Ива, Антония или Вероника

Глава двадцать первая

На этом страшные воспоминания обрывались.

Не глядя в глаза отцу, я скомканно попрощалась и, совершенно разбитая, медленно вышла из его спальни. Я чувствовала его полный недоумения взгляд на своей спине, но не остановилась, не обернулась, тихо закрыла дверь и побрела по лестнице вниз. Мысли были растрёпаны, душа раздавлена. Она забилась куда-то под лопатку и сидела там тихо, не высовывая носа. Вот, значит, как. Я подозревала Иву, Антонию и Веронику, а, оказывается, в особняке была я.

И именно я взяла пресловутую картину Бенедетти – быстрое движение, которым я сунула её под свитер, предательски отозвалось в ладонях.

Больше в «Сороке» никого не было – я свидетель. Только следы курьера на снегу. Топор возле моей руки. И мёртвый Лавровский.

Вот всё и сошлось.

Глаза резко застлало пеленой, и, чтобы не упасть, я на мгновение прижалась к старым скрипучим перилам – и всё-таки не верю! Не верю!..

Крик отчаяния наружу не вышел – болезненно погас внутри.

Лестница кончилась, холодная мгла пустого холла мрачно надвинулась изо всех углов и, распахнув плотоядную пасть, одним быстрым, мощным глотком швырнула меня, дрожащую и бледную, в своё мёртвое нутро.

Неприятно поскрипывал под ногами старый дощатый пол. Тапочки Яны больно жали, словно пытаясь выдавить из себя мои нежные ступни тридцать седьмого размера. Вдалеке маячила дверь в мою спальню – светло-кофейного цвета. Она была приоткрыта. Почему-то захотелось туда зайти.

Комната пахла мной – аромат апельсиновой свечи на табуретке – я принесла её как-то весной, и её запах с тех пор стоит здесь постоянно.

В спальне чисто, убрано, ничего лишнего, кровать заправлена, двери висячего шкафчика плотно прикрыты, дверь на веранду закрыта на задвижку.

Я приблизилась к шкафчику-бару. Из-за стекла выглянул «Бейлиз», и от этого обдало холодом.

Что-то толкнуло меня к тумбочке, и я рывком выдвинула верхний ящик. Старые квитанции, чеки, визитки… и самом на дне, под их ворохом – целая куча лекарств – цитрамон, энтерофурил, какие-то антибиотики…

Ого…

В пыльном углу тумбочки притаился маленький пузырёк из тёмного стекла. Синяя этикетка и надпись: «Тимидолин».

С пересыхающим горлом я ковырнула ногтём пластмассовую крышку и высыпала на ладонь горсть таблеток. Семь штук. Семь маленьких жёлтых таблеточек тимидолина, лекарства, едва не отправившего меня на тот свет.

Воспоминание в комнате отца произвело в голове взрыв, разворошило мозги, и я никак не могла собрать их в одно целое, чтобы спокойно и хладнокровно принять новые факты своей биографии. Да я и не хотела их принимать, желая, наоборот, исторгнуть прочь и опрокинуть навзничь, но как, как, если они все против меня?!

«Надо успокоиться и рассуждать здраво… – уныло сказала я себе. – Это не всё. Там, в самой глубине, осталось что-то ещё…»

Я пыталась цепляться за тоненькую паутинку надежды – и теперь убеждала себя, что в неподвластном памяти кусочке ночи и прячется самая главная разгадка.

Ведь окончание тайны, всего несколько её ступеней, по-прежнему оставались скрытыми за неумолимой дверью.

Как я звонила? Каким образом очутилась возле забора своего дома с расцарапанной щекой?

Куда делась картина из-под пазухи?

…И кто от моего имени пригласил Андрея Лавровского в особняк?

Четырнадцатого января я память не теряла и… кажется… не звонила Андрею Лавровскому и ни о чём с ним не договаривалась…

Я узнала о его существовании только двадцать первого числа, от Тони…

Но противостоять упрямым фактам было сложно – они стояли плотной стеной и тяжело дышали прямо в лицо.

– …Ты пробормотала «Щепнёво» и «Я убила человека топором», – Алекс. Свидетель. Но если ему особой веры нет, то взять хотя бы тимидолин – вот он, здесь, вполне материальный, хитро пялится на меня прозрачной белой крышкой, и бутылка ликёра со своей полки укоризненно выпятила зелёную полосу акцизной марки.

Стоп.

Я ещё раз, уже внимательнее, всмотрелась в «Бейлиз», и вспышка интуиции вдруг коротко и ярко сверкнула: с ним что-то не так.

Резко распахнув дверцу, вытащила бутылку – прохладную и гладкую, подругу моих невесёлых дней. Неосознанное, смутное ощущение чужого, чуждого растеклось по ладони. Я невольно пригляделась к бутылке – тяжёлой, сверкающей непроницаемой чернотой. Бутылка другая, она не моя… Моя была – я точно помню – с жёлтой акцизной маркой. Сколько раз мой печальный взгляд останавливался на ней… А на данном экземпляре красовалась незнакомая зелёная. И стояла бутылка не так, как обычно – небрежно, точно наспех засунута внутрь.

Чужая бутылка придала уверенности моим рассуждениям. Они побежали быстрее, заскользили ловко и шустро, как фигуристы по гладкому катку.

…Значит, в бутылку с «Бейлизом» – в мою бутылку, которой теперь здесь нет – заранее подсыпали тимидолин, чтобы наверняка отключить меня, когда вечером семнадцатого я явлюсь в «Сороку». Это могла сделать любая из сестёр на юбилее отца. И мог сделать Алекс, который тоже на нём присутствовал в качестве моего мужа…

Тогда же кто-то подбросил в мою комнату и пузырёк с таблетками, чтобы отравление выглядело натурально.

Но кто? Насколько я помню, мы всё время были друг у друга на виду…

Хотя нет, не всё время… Кажется, в какой-то момент мы потеряли Тони. Она незаметно исчезла из-за стола, а примерно через пятнадцать минут вдруг снова возникла на своём месте и заявила, что бродила по зимнему саду. Впрочем, в этом не было ничего удивительного – зануда Тони не любит шумных компаний…

А Ива? Пропадала ли она?.. А Ника? А Алекс?

Жаль, что я тогда слишком много выпила… Ближе к вечеру начались танцы, я, разумеется, была нарасхват и не особо следила за перемещением сестричек и мрачно дующего шампанское «Ламбруско» мужа…

Значит, надо рассуждать по-другому.

Кто-то точно знал, что я приеду сюда семнадцатого.

Что мы с Алексом поссоримся.

Что отец уедет на конгресс.

Что Яне неожиданно позвонят и куда-то позовут.

Что в этот момент она окажется в магазине, где работает Батникова, которая оповестит меня об этом…

Но кто обладал всей этой информацией?!

Да никто. Для этого нужно быть ясновидящим…

Ясновидящим… Ника!

«Фло, я видела вещий сон… Ты можешь мне не верить…»

А вдруг она и правда что-то видит, знает, предчувствует?.. Не зря же бабки выстраиваются к ней в очередь по записи?

Но ложное алиби, которое она попыталась мне устроить, никак не вяжется с её предполагаемой виной. Зачем она это сделала? Ведь теперь-то я точно знаю, что лгала именно она.

Я ехала прочь из «Сороки». Рядом на сиденье валялись бутылка и пузырёк – ни к чему оставлять в особняке улики.

Мысли не покидали меня, но были какими-то прокисшими. Всё выглядело так, что добрая малышка Ника придумала алиби, чтобы мне помочь.

А соседка, попросившая муку? По словам Ники, она заходила к нам в девять вечера и может подтвердить, что я была дома!

Как это понимать? Полоумная мать миллионера Ломова в сговоре с Никой?

Бред…

А алиби ли это? А был ли мальчик, то есть старуха? – вдруг прожгло насквозь озарение. – Или с помощью Ники Мокроусов теперь с лёгкостью уличит меня во лжи?.. – Вспомнилось, как в какой-то миг она быстро отвела глаза.

Надо обязательно зайти к этой соседке… – Взгляд зацепил часики на мелко задрожавшей руке. – …но сегодня уже поздно.

Немного отсидевшись, я снова выехала на дорогу и двинулась дальше. Воспоминания пульсировали в мозгах, перед глазами то и дело взрывались сине-красные точки.

Минут через десять показался город – вспыхнули вывески ночных магазинов, ресторанов, весело закивали огни фонарей. Я ехала, хмуро глядя вперёд, не шевелясь, боясь даже представить, что будет дальше.

Если в том, пока недоступном кусочке ночи кроется удар топором по голове Андрея Лавровского, исступлённые звонки в ночи, брошенный в снег телефон, пьяное возвращение домой на «смарте»…

Если я вспомню всё это так же отчётливо, как первую часть событий в особняке.

Если знаменитого художника и, очевидно, собственного отца, несмотря на подстроенную кем-то ночь, всё же убила я.

И тут же, повернув на улицу Лирическую, я и впрямь вспомнила кое-что ещё – а именно то, что обещала заехать к Зое Лавровской. Но теперь, когда отец практически утвердил, что именно я дочь её брата Андрея, да и картина говорила о том же, что нового она может мне поведать?

Ехать или не ехать?..

Однако, приглядевшись к местности, я поняла, что подъезжаю как раз к повороту на Детский переулок.

«Ладно… – мрачно решила я. – Одним махом всех побивахом! Неудобно проехать мимо, я же сама к ней навязалась…»

И, плавно крутанув руль, я заехала в полутёмную арку.