Ива, Антония или Вероника

Глава сорок шестая

Они накрыли стол – все втроём, быстро и дружно. Я и не подозревала, что Ника такая умелая и расторопная хозяйка! Вмиг передо мной появились целая сковорода жареной картошки, тарелка маринованных грибов, овощная икра в салатнице, сладкий чай и булочки. Но я ничего не ела. Дмитрий сидел напротив, Вероника – справа от меня, и я слушала её ускользающий рассказ, время от времени отпивая глоток крепкого чая.

Я не смотрела на него, а его дыхание пьянило, близость обжигала, всё внутри горело, бесновалось пламенем странного, ослепляющего чувства.

– Вот ты не захотела слушать меня, Фло, а зря! – Вероника подняла маленький пальчик с утопленным ноготком. – Ведь если бы не тот вещий сон, мы с Митей не смогли бы помочь тебе, и неизвестно, чем бы тогда всё закончилось.

– Так ты видела сон, – я вспомнила, с чего начался разговор на обледенелом пороге моего коттеджа и как я тогда осмеяла младшую сестру.

Вероника кивнула и деловито пояснила:

– Вещие сны очень чёткие, они символичны и, в отличие от обычных снов, надолго врезаются в память. А святочные сны – тем более! Поэтому я и испугалась за тебя.

– А что тебе приснилось? – с любопытством спросила я.

– Четыре птицы, – охотно ответила она. – Они сидели на снегу, и я откуда-то знала, что та, что чуть в стороне от остальных, – ты. Одна птица вдруг выросла прямо на глазах, бросилась на тебя и чуть не заклевала насмерть, а другая – это была я – успела оттолкнуть тебя от неё.

Я знаю, как ты относишься к снам, Фло. Знаю, как относишься к моим видениям и гаданиям. Что я могла тебе сказать? Разве я могла предупредить тебя об опасности, о врагах, замысливших что-то страшное за твоей спиной? Ведь ты бы просто подняла меня на смех! Мне не оставалось ничего другого, как попросить Митю незаметно присматривать за тобой.

Семнадцатого я приехала к тебе около четверти седьмого. Ты выглядела ужасно, всё время кашляла. Я сказала, что тебе нужно лечиться, но ты была не в духе, а потом бросила: «"Сорока" вылечит».

Я поняла, что ты снова поссорилась с Алексом и собираешься в «Сороку». Пыталась отговорить тебя, но, конечно, всё было бесполезно.

– Я этого совершенно не помню… – пробормотала я, и на ум пришли слова Романа: «Некоторых деталей вы можете и не вспомнить…»

– Ты уехала. А я покружила по улице и вернулась обратно к твоему дому. Мне пришлось тайком проникнуть на твою территорию, – застенчиво продолжила Вероника. – У отца были запасные ключи, и я заранее, ещё на юбилее, стащила их из его кабинета. Мне необходимо было остаться. Я почему-то знала это. И я осталась. А чуть позже Митя подъехал на «ауди».

В девять раздался звонок в домофон. Старушка у калитки представилась соседкой Верой Никитичной и попросила немного муки. Конечно, я сказала, что муки нет, да ещё и покашляла для убедительности. «Если Флора вляпается во что-то – то вот и алиби в случае чего, – подумала я. – Какое-никакое, но на время, может, и такое сгодится». Ощущение беды не давало покоя, и в конце концов я попросила Митю поехать в Щепнёво.

– Я поехал не сразу – задержался по неотложным делам, поэтому добраться до «Сороки» удалось только поздней ночью, – вступил царевич Дмитрий. – Метель мела – мама не горюй! – Он поднял красиво изогнутую бровь. – Еле-еле проехал, машину оставил далеко и спрятал под деревом, чтобы не было видно. Ключи Ника дала, я прошёл в дом, побродил по нему и поднялся на второй этаж. И то, что я там увидел, иначе как кошмаром не назовёшь… На полу гостиной – труп мужчины, а рядом без сознания лежишь ты, Флора, и топор, весь в крови, валяется посреди комнаты. На столе – остатки пиршества: рюмка, тарелки с едой. Из-под свитера выглядывает краешек рамы. В общем, дело ясное – художник принёс шедевр, а девушку обуяла жадность, она и тюкнула его топором. Но не рассчитала сил, перепила, да и упала тут же, рядом. А часики-то тикают, не за горами утро, и тогда первый пришедший вызовет полицию.

– На обратной стороне картины было написано, что это подарок дочери, – сообщила я.

– Я этого не увидел. Впрочем, видимо, и убийцы тоже, – пояснил мой спаситель и продолжил: – Я пропустил момент, когда ты ненадолго пришла в себя… К счастью, нежданный удар пришёлся по касательной.

– Ну извини… – Я слегка сконфузилась.

Хамзин только усмехнулся.

– В общем, пришлось срочно приводить всё в порядок и увозить тебя оттуда! Картину я решил пока спрятать от греха подальше. Если бы её нашли у тебя, вряд ли удалось бы так легко отделаться.

– Ты выронил визитку в «смарте», – шепнула я.

– Торопился… На повороте показалась машина твоего мужа. Пришлось оставить тебя у забора и делать ноги. В первом часу ночи с Никой поехали за оставленной в Щепнёве «ауди». В общем, та ещё ночка…

– Ты и позже всё время следил за мной…

– Я не следил, я охранял, – поправил Дима.

– Дилетант! – подначила я. – Я тебя почти сразу засекла!

Он добродушно улыбнулся.

– Да уж не профессионал!

– Я очень благодарна вам, мои родные… – тихо сказала я. – Если бы не вы…

Страшно было даже представить это.

– Мы никак не могли выбрать момент, чтобы всё рассказать, – виновато пожала плечами младшая сестра. – Твоя потеря памяти сильно осложнила нам задачу. Ты могла нам не поверить, подумать бог знает что, да ещё и Митю подставить. А когда наконец мы решились, ты исчезла.

– Какие-то тёмные пятна остались в этой истории, – задумчиво проговорила я. – Алекс мне что-то в чай подлить пытался… Это-то что значит?

– Ой, да Алекс-то твой, бедняга… – вдруг печально произнесла Вероника. – Приходил ко мне за помощью. Умолял, чтобы я сварила какое-нибудь… приворотное зелье, чтобы вернуть тебя. Я приготовила ему травяной настой от кашля и сказала, что это средство обязательно поможет вернуть Флору, только надо добавить пол чайной ложечки в питьё. Он уже давно ко мне за помощью обращается, страдает. От него я и узнала, что ты заболела, кашляешь и что после ссоры наверняка рванёшь в Щепнёво…

У меня отлегло от сердца.

– Так это была всего лишь попытка меня приворожить… вот дурачок…

Сестра кивнула:

– Безуспешная очевидно, потому что он приезжал умолять и упрашивать снова… Он такой беззащитный, он так нуждается в утешении, в ласке… И так любит тебя, Фло. Ты уж прости, но я сказала ему, что он выбрал в жёны девушку с ледяным сердцем, которое неспособно любить.

Заметив, как прищуриваются мои глаза, а губы стягиваются в узкую полоску, Дима неожиданно сменил тему.

– Мы слышали, преступники найдены, – чуть наклонился он ко мне через стол.

Я повернулась к нему.

– Всё провернули Тонька и её жених, врач. Он оказался приёмным сыном Лавровского. Много лет назад тот бросил его мать, и она покончила с собой.

– Тони… Какой ужас… – Вероника ахнула и приложила руку ко рту.

– Идея, конечно, была её. Она не смогла простить мне истории с тем парнем… Ну, ты уже и не помнишь, наверно…

– Помню, почему же. Не такая уж я и маленькая была – мне было четырнадцать. Такое трудно простить, – серьёзно заявила Вероника.

– Настолько трудно, что, не сумев засадить в тюрьму, она решила переехать меня на машине…

– Флора… Но, положа руку на сердце, этот её жених-врач, как ты говоришь… Не тот ли, что лечил тебя? Не повторилась ли та старая история ещё раз?..

Вероника пронзила меня глазами, крупными и тёмными, как черносливины.

Дмитрий вздрогнул. Мне показалось, что он потрясён моим коварством.

Его побледневшее лицо вдруг оказалось очень близко, так что на миг наши дыхания смешались. Но уже через мгновение я отвела взгляд и отстранилась, чтобы он не успел заметить жадное пламя, плясавшее в моих зрачках.

Рядом с искренней, чистой Никой и её морально устойчивым женихом я вдруг впервые в жизни почувствовала себя стервой, порочной до мозга костей. Спасибо, что дремавшая внутри актриса вовремя поняла, что ей пора проснуться, и спасла меня. Я невинно улыбнулась и нажала на кнопку носа сестрёнки:

– Би-ип. Не говори чепухи, малышка!

Да, они идеально подходят друг другу – как кувшинчик и крышечка. Я рядом с ними просто инородное тело. Красивое инородное тело.

…Я выдержала этот вечер стоически – мне мог бы позавидовать старый прожжённый японец. Ни один мускул не дрогнул на моём непроницаемом лице. Я укутала пылающее сердце в ледяную корку, и оно сидело, точно принцесса, заточённая в глухую башню, и стучало тихо-тихо.

Под конец выдержка начала мне изменять, и тогда я попрощалась – с благодарностью, нежностью и мёртвым ветром, гуляющим внутри.