Ива, Антония или Вероника

Глава сорок первая

Альфред Игоревич, вопреки ожиданиям, оказался не седым профессором со старомодными бакенбардами, а довольно молодым парнем – с круглым лицом, румянцем на щеках и тёмно-русой вихрастой шевелюрой. На голове у него были беспроводные наушники, а в руках он крутил маленький пульт управления. Всем своим странным обликом гипнолог напоминал звукорежиссёра. С интересом взглянув на меня, он положил пульт на стол, снял наушники и указал на стоящий перед столом стул:

– Здравствуйте. Присаживайтесь, пожалуйста.

– Здравствуйте, – пролепетала я.

Взяв из моих рук карточку, он принялся внимательно её изучать. Я меж тем уселась на предложенный стул и молча наблюдала за тем, как бегают по строчкам его крупные навыкате глаза – вот-вот выпадут из орбит и запрыгают по столу…

– Что привело вас ко мне, Алевтина? – отвлёк меня Альфред Игоревич от бредовых ассоциаций и вперил в меня глаза, прочно сидящие в своих выпуклых орбитах.

– Дело в том, что… – Руки под столом затеребили ручки пакета со стёртым рисунком. – Мне нужно вспомнить одно… – Я мучительно подбирала слова, чтобы не сказать лишнего, – одно событие из прошлого.

– Важное для вас, – понимающе подсказал гипнотизёр.

– Не сказать чтоб очень… – Я вяло улыбнулась. – Так, мелочь, но она мне мешает. Надо знать. Надо вспомнить.

И я по-деревенски хлюпнула носом.

Альфред Игоревич подбадривающе покачал головой.

– Ну что ж, это вполне реально. Видите ли, наше подсознание, в отличие от сознания, ничего не забывает и хранит всё, что с нами происходило, до мельчайших подробностей. Всё, что мы видели, слышали, ощущали. Полный набор фактов содержится в глубинной памяти, и просто так оттуда ничего не достать. Бывает, что сознание на чём-то не зацепилось, пропустило, не обратило внимания. Ведь если бы мы помнили всё-всё с самого рождения, то мозг не выдержал бы переизбытка информации. Поэтому малозначительные, с его точки зрения, вещи он просто складывает на дальние полочки… Но не удаляет совсем. Поэтому наша с вами задача – открыть одну из многочисленных ячеек вашего подсознания и достать нужную информацию. Это происходит следующим образом: я аккуратно, безболезненно введу вас в транс, задам подсознанию нужные параметры поиска, и вы вспомните то, что вам нужно.

Альфред Игоревич широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и довольный произнесённой речью, потёр волосатые руки.

Мой взгляд остановился на этих волосатых руках, и я ощутила внезапную дрожь в коленях. Обрушился лавиной запоздалый испуг. А если я увижу, что действительно убила Андрея Лавровского?! А вдруг, будучи в трансе, я начну громко кричать? Или подробно рассказывать всё, что вижу? Так или иначе, после погружения я окажусь абсолютно беззащитной в руках гипнотизёра…

В голову болезненно вломились кадры из какого-то детективного фильма.

Кабинет врача, кушетка, на кушетке с закрытыми глазами лежит девушка. Очевидно, она в глубоком трансе.

– Где ты находишься? – спрашивает кто-то за кадром.

– Я нахожусь… – раздаётся её монотонный голос, и…

…я вдруг слышу, что это не её голос – а мой, так отчаянно напоминающий голос Ивы, Антонии и Вероники!

И вот уже не незнакомая девушка, а я, я сама, плотно закрыв глаза, вытянулась пластом на узкой кушетке.

– Я нахожусь в Щепнёво, в особняке «Сорока».

– Кто или что рядом с тобой? – А «кто-то за кадром» – не кто иной, как Альфред Игоревич. На голове у него наушники, а в руках – пульт управления моим подсознанием.

– Рядом со мной… мужчина. Он что-то говорит, но я не слышу слов.

– Тебе знаком этот человек?

– Да.

– Кто он?

В груди моей замирает дыхание – застывает, как ком тугого прошлогоднего мёда.

– Это художник Андрей Георгиевич Лавровский.

Тугой ком медленно переворачивается и, обрываясь, летит куда-то вниз.

– Хорошо. Что происходит теперь?

«Молчи, молчи!!!» – заклинаю я, сидя на стуле в кабинете, себя, лежащую на кушетке.

– А теперь я… Я… О боже, нет! Нет!

– Продолжайте. Я требую! Что вы видите?!

– У меня в руках… топор… И я со всей силы бью им по голове Андрея Георгиевича! Он падает.

Девушка на кушетке пронзительно кричит. Когда отголоски крика утихают, раздаётся спокойный голос врача:

– Вы ведь никакая не Алевтина Фомина?

– Нет… меня зовут иначе.

– Назовите ваше настоящее имя.

Молчание.

– Назовите имя! Я приказываю!

– Веденеева Флора Филипповна.

– Та самая, что объявлена в розыск за убийство?

– Да, это я.

Слышится звук поднимаемой телефонной трубки.

– Алло! – Голос врача спокоен и хладнокровен. – Полиция? Она призналась.

Я сорвалась со стула и попятилась к двери.

Видимо, в моих глазах застыл непередаваемый ужас, потому что Альфред Игоревич удивлённо поднял брови.

– Что с вами, Алевтина Юрьевна?!

С завидной проворностью он выбежал из-за стола и, подскочив ко мне, поймал у двери, как пугливую дрожащую лань.

– Алевтина, успокойтесь. В процедуре нет ничего страшного. От вас не требуется никакого активного участия. Ваша задача – лечь на кушетку и закрыть глаза. Всё остальное сделаю я. Вы же хотите вспомнить какую-то… не очень важную деталь? – подколол он меня мимоходом.

– Хочу.

– Понимаете, если вам мешает что-то, не даёт спокойно жить, спать, то нужно вскрыть это, как нарыв. Гной вытечет, и станет легко.

Я кивнула. Он держал мои руки в своих, тех самых, покрытых тёмными волосками, но руки были уверенными, сильными и добрыми.

Альфред Игоревич снова ободряюще улыбнулся.

– Мы можем провести сеанс в закрытой форме. Я просто провожу вас до дверей подсознания и оставлю наедине с ним.

– Да, так будет лучше, – кивнула я, проглатывая комок в горле.

– Вот и умница. Тогда проходите за ширмочку, ложитесь, надевайте наушники и закрывайте глазки.

Он запер дверь кабинета и нажал какую-то кнопочку на своём пульте. Над дверью загорелась надпись: «Идёт сеанс гипноза».

Я на негнущихся ногах прошла за ширму и сделала всё, как он велел.

Через минуту в наушниках раздался его голос:

– Вы готовы?

– Да, – ответила я.

Голос врача вдруг изменился. Он стал зыбким, словно морская волна, и начал укачивать меня, как в лодке.

– Закройте глаза и не открывайте их до окончания сеанса. Сейчас я досчитаю до трёх, и вы будете слышать только мой голос. Только мой голос…

Сладкое блаженство опустилось на меня. Мне почудилось, будто я плыву по летнему морю. Лодку мягко колышут сверкающие на солнце волны. А потом её прибивает к пустынному песчаному берегу, и я выхожу, подобрав длинную юбку и щурясь от ярких лучей. Медленно бреду вдоль берега, убаюкиваемая голосом из наушников.

– Вскоре вы увидите одиноко стоящий дом. Подойдите к нему. Не бойтесь. В доме никого нет.

И действительно, через несколько минут вдалеке показался красивый дом с узкими, наглухо зашторенными окнами.

– …Вы подходите к дому, – вещал в уши голос. – Перед вами дверь. Она заперта. Но у вас в руках ключ. Вы подходите к двери, вставляете ключ в замочную скважину и поворачиваете его… Дверь открывается, и вы входите в тот день, который хотите вспомнить.

Туманящий голос остался где-то далеко. Некоторое время он ещё тускло и отрывочно врывался в моё сознание, но отзвуки становились всё тише и дальше и вскоре исчезли совсем.

«Ночь с семнадцатого на восемнадцатое января. Особняк «Сорока» в Щепнёве. Я нахожусь внутри. Я только что спрятала картину Бенедетти под свитер и хлебнула ликёра из зелёной рюмки, стоящей на столике. Мне стало плохо… Я упала. А что потом? Что потом? Я хочу увидеть это…»

В руке появилось ощущение удлинённого гладкого предмета из холодящего кожу металла.

Ключ.

Я вставила его в прорезь в замке, и дверь дома на берегу бесшумно отворилась.

– Вы можете войти, – голос донёсся слабо и издалека. – Подсознание открыто. Спрашивайте.

«Ночь с семнадцатого на восемнадцатое января…»

Тёмный вихрь вдруг поднялся на пороге дома, закружил меня вверх по лестничным пролётам, взвивая всё выше и выше. Тугой воздух сжал всё внутри, прижимая рёбра к позвоночнику, и это было немного больно и так страшно, что веки мои невольно сомкнулись. Как долго продолжался полёт по спирали, я не могу сказать. Но в какой-то момент всё вдруг успокоилось. Я ощутила, что нахожусь в горизонтальном положении, в абсолютном покое, а сквозь закрытые веки проникает слабый свет.

И тогда я открыла глаза и…

…обнаружила себя лежащей на полу гостиной «Сороки».