», сохранилась лишь церквушка и в ней стол и два стула, выточенных Петром на токарном станке. Сейчас во «Дворцах» музей. В беседке стоит бронзовый бюст основателя Петербурга и Петрозаводска. Неподалеку от беседки — деревянный павильон. Внутри павильона — источник целебных марциальных вод. Рыжая вода, булькая, бьет из-под земли, переливается через края каменного бассейна. Вода кисловата на вкус, пахнет железом.

Баженов сказал, что габозерская грязь по своим целебным свойствам лучше грязи Старой Руссы, Кавказа, а марциальные воды не уступают водам Железноводска, знаменитой группе минеральных вод Северного Кавказа.

— Петр не зря путешествовал по Карелии. «Там нашел он ключ целебный, там — серебряный рудник, там устроил дом учебный, там богатств открыл родник; там изрывает камней груду»… А почему бы нам не построить здесь курорт с каким-нибудь поэтическим названием, — «Карельская жемчужина», например? Ездили бы мы с вами, Анастасия Васильевна, сюда в отпуск, а не за тысячи километров на юг.

Анастасия Васильевна задумчиво смотрела на нетронутые леса. Почему о Карелии говорят: край неласковый, скупой, суровый, неприветливый?! О ней надо говорить: величественный край. Не здесь ли, среди этой красоты родился легендарный герой Калевалы, сковавший самую чудесную мельницу-самомолку, приносящую народу счастье?

— Едем. — Баженов взял ее под руку.

Она попросила подождать еще минуту. Ее рука лежала в его руке. Она ощущала ее теплоту. Если бы он знал, как много он значит для нее! Грудь ей приятно сдавило тревожно-радостное чувство, тишина наполнилась тихим звоном.

— Вы сегодня какая-то необычная! — Баженов сбоку посмотрел на ее шарфик, наброшенный на голову. Взгляды их встретились. Яркий румянец залил щеки Анастасии Васильевны.

— Какая же я? — спросила она, устремляя глаза на озеро.

— С вами что-то случилось. Вы такая тихая, покорная. Мне вы больше нравитесь ершистой, воинственной.

— Это правда?

— Честное слово, — улыбнулся Баженов.

По тропинке к озеру бежал мальчишка лет восьми. За ним катилась шариком черная лохматая собачонка. Лицо Баженова погрустнело. Где сейчас его Генка?.. Небо сеяло бисерный дождь. Капельки влаги повисали на мягком фетре шляпы Баженова. Он смотрел на юг, там за озером и лесами — Ленинград, сын…

Анастасия Васильевна испытывала счастливые минуты. Он был с ней рядом, и никого вокруг. Только небо, озеро да лес. И вся эта осенняя красота лежит перед ней, как дар земной, как сама жизнь, богатая и неповторимая.

— Спасибо вам за то, что привезли меня сюда, — тихо сказала Анастасия Васильевна.

Было в ее голосе и взгляде что-то такое, что невольно заставило Баженова отвлечься от невеселых дум. Он пристально посмотрел на нее, и его рука слегка пожала ее руку.

— Мне кажется, мы с вами будем хорошими друзьями.

— Да, да! — со сдержанной горячностью подхватила Анастасия Васильевна. Ее лицо светилось. — Я хочу быть вашим другом. Я вас никогда не… — Тут она замолчала… «Не разлюблю, не предам»… Нет, эти слова не вырвались У нее. — Быть вашим другом, утешить, чтобы вы не мучились…

Она хотела сказать — не мучились прошлым, — и не сказала.

Баженов внимательно посмотрел на нее, не говоря ни слова.

— Поедем дальше? — мягко напомнил он…

— Да, поедем, — задумчиво, как бы для себя, проговорила Анастасия Васильевна.

Поездка на Габозеро приблизила ее к Баженову на маленький шаг. Она хорошо понимала: для нее к нему лежал долгий и трудный путь. Она не знала, что ждет ее в конце пути, может быть, боль и разочарование, но она уже не могла отказаться от него.

Газик бежал по накатанной до блеска дороге, мягко покачиваясь на новых рессорах. Анастасия Васильевна смотрела на руки Баженова, лежавшие на рулевом колесе, на его твердый профиль, на седеющую прядь волос, упавшую на лоб, и испытывала волнение и нежность. Так бы и ехала она бесконечно.

Машина круто повернула в направлении к селу Шуя. Какой резкий контраст между пейзажем Габозера и этими местами, расположенными в двух-трех десятках километров от столицы республики. Кустарники, жердняк, болота. Глаз отдыхал на колхозных лугах и пашнях, но удобной земли меньше, чем заболоченных пустырей. Тут пахло тундрой. Люди вырубили лес, в почве накопилась вода, родились болота. Их затянула густая щетка мхов.

Древесным семенам тут никогда не прорасти. Кое-где мелькают хилые деревья. И на Карелию не похоже. Да, от человека зависит — изуродовать землю или украсить ее. Анастасия Васильевна подумала: «Спасти от болот может только мелиорация. В управлении поговаривали, будто уже отпущены средства на строительство мелиоративной станции».

В Петрозаводске, в гостинице, когда они расходились по своим номерам, Анастасия Васильевна чувствовала, что Баженов будет искать с ней встреч. Чувство светлой радости не покидало ее.

У Баженова были дела в тресте, Анастасии Васильевне предстояли семинарские занятия. Она приехала на день раньше, чтобы познакомиться с сотрудником лесной опытной станции Столяровым. Ее заинтересовала его статья в журнале «Лесное хозяйство» о сохранении елового молодняка на вырубках Прионежского района.

Лесная опытная станция помещалась за городом. Автобус довез Анастасию Васильевну до конца улицы Гоголя. Она миновала Высотную улицу, пересекла железнодорожное полотно, по деревянной панели поднялась на взгорье. С холма открывался вид на город. Над Петрозаводском светило по-осеннему ласковое солнце. Справа синели хвойные леса с золотыми островами берез. Внизу, насколько хватал глаз, привольно раскинулось Онежское озеро, голубое, как небо. Заозерные леса тонули в сизой дымке. С причала снялся большой пассажирский пароход, белый, с черными точками иллюминаторов. К порту двигалась вереница рыболовных траулеров. Белокрылыми чайками прильнули к воде яхты. Далеко, за окраинными улицами виднелась темно-красная цепочка вагонов товарного поезда, убегающего по извилистой местности на юг. Высокие трубы Онежского завода дымили в небо. На улицах и площадях теснились дома, освещенные солнцем: розовые, белые, серые. Новые дома. Их много. Как быстро меняется облик столицы Карелии. Анастасии Васильевне приходилось видеть много городов центральной России, Украины, Сибири. Каждый город привлекал по-своему. Прелесть Петрозаводска заключалась в Онеге. Озеро придавало городу красоту и величие.

Лесная опытная станция находилась на Пироговской улице, за строящимися корпусами больницы. Одноэтажный дом окружала усадьба с кустами белых и розовых астр, молодыми яблоньками, лесной рябиной. В ограде зеленела гряда всходов лиственницы. На расчищенных дорожках стояли скамейки. Рабочее помещение станции было заперто. Во дворе возле штабелей дров пятнистая корова меланхолически жевала жвачку. Анастасия Васильевна постучалась в крайнее окошко дома. На крыльцо вышла седая женщина с монгольским типом лица, в меховой душегрейке на костлявых плечах. На ее руках спала полосатая кошка. Женщина провела Анастасию Васильевну в просторную комнату, жарко натопленную и пахнущую свежим хлебом, и, не выпуская из рук кошку, постучала коричневым кулаком в стену. За стеной кашлянули, потом в сенях скрипнули половицы, и в комнате появился худощавый молодой человек в галифе защитного цвета и синей бумажной куртке.

— Федор Иванович, к вам, — сказала женщина, кивнув головой на стоявшую у двери Анастасию Васильевну, и, прижав кошку к груди, вышла.

У Федора Ивановича Столярова были светло-зеленые глаза со смешинкой, золотистые волосы, тонкие, умные черты лица. Лицо его было постоянно готово к улыбке, насмешливой и все понимающей, сдерживаемой изнутри. Держался он просто, приветливо, слушал с интересом. На ее вопрос, что он считает главным в восстановлении лесов на вырубках, он ответил, не раздумывая:

— Главное — сохранить молодняк. Судьба будущего леса зависит от того, сумеем ли мы уберечь от тракторов и лебедок хвойный подрост или не сумеем. — Тонкие пальцы Столярова убрали со лба прямую прядку волос. — Вы не знаете профессора Коронатова? Нет? Так вот, профессор отстаивает аэросев хвойных, как универсальное средство обсеменения вырубок. Я с ним не согласен, хотя он шеф нашей станции. Аэросев эффективен на свежих вырубках, притом на больших площадях и холмистой местности. К тому же, аэросев требует очень много семян. А сколько семян самолет бросает буквально на ветер! Я помню, в Кара-Кумах мы сеяли саксаул с самолета. Нам часто мешали туманы, порывистый ветер. Оказывалось, выгоднее было сеять при помощи обыкновенного верблюда, этого древнего жителя пустыни. Парадоксально, но факт. — Столяров улыбнулся. Улыбка у него была простая, глаза ясные. Они говорили о бесхитростном характере этого молодого ученого. Анастасия Васильевна почувствовала к нему дружеское расположение.

— Молодняк, Федор Иванович, не сберечь. У нас в Хирвилахти лесозаготовители сокрушают почти весь подрост.