Верность сестер Митфорд

Лондон, Англия

И зачем я старалась, вырезала из книги целых три главы, если Диана все равно разгневалась? Во время нашей натянутой встречи в «Ритце» я предложила ей отредактировать «Потасовку» и сократить те места, которые, по ее мнению, оскорбляют Мосли и его движение. Они с любовником бессовестно долго держали у себя рукопись, искровавили своими красными ручками почти каждую страницу, абсолютно убежденные, что я выполню все их требования. И не важно, что из-за этого издатель может отказаться публиковать книгу, а мы с Питером не получим ни фунта аванса, в котором так нуждаемся. У Дианы есть талант всегда добиваться своего и разить своими желаниями, как мечом справедливости.

— Нэнси? — Голос возвращает меня к действительности. Я поднимаю глаза и вижу Джона Бетжемена в голове очереди, выстроившейся ко мне за автографами на презентации книги.

— Могу я попросить свою старую подругу подписать для меня новую книгу?

— Только если ты не будешь называть ее старой, — отвечаю я с усмешкой, прежде чем вскочить и обнять Джона. — Сто лет, сто зим, дорогой!

— Если бы ты и твой великолепный муж не жили в Чизвике — пустыне с точки зрения света, — мы бы виделись почаще! — смеется он, и я вместе с ним. Как же я скучала по друзьям, особенно по Ивлину. Хоть я и сказала Диане прямо противоположное, Роуз-коттедж не стал прибежищем для моих друзей: он далеко от центра города, а Питер им слишком неприятен, чтобы проводить у нас много времени. Никто не хочет слушать, как он пьяный бубнит про пункты оплаты дорожных пошлин. Я совсем отдалилась от старых приятелей, если не считать случайных совместных коктейлей то тут, то там.

— Вот умеешь ты сказать, — улыбаюсь я в ответ. — А где Пенелопа?

Два года назад Джон женился на Пенелопе Четвуд, очаровательной, дерзкой дочери фельдмаршала, служившего в основном в Индии. Церемония была тайной, и поселились они где-то за городом, то ли в Бершире, то ли в Оксфордшире — никак не могу запомнить, где именно.

— Ты же знаешь Пен, у нее свои культурные предпочтения. Что-то касающееся Индии, кажется? Хотя что ни возьми — все про Индию.

Джон протягивает мне экземпляр «Потасовки», оглядывается на очередь позади себя и кричит на весь книжный магазин:

— Слышал, это будет бестселлер!

Я со смехом наблюдаю, как несколько зевак переходят от книжных полок в конец очереди. Я одними губами говорю ему «спасибо», прежде чем вернуться на свое место и взяться за ручку.

Кода я начинаю писать личный автограф на титульном листе, Джон склоняется ко мне и шепчет:

— А еще я слышал, из-за книги случился семейный скандал?

— Правда? — говорю я, не поднимая глаз, хотя мне отчаянно хочется разузнать, что болтают.

— Да, я слышал, что среди поклонников Мосли бурление, а прекрасная Диана испереживалась. — На его лице играет понимающая улыбка, та, которой улыбаются, когда узнают особо восхитительную сплетню. Интересно, где он об этом услышал?

Я лукаво посматриваю на него и бросаю крошечное семечко, как противоядие от слухов:

— Такие слухи очень полезны для продаж, ты же понимаешь?

Он шумно выдыхает:

— Какое восхитительное коварство! Ты сама и устроила этот трезвон — какая хитрая уловка!

— Да, порой и мне кое-что удается. — Мы встречаемся с Джоном взглядами, и впервые за долгие месяцы я ощущаю, что меня по-настоящему понимают. Какая странная ирония судьбы, ведь я только что солгала Джону: слухи о реакции Дианы правдивы.

К нам торопливо приближается Питер.

— Джон, дружище, как я рад! Принести тебе коктейль? У нас тут импровизированный бар для друзей и близких.

Муж указывает на бутылки спиртного, содовой и тоника, которые он выстроил на полке. Это самый существенный его вклад за все время со дня свадьбы, хотя, конечно, двигало им исключительно желание поднять себе настроение во время автограф-сессии.

Джон подмигивает мне, а потом обращается к Питеру: — Какой же ты умный парень!

Какую-то секунду, любуясь, как муж дружелюбно болтает с моим старым приятелем, я думаю, как он красив, как много в нем заложено. Почему же он позволяет выпивке, женщинам и лени уничтожать свой потенциал? За последний год его поведение порой так злило меня, что я вложила всю эту ярость в образ Джаспера. Не насмешка ли, что я посвятила роман Питеру? В конце концов, большинство мерзких фраз о женщинах, которые произносит Джаспер, я записала непосредственно за Питером. Я чувствую, что оказалась на распутье и ни один из простирающихся передо мной путей не привлекает меня.

Я вздыхаю и возвращаюсь к очереди. На презентации нет никого из Митфордов. Я и не ожидала Диану и Юнити. Не удивлена я и тем, что Муля и Пуля не пришли, ведь Муля приняла сторону Дианы в споре из-за «Потасовки», а Дебо всего пятнадцать, и она делает, что скажут родители. Но Памела? Неужели она так занята своим Дереком Джексоном, эксцентричным физиком и любителем конкура, с которым она начала встречаться и который настолько увлечен фашизмом, что прежде аполитичная Памела внезапно тоже прониклась этой идеологией? Почему она не пришла? И Декка сама принимает за себя решения, несмотря на молодость. Она не поклонница фашизма, так почему же она не появилась? Но больнее всего почему-то из-за отсутствия Тома. Мой красивый, остроумный, невозмутимый брат всегда сглаживал споры между нами, сестрами. Похоже, даже тот единственный Митфорд, в поддержке которого я была уверена, покинул меня.

А больше всего разочаровывает, что я надеялась книгой открыть сестрам глаза на ужас фашизма, разверзающийся пред ними, а эффект получился обратный: это лишь подтолкнуло их к фашизму и его лидерам.

Я возвращаюсь к автографам и болтовне с посетителями достопочтенного «Хэтчардса», старейшего книжного магазина в Англии, одного из самых моих любимых. Я подписываю очередную книгу, поднимаю глаза и с удивлением вижу в очереди два знакомых митфордианских лица. Муля и Пуля.

Мне хочется выскочить из-за стола и спросить, почему они передумали, но я остаюсь на своем месте. Покупатели ждали в очереди больше часа, и родители, раскритиковавшие меня за эту книгу, не заслуживают особого отношения.

Я наблюдаю, как они постепенно, шаг за шагом, приближаются ко мне, и когда наконец они оказываются у столика, я говорю:

— Рада видеть вас здесь.

Муля высоко приподнимает воротник, словно защищаясь от холода, который от меня исходит, а папа откашливается, прочищая горло. Наконец он произносит:

— Мы гордимся тобой, и неважно, что думают твои сестры.

Я не удивлена, что оливковую ветвь мира мне вручает именно он, а не мама. Когда я черпала материал для своих ранних книг в собственной семье, это никого не беспокоило, кроме матери. Пулю это, кажется, даже забавляло.

Мать отмалчивается, ни одного доброго слова от нее. Видимо, я должна поблагодарить ее уже за то, что она не отчитывает меня.

— Спасибо, Пуля! — Я чмокаю его в щеку. — Юнити в конце концов не возражала, хотя вряд ли можно найти более ярую фашистку, чем она.

Юнити прислала мне единственное письмо, в котором просила не публиковать книгу, но потом между нами вновь наладилась обычная легкомысленная болтовня с подтруниванием и упоминаниями Гитлера.

— Но Дианы-то здесь нет, как видишь. — Муля многозначительно обводит зал взглядом. — Ты ужасно расстроила ее и Мосли. Ты все превращаешь в шутку.

— А надо было представить это все как трагедию? Лучше смотреть на жизнь легко, чем мрачно. И, между прочим, я вычеркнула из книги три главы про капитана Джека по их просьбе, можно сказать, по их требованию, и теперь ни он, ни его движение вообще не появляются в тексте, лишь косвенные отсылки. И все-таки Диана не хочет меня видеть.

— А чего ты ожидала? «Потасовка» высмеивает чернорубашечников. Фашистское движение — не повод для насмешек, твои сестры очень верят, что оно изменит мир к лучшему, — продолжает Муля.

Что, черт возьми, она несет? Диана перетянула Мулю на свою сторону? Или недавняя поездка в Мюнхен, где, как я слышала, Гитлер кивнул ей, так повлияла на нее?

— Если это движение так сильно, как они думают, то немного смеха не разрушит его, — говорю я.

— Опять ты шутишь, Нэнси. Но твои шутки не заманят сегодня вечером твою сестру в «Хэтчардс».

— Однако они помогут оплатить счета. Если бы не доход от книги, мы с Питером не смогли бы оплатить аренду Роуз-коттеджа. Диане о таких вещах не приходится беспокоиться.

Я могла бы огорчить родителей и вызвать их сочувствие вместо гнева, если бы рассказала, куда деваются деньги, которые я по глупости несу домой: Питер вытаскивает их из моего кошелька и тратит на выпивку и азартные игры.

Муля открывает рот и тут же закрывает его. Что они с Пулей могут сказать? Их с отцом неудачные финансовые инвестиции на фоне мирового экономического кризиса оставили нас, семерых детей, без финансовой подушки, которая есть у большинства наших сверстников. И теперь каждый из нас должен сам себе прокладывать путь в этом мире.

Может, поэтому бойкот со стороны Дианы так ужасно меня огорчает? Потому что я чувствую, что меня уже бросили на произвол судьбы родители, а потом предал и обманул еще и Питер? Поверить не могу, что Диана отказалась от меня из-за слепой преданности мужчине, который поставил ее в двусмысленное положение, сделав своей любовницей и отказавшись на ней жениться. Диана жертвует своей семьей ради него, в то время как он не отказывает себе ни в одном эгоистичном удовольствии ради нее, если верить слухам о его непотребных отношениях с невесткой.

Боже мой, как далеко Диана готова зайти ради Мосли?

28 июня 1935 года