Ива, Антония или Вероника

Глава сорок четвёртая

Так значит, Ива требовала, чтобы Герман не дотянул до утра. А Роман пытался убедить её, что сегодня – во время ночного дежурства – сделает всё возможное для этого.

Но как же Хамзин и Ника?.. Отпечатки, картина, наконец?

Неожиданное подозрение шевельнулось в голове… А что, если убийство Андрея Лавровского вообще не связано с картиной? А с чем оно могло быть связано ещё? С человеческой ненавистью к Лавровскому, с местью за то, что тот когда-то совершил.

Я начала судорожно ворошить в памяти всё, что знала о Лавровском, когда на поверхность выплыла одна произнесённая будто вскользь фраза Зои:

– Он из-за Ларисы Юлю бросил, талантливую балерину. Знаешь, как она страдала? А через месяц трагически погибла… Не перенесла удара…

И голос крысёныша-Людмилы из клиники:

– Роман Владимирович сам услугами Альфреда Игоревича пользовался. Он ведь сирота, отца и мать потерял…

Пальцы бешено запрыгали по клавиатуре телефона. Старицк, балерина, Юлия… Андрей Лавровский…

Великая вещь интернет. Через несколько секунд передо мной открылась целая статья о покончившей с собой двадцать шесть лет назад старицкой балерине Юлии Татьяниной.

У неё был сын от первого брака, полюбивший Андрея Лавровского как отца. Семилетний мальчик очень тяжело пережил уход Андрея из семьи и трагическую смерть матери.

Не нужно было делать физиогномическую экспертизу, чтобы опознать в красивом, тонком лице Юлии черты терапевта Романа Татьянина.

Сейчас он спит в соседней комнате – чистое дыхание, нежно подрагивающие ресницы, волосы разметались на подушке.

…Итак, он близок с одной из моих любимых сестричек. Она была его невестой. Однажды она приезжает в дом, где прошло её детство и юность – на шестидесятилетие отца. Предавшись ностальгии, она в какой-то момент покидает шумное застолье, начинает бродить по дому и вдруг слышит голоса. Прислушивается – и ей открывается тайна. Её сестра Флора, которую она ненавидит в глубине души, – не родная их отцу Филиппу Веденееву, она плод порочной любви, дочь какого-то художника.

Отец скоро подтвердит свои подозрения и лишит Флору наследства. Вот и расплата за её красоту и жестокое сердце! Но Иве этого мало…

Из случайно подслушанного разговора выясняется, что имя этого художника ей хорошо знакомо – Лавровский повинен в трагической истории, о которой рассказывал её любимый… Это кровоточащая рана, вечный шрам на душе её жениха. Пытаясь залечить её, он даже обращался за помощью к гипнологу – вот этот красавец-принц с раскинувшимися на подушке блестящими волосами. Принц с моего выдуманного плаката. Роман Татьянин, Рома, Ромка…

Разговор, свидетелем которого Ива неожиданно оказалась, начинается весьма интересно, и она достаёт телефон, чтобы сделать запись. Но, оказывается, она по ошибке взяла со стола телефон Флоры – сёстры сидели рядом, а все смартфоны так похожи… Но это даже к лучшему… В её голове вдруг рождается удивительный план – как можно убить двух зайцев сразу: уничтожить того, кто принёс столько страданий её любимому, и обвинить в этом преступлении сестру, отравившую жизнь ей самой.

С телефона Флоры, который невзначай оказался в её руках, она звонит Андрею Лавровскому – его номер указан в одной из соцсетей, – придумав простенький повод: просит продать ей картину для украшения интерьера. Андрей с радостью соглашается – ведь он уверен, что это звоню я, его дочь! Они договариваются встретиться семнадцатого числа. В «Сороке»? Но дома, возможно, будут отец и Яна. Число выбрано неслучайно – в этот день у Филиппа Веденеева конгресс в Половинецке, и дома его не будет. Лже-«Флора» намекает, что не хочет, чтобы дома оказалась Яна, и неожиданно Лавровский, готовый ради этой встречи на всё, убеждает её, что сумеет уговорить Яну поработать ночью в его мастерской…

Мысль моя бежала легко, как молодой лыжник по лыжне, и вдруг споткнулась.

Я поняла, что за спиной кто-то есть.

И медленно, в холодном страхе, прокравшемся под одежду, обернулась.

Он приближался от порога кухни – улыбка играла на губах, дыхание скользнуло по моему плечу.

Увидев мой изменившийся взгляд, замер, не дойдя полшага.

И тишина, как стена, выросла между нами.

Улыбка исчезла, будто кто-то невидимый стёр её с лица Романа. Огоньки в глазах сверкнули в последний раз и погасли.

– Я знаю, что ты знаешь, – наконец сказал он.

– Пожалуй… – произнесла я едва слышно, выставив лодочкой ладонь с кольцом. – Я поняла, кто ты. И кем была твоя мать.

Он помолчал, отвернулся к стене. Розовые тени побежали по точёному профилю. Наконец тихо, глухо заговорил.

– После смерти мамы я так до конца и не пришёл в себя. Даже стал врачом, чтобы успеть к кому-то другому… Успеть спасти. И я поклялся…

Потом встретил девушку – умную, красивую, успешную. У неё тоже была своя боль. Она рассказывала об этой боли и о той, что её причинила – о сестре, сломавшей ей психику. Мы стали близки, очень близки. Строили планы на будущее. Она умница. Четырнадцатого числа она рассказала… Обо всём, что услышала на том юбилее. О том, что ты – его отродье. Я возненавидел тебя ещё сильнее!

– Умница, – я поджала губы. – Ещё какая умница! Додумалась до такого извращённого плана… Как же вы всё провернули?

– Мы приехали около шести, с заднего хода. Там просёлочная дорога, скрытая деревьями – поэтому нас никто и не увидел. Насыпали в твой ликёр тимидолин и стали ждать. Ты не подвела – явилась как по расписанию. К приходу Лавровского, как мы и ожидали, ты уже была в отключке. Немного нарушил план курьер – впрочем, он оказался кстати – стал важным свидетелем.

– Нда-а, – протянула я, окидывая страстного терапевта взглядом. – Весьма важным!

– Около девяти приехал Лавровский. Увидев его, я испытал – ты не поверишь – бешенство. Он меня, конечно, не узнал. Я схватил топор…

– Врач и… топор… Зверство какое.

– Я хотел по-другому, но… Не смог справиться с чувствами. Слишком много страданий он мне причинил. – Лицо Романа стало жёстким.

– А потом?

– Тебя перетащили из спальни в гостиную, положили рядом с трупом, вложив в руку топор. Перенесли на стол рюмку, тарелки с пиццей и салатом и сумку, чтобы всё выглядело натурально. Сунули под свитер картину, прямо в пакете. По моим расчётам, ты не должна была очнуться до утра, а утром тебя бы обнаружила домработница. Потом я поехал домой, где оставался её сотовый, и, когда она позвонила, поговорил с ней.

– Типа это я звоню ей.

– Да. Она позвонила отцу и сёстрам, копируя твою манеру и даже так же кашляя, бросила сотовый на переднем крыльце, потом вышла через заднюю дверь и уехала – по той же заброшенной дороге, на своей машине. А ближе к ночи поднялась метель, которая и замела все следы.

– Ловко. Однако такой прекрасный план – и вдруг с треском провалился. Почему? Что же произошло потом?

– Не знаю, – развёл руками Роман. – Когда меня наутро снова вызвал Алексей, мой давний пациент, я обомлел. Ты была дома, тебя ни в чём не подозревали, и пришлось возвращать тебя к жизни…

– Негодяй… – Я толкнула его в грудь, на которой ещё совсем недавно безмятежно покоилась моя голова. – Ты ведь, придя по вызову ещё шестнадцатого, на ОРЗ, уже знал, что это именно я.

– Конечно, – кивнул он и вдруг улыбнулся: – Старицк – маленький городок, Фло.

– Как же ты рискнул порекомендовать Юденкова? Не боялся, что я всё вспомню?

– Ты могла вспомнить только труп и себя с топором в руке. Нас ты не видела.

Возникла долгая пауза – я молчала, глядя в его потемневшие глаза. И он молчал – смотрел не мигая.

– Мне позвонить в полицию или ты убьёшь меня? – наконец спросила я, чувствуя, как подоконник врезается в спину.

– Не надо звонить, Фло. Я уже и сам собирался. Я не могу с этим жить.

– С чем?

– Со всем этим. С тем, что я совершил. С тем, что из-за меня пострадала Яна. С тем, что я едва не сломал тебе судьбу. Всё пошло наперекосяк, когда ты пришла в себя и я увидел, как ты красива. Как ты волшебна, Фло.

Я подошла к двери.

– А что с Геркой? – спросила, остановившись в дверном проёме.

– Когда я объявил ей, что больше не могу быть с ней, что полюбил тебя, я думал, она сошла с ума. Она хохотала как сумасшедшая. Рыдала и каталась по полу. Через день она выследила тебя и пыталась задавить – на моём джипе, но этот парень пострадал вместо тебя.

– Скажи, как его состояние сейчас?

– Неплохо, он поправляется.

– Он уже пришёл в себя?

– Да, он пришёл в сознание сегодня утром.

Радость охватила меня.

– Поэтому она хотела, чтобы ты его… Потому что он видел номер машины? И её лицо?

– Возможно, хотя и маловероятно. Но я просто дал обещание. Не сделал бы никогда. Герман будет жить.

– Слава богу! А вот я могла и умереть… – заметила я.

– Нет, – он покачал головой. – Я рассчитал дозу, ты должна была просто крепко заснуть до утра, чтобы тебя нашли рядом с трупом с топором в руке. Но я подозреваю, что Тони незаметно подсыпала в бутылку ещё пару таблеток…

– Тони?.. – оторопела я. – Но при чём здесь Тони? Это же кольцо Ивы!

– Кольцо Ивы, да, – согласился Роман. – Но она дала его поносить… Антонии. На юбилее.

– Тони… – Я схватилась за голову. – О господи. Теперь понятно. Она узнала Герку – видела в театре и боялась, что он расскажет мне о вас.

Роман опустил глаза.

– Да. Она узнала его в последний момент, уже когда он бросился грудью на джип… И испугалась, увидев вас вместе. – Он поднял глаза, и в них снова что-то сверкнуло. – Все тебя любят, Флора. С этим действительно нелегко смириться. Это просто непереносимо.

Он посмотрел на меня странным взглядом:

– Прощай, Фло.

– Прощай. – Я медленно вышла в коридор, сняла с вешалки куртку и толкнула дверь на улицу, в ночь, сменившую сиреневые сумерки. Пошла к одиноко прикорнувшему под деревом «шевроле».

Я ни разу не оглянулась, но знала, что Роман стоит на пороге и смотрит мне в спину. Его взгляд прожигал лопатки. Прощай, мой принц. Я никогда не забуду тебя.

Забравшись в «шевроле», я сразу завела двигатель. Надо поскорее убраться отсюда.

Сегодня я переночую в своём забытом опустевшем коттедже. Я так устала от чужих домов, постелей и объятий.

По дороге, ведущей на улицу Трёх Деревянных Королей, я остановила машину у какого-то столба и закурила.

Роман не обманет. Он позвонит в полицию и во всём сознается.

Я свободна.