Ива, Антония или Вероника

Глава двадцать седьмая

Среди ночи я проснулась от ощущения липкого, бегущего по спине страха. В одно мгновение сон вдруг растаял и, легко вспорхнув с ресниц, вылетел в открытую форточку. Я открыла глаза. Отвела с лица прилипшие пряди вспотевших волос, приподнялась на локте.

В доме стояла таинственная тишина. Знакомая комната была наполнена холодным голубоватым светом проникающей сквозь неплотно задёрнутые шторы зимней луны. Прозрачная голубизна накрыла глубокое тёмное кресло в углу; голубые блики недвижными пятнами лежали на стене, на краю смятого одеяла, обнимали цветочные горшки на подоконнике.

В тревожном предчувствии я села на постели.

Циферблат висящих напротив постели часов, тускло поблёскивая, показывал три часа ночи.

Я никогда не просыпалась ночью, тем более в таком странном состоянии. Сердце моё билось беспокойно, отстукивая тяжёлые удары.

Внезапно захотелось пить, и я, помедлив минут пять, всё же решилась выскользнуть из кровати и босиком подошла к двери, открыла её и начала медленно спускаться по лестнице.

Бледное зеркало коридора отразило мой смутный силуэт в короткой ночнушке, и я отшатнулась от неожиданности.

В кухне было темно, но свет включать я не стала. Нащупала стакан на полке, подставила под маленький домашний кулер с кипячёной водой. Тоненькая струйка, падающая в стакан, разбивала тревожное безмолвие.

Наполнив стакан доверху, я сделала несколько коротких глотков и на ощупь пошла обратно.

Какой-то тихий лязгающий звук донёсся снаружи, будто бы с крыльца, когда я шла через прихожую к лестнице на второй этаж.

Я невольно приблизилась к двери и прислушалась, но звук внезапно прекратился. Постояв минуты три, больше я ничего не услышала.

За окном пронзительно завыл ветер. Низко закачались в саду липы. Я нащупала выключатель, щёлкнула, и – сюрприз для ночного посетителя, если он действительно стоит у двери – над крыльцом включился яркий розовый фонарь.

Откинув занавеску от окна в прихожей, я увидела залитый мягким розовым светом притихший двор, узкую тропинку, ведущую от калитки к дому и краешек пустого крыльца. У двери никого не было.

И всё же что-то поманило меня на улицу.

Я суетливо накинула куртку, сунула ноги в ботинки и выбежала из дома.

За забором, облачившись в чёрное, бродила вдоль тротуара чья-то смутно различимая тень.

Сердце стукнуло в пятки. Натянув поглубже шапку, я притворила за собой скрипнувшую калитку. Тень обернулась, и я встретилась глазами со старушкой – матерью миллионера Ломова.

– Флорушка? – протянула она удивлённо. – Вам-то чего среди ночи не спится? Вы же ещё молодая… Это я, старуха, шаркаю здесь туда-сюда, как смерть… Ночь шагами меряю… – Она горестно вздохнула, затягивая концы тёплой шали.

– Что-то разбудило меня, Вера Никитична… Предчувствие, что ли… Или ветер… – поёжилась я, внезапно вспомнив её имя-отчество, рассматривая под тусклым лунным светом её худую фигуру в мрачном одеянии, похожем на военную шинель. Она перехватила мой взгляд.

– Это Владика моего… Мужа. Военным был, в позапрошлом году схоронила… Теперь одна. Для чего жить-то, Флорушка?

Обречённостью веяло от её тона.

– У вас же сын… – покосилась я на огромный дворец Ломова.

– У Игоря своя семья, сноха к внукам не подпускает… Кормлю не так, укачиваю не так… Даже говорю не так. Даже смотрю не так. Душно мне здесь… Не понять нам друг друга. Может, мне обратно в деревню вернуться? Пусть я там и одна, но зато сама себе хозяйка… – На глаза старухи навернулись слёзы.

Я потрясённо смотрела на неё. Вспомнила, как она появилась здесь примерно полгода назад, летом. Рассказала, что сын забрал её из деревни, поселил в отдельный домик, и теперь она не одна, а со своей семьёй. Тогда её глаза лучились гордостью и счастьем. А сейчас…

Внезапно на языке возник всё тот же мучающий меня вопрос.

– Вера Никитична… А вы не скажете… – начала я и осеклась. Не хотелось перебивать её настроение.

Но она, точно опомнившись, внезапно устыдилась своего ночного откровения. Беззвучно всхлипнула, отвернулась.

– Ты что-то хотела спросить?.. – вымолвила через минуту еле слышным сдавленным голосом.

Я молчала.

Ломова пристально вгляделась в меня ясными серыми глазами с зеленью. Из-под шали выбилась шелковистая чёрная прядь с лёгкой проседью. Луна сгладила следы времени на её лице. У меня мелькнула мысль, что в молодости она была красавицей.

– Спрашивай, Флорушка. Я же чувствую – это важно. Весь город гудит о происшествии в доме твоего отца… – Она снова смутилась.

– Да-а… Вы, кажется, недавно приходили ко мне за мукой… – наконец пробормотала я.

– Помню тот вечер! – с готовностью откликнулась она. – Это же Игорьков день рождения! Я и решила испечь ему, как в детстве, блинов. Магазин-то далеко, за всем только на машине ехать. Пешком не добраться… Да и поздно уже было, около девяти вечера. Игорь с работы приезжает ночью, он человек занятой, так что к его приходу я бы и успела. У снохи спрашивать не стала… У них свой дом, а я во флигельке, отдельно. Вот я к тебе и зашла. – Лицо её осветилось воспоминанием, мысли унеслись далеко в прошлое, где ей было, наверно, двадцать пять лет – вот как мне сейчас – и маленький белокурый Игорёк бегал вокруг неё в коротких штанишках. И не существовало ещё этого дома с высокой равнодушной стеной, толстопузого мужика, в которого превратился Игорь, и высокомерной нелюбящей снохи. Помню я её – длинноногая и длинноносая брюнетка с глазами навыкате и прокуренным голосом. Ноги хоть и длинные, но некрасивые – как иксообразные ходули. Где он только её подцепил?.. Проучить её, что ли? Мне не трудно. Не родился ещё тот мужик, который не откликнется определённым образом на мой изящный невинный флирт…

С некоторым трудом, но я отогнала эту мысль. На фиг надо, у них двое детей, мальчик трёх лет и новорождённая девочка. Ещё кислотой обольёт это страшилище, его жена…

– А я что? – срывающимся голосом вернулась я к разговору. – Я была дома?

«Тук… тук… тук…» – ходило ходуном тяжёлое горячее сердце.

– Была, была. Кашляла сильно. А мне сказала: Вера Никитична, муки нет, извините. А ты разве… сама не помнишь?

– Кашляла? – не ответив, переспросила я, ошеломлённо хлопая глазами.

– Да, прямо взахлёб. Сейчас-то получше тебе?

– Получше…

Я уставилась на неё невидящим взором. Всё снова переворачивалось с ног на голову. Ну как, как я могла быть одновременно и дома, и в особняке в Щепнёве?! Ка-ак?!

Я схватилась за голову.

– Что с тобой, Флора? – испугалась Ломова.

– Вера Никитична, а вы ничего не путаете? Это семнадцатого было? Не шестнадцатого, не восемнадцатого?

– Нет-нет, ну что ты! – Она округлила ясные, с зелёными искорками глаза. – Это же Игорьков день рождения…

Мы помолчали. Моё лицо сковала жёсткая мина.

– А больше вы ничего необычного в тот день не запомнили?

– Необычного? Да что же необычного-то могло быть? – Пожилая женщина развела руки в стороны. – Вот метель ночью необычная была, очень сильная!

Я повернулась к калитке. На полпути обернулась.

– А вы мою сестру Веронику в тот вечер не видели?

«Тук… тук…» – медленно отбивало удары сердце.

Вера Никитична неуверенно пожала плечами, отчего солдатская шинель качнулась, как на вешалке.

– А я ведь не знаю, как выглядит твоя сестра Вероника. Машина чья-то стояла неподалёку, это да. Но не у твоего забора, а подальше, на противоположной стороне. – Она указала рукой в сторону:

– Вон там, под ёлкой.

– Машина? Под ёлк… – У меня перехватило дыхание. – Какая?!

– Красная такая, длинная. К459АА номер.

– «Ауди»?! – Я потеряла дар речи.

– Чего?

Похоже, деревенская жительница не поняла, что означает последнее слово.

– Я что-то не то сказала?.. – расстроилась мать миллионера, увидев моё состояние, и уголки её сморщенных губ опустились вниз.

Я только бессильно махнула рукой.

– Спасибо вам большое… Спокойной ночи…

Возвратившись домой, я плюхнулась на свою кровать. Зачем-то вытащила из чехла телефон, зашла в Контакт, набрала «Игорь Ломов».

Выскочила страница соседа, радостное фото с волосатым пузом в майке на фоне шашлыков, с заразительно смеющимся трёхлетним пацаном на шее.

Игорь Ломов, 35 лет. День рождения – 17 января.

Вера Никитична ничего не напутала.

И снова – красная машина под ёлкой. Возле моего дома, в вечер убийства.

Ну и как всё это понимать?..

…Сон обнял тёплой рукой – сон, блаженство и боль, а в этом блаженстве и боли – украдкой вытирающая слёзы старая соседка – ползающая по сугробам в поисках рассыпавшихся лимонов Ника – сузивший глаза Антон Холодов с журналом в руке… И он ведь тоже не может ошибаться…

И моя странная память, собирающая и разбрасывающая образы, путающая и пугающая.

Сон…

…Синяя летняя река, солнце в голубом небе, мои шаги над тёмной непрозрачной водой.

А в глубине, как невидимые хищные рыбы – тайны, тайны, тайны…

Одна крупная рыбина вдруг повернула голову и глянула на меня лицом Мокроусова – вежливо, с хитринкой в мутных глазах. А потом из воды вынырнула зелёная клешня с чёрной папкой.

Телефон выпал из руки, растаял круг циферблата на стене, куда-то отплыла луна, и в комнате сразу стало темнее. И я уснула, а сквозь блуждающий по постели сон меня теребила хмурящая брови опасность.

«Пять тысяч евро – или я иду в полицию».

…тебе надо скрыться…