Ива, Антония или Вероника

Глава двадцать вторая

Зоя Лавровская оказалась очень приятной женщиной – назвать её старушкой просто язык не поворачивался. Небольшого роста, стройненькая, рыженькая, в модном спортивном костюмчике, с золотыми серьгами «конго» в аккуратных ушках, она встретила меня с печальной улыбкой, обдав дорогим ароматом Jardin rouge.

– Проходи, Флора… Ты ведь Флора?

Я кивнула.

– Вот сюда, разувайся, и сразу на кухню. У меня пироги, чай с мёдом. Только не подумай, что я сама напекла – заказала в пекарне! – Зоя взмахнула рукой, как птицей, и если бы из рукава вдруг вылетели, как в сказке, конфеты и баранки, я бы, наверное, не слишком удивилась.

Странно, обычно хозяйки не спешат выдавать тайну происхождения вкусной стряпни, пока гость сам не спросит, а Зоя сразу с порога расставила всё по местам. И мне это понравилось. Тем более я сама не большая любительница стоять у плиты – иначе в шестьдесят шесть будет довольно сложно выглядеть так, как Зоя. И то, что она обратилась ко мне на «ты», мне тоже понравилось, дистанция между нами мгновенно сократилась.

В уютной кухоньке Зоя ловко разлила чай по широким пиалам василькового цвета, выставила поднос с пирожками, придвинула поближе сахарницу.

– Я догадываюсь, что привело тебя ко мне, – объявила она довольно прямо, без обиняков, и я почувствовала к ней ещё большее расположение.

– Ты по поводу Андрюши?..

Едва я успела открыть рот, как она добавила:

– Ты куришь?

Мои брови ещё не успели взлететь вверх, а на столе уже появились хрустальная пепельница и пачка «Мальборо». Вытащив оттуда две сигареты, сестра Лавровского протянула одну мне, после чего выудила из кармана костюмчика зажигалку, чиркнула и изящно затянулась.

Она нравилась мне всё больше и больше. Взяв сигарету и зажигалку, я тоже прикурила. Это было весьма кстати. Вообще, покурить стоило бы перед визитом, обстоятельства этому способствовали, однако я очень спешила. И никак не ожидала, что найду союзницу в этом вопросе в лице Зои.

То, что передо мной сидит моя родная тётя, до сих пор слабо укладывалось в голове.

– И пей чай, – напомнила та.

– Угу, – промычала я, оглядывая кухню: гравюры на стенах, египетские рисунки на папирусе, обрамлённые в плетёные рамки – всё очень оригинально и стильно.

– В газетах пишут всякое… – начала она, стряхнув пепел в пепельницу. – а уж что в новостях вещают… Говорят, что это Яна Андрюшу убила. Но я в это не верю. И то, что они были любовниками – полная чушь! – В этот момент самообладание изменило Зое, уголки её губ дрогнули, а глаза наполнились слезами.

– Как – чушь? Откуда вы знаете? – нахмурилась я.

Она приблизила ко мне маленькое печальное личико.

– У тебя ведь не слишком хорошие отношения с отцом?

– Не слишком, – ответила я после паузы. Почему-то с Зоей с лёгкостью получалось быть честной. – И виноват в этом не кто иной, как ваш брат, как вы его называете, Андрюша. Я… приношу вам свои соболезнования в связи с его кончиной.

Зоя нервно затянулась.

– Да что мне эти соболезнования… Спасибо, конечно… Знаю, знаю… Одну из своих дочерей Лариса Веденеева родила от моего брата. Но у них была настоящая любовь, понимаешь? Ради неё он бросил Юлю, талантливейшую балерину, с которой прожил пять лет. Как она страдала, бедняжка… Она его боготворила, а через месяц трагически погибла. Не смогла перенести… Вот что такое любовь! Ты знаешь, что такое настоящая любовь, девочка?

Я мгновенно напряглась и молча сузила глаза. Она совсем как тот режиссёр… как его? Серафим Боков, кажется. Тот тоже интересовался, знаю ли я, что такое настоящая любовь. Бескрылый ангел, шестирылый Серафим! Я гневно обозвала его в мыслях и тут же поняла, что пытаюсь врать самой себе. Во-первых, мне не кажется. Его зовут именно Серафим Боков. И он известен и очень талантлив, как ни неприятно мне это сознавать. Чуть меньше года назад, в мае, разнесся слух, что вот этот великолепный Серафим Боков будет снимать в нашем Старицке сериал по знаменитой книге «Алые волны синего моря» и ищет актрису на главную роль. В слухе также утверждалось, что претендентка должна быть не просто красивой, а магически притягательной, ослепительной красоты. На актёрском отделении университета возник жуткий переполох. Встрепенулись все студентки, мнящие себя красотками.

И Боков – столичная звезда, пропуск в мир кинематографии, светловолосый красавец с аристократическими чертами лица и такой же родословной – действительно приехал, чем произвёл ещё большую суматоху в артистических рядах чаровниц. Откинув с высокого лба длинную светло-русую чёлку, он сидел с довольно безразличным лицом в первом ряду студенческого театра на показах отрывков и спектаклей, придирчиво проводил пробы одной-двух достойных внимания девушек и категорично их браковал. И вот дело дошло до нашего курса, и он наконец увидел меня…

Помню, мы ставили «Время и семью Конвей» Джона Пристли, и куратор курса пригласил Бокова на премьерный показ. Но знаменитый режиссёр на спектакль не пришёл – он выцепил меня раньше и, вытаращив глаза, так, что они сделались огромными и круглыми, как две медных монеты екатерининских времён, подскочил и схватил за руку прямо в коридоре, когда я, в обтягивающем сарафане, кроссовках и бейсболке, быстро пересекала холл института по направлению к лестнице.

– Во-от! Вот кого я искал! – воскликнул он, крепко вцепившись в мой загорелый локоть.

– Утверждаете без проб, Серафим Викторович? – тут же подоспел откуда-то его ассистент.

– Ну, совсем без проб нельзя… Пару-тройку сцен отыграем чисто для проформы…

Мне не хотелось вспоминать, чем всё это закончилось, но воспоминания лезли сами, будоража прошлое.

Я отогнала их и возвратилась в настоящее, в светлую и уютную Зоину кухоньку.

– Так как у тебя с любовью, Флора?

Она вспорхнула белесыми ресницами, вскинула на меня печальные серо-синие глаза.

Я представила унылую рожу влюблённого Алекса и невольно скривила кислую мину.

– Никак, – ответила просто. Воспоминание не вызвало ничего, кроме раздражения – я искренне не понимала, как можно так зациклиться на одном человеке. Я что, единственная на земле?

– Вот когда узнаешь, что это за штука, – авторитетно произнесла Зоя, топча окурок в пепельнице, – тогда сможешь судить. А иногда и всей жизни не хватит, чтобы понять. Не всем выпадает настоящая любовь. Это редкая карта, подарок судьбы! – Она вздохнула.

– Я считаю, – безапелляционно заявила я в ответ, – что препятствий у настоящей любви нет. Мама могла бы бросить моего отца и уйти к вашему брату.

– Могла бы, – пожала плечами Зоя, – да не ушла! Наоборот, сказала Андрею, что между ними всё кончено. А ведь он хотел жениться! Но тогда он ещё не был таким известным, как сейчас. И денег у него не было. А твой отец был богат – влиятельные родители, отец и мать – учёные, академики. Вот Лариса и не сказала Андрюше про ребёнка.

– Как это – не сказала?.. – не поняла я.

– А вот так. Он узнал о дочери совсем недавно.

– То есть он не бросал маму с ребёнком?.. – Ложечка соскользнула и стукнулась о край васильковой пиалы.

– Ну конечно нет! – рассердилась Зоя. – Лариса прогнала его, и всё.

– Хм-м… – озадаченно протянула я. Мягкое лицо Лавровского из интернета встало перед глазами – лик всё понимающего мудреца. – Но тогда откуда же он узнал, как вы говорите, недавно?..

– Я сказала ему… – шепнула вдруг Зоя.

– Вы?! – Я чуть не поперхнулась чаем. – Так получается, вы-то знали?

– Наша мама знала. Она была против этой связи. Когда мама поняла, что отношения зашли слишком далеко, она подстерегла Ларису на улице и приказала не морочить её сыну голову! Она у нас очень строгая была. Видимо, тогда Лариса и сообщила ей, что ждёт ребёнка. Но мама стояла на своём! Андрею так ничего и не сказала, а эту тайну держала в себе до самой смерти. Только перед смертью мне призналась. Когда она умирала, Андрей на выставке в Японии был. А она мне рассказала и велела Андрею не говорить. А я вот не выдержала, да и проболталась.

– Когда? – бледнея, спросила я.

– В последнее время давление пошаливать стало… – горько вздохнула Зоя. – Возраст, сама понимаешь… И однажды я задумалась – а имею ли я право скрывать от брата родную дочь? Вдруг что со мной случится. А случилось не со мной, а с ним… Ужасно… До сих пор не верю… Не верю! – Она отвернулась, смахивая бегущие слёзы.

– Да, всё это действительно ужасно… – печально согласилась я.

Она горестно всхлипнула.

Я взяла в руки её маленькую ладошку.

– Всё образуется…

Что я могла ещё сказать?..

Она грустно кивнула.

– Так вы знаете, кто его дочь? – аккуратно спросила я, отщипывая пирожок из пекарни.

– Знаю, – уверенно кивнула она. – Знаю уже около десяти лет, как мамы не стало…

– И кто же это? – поинтересовалась я для приличия.

Перед тем как огласить имя, Зоя состроила торжественно-загадочное выражение лица. Тщательно создавая таинственную завесу над многолетней тайной, тётушка не подозревала, что я с некоторых пор уже в курсе.

Она приблизилась ко мне, прошелестев блузкой в горошек под спортивной кофтой, наклонила сухонькое личико, качнув крупной серёжкой-конго, и моего уха коснулся Jardin rouge, смешавшись с её собственным запахом – чистеньким, старческим, душноватым.

– Пожалуй, тебе надо знать!

Сжав тоненькие накрашенные губки, Зоя Лавровская без тени сомнения произнесла то, от чего я, самоуверенная и слегка высокомерная, чуть не рухнула на пол вместе с чаем и стулом фирмы «Бенс»:

– Это Ива.