Верность сестер Митфорд

Суррей, Англия

Диана выскальзывает из Черкли-корта, едва заканчивается их беседа с лордом Бивербруком и Уинстоном. Она запрыгивает в свой «вуазен» и хвалит себя за предусмотрительность: она поехала сама за рулем и попросила прислугу припарковать машину на подъездной дорожке у дома, чтобы легко сбежать. По правде говоря, она рада, что неожиданно жесткий разговор с Уинстоном о Гитлере, Юнити и евреях закончен, но сбежала она не из-за него. У нее назначено свидание с М.

Взглянув на свои наручные часы, она понимает, что выехала позже, чем планировала. Они с М договорились провести вместе в городе две ночи, прежде чем он с детьми уедет на летние каникулы в Италию. Она намерена сделать эти вечера незабываемыми, потому что хотя она и присоединится к их отдыху на вилле Реннеллов на мысе Позиллипо в Неаполе во вторую неделю каникул, всю первую неделю он будет там наедине со своей бывшей невесткой. Диана хочет затмить Бабá как своими политическими умениями, так и постельными.

Она мчится по проселочным дорогам Суррея, вот уже показался город, Диана с облегчением выдыхает. Между Белгрейв-сквер и Кадоган-плейс пять дорог сходятся в один опасный перекресток, она сбрасывает скорость, маневрируя в удивительно плотном для этого позднего часа потоке машин. Вдруг на перекресток из ниоткуда выскакивает огромный черный «роллс-ройс» и врезается прямо в ее автомобиль. Ее руки упускают руль, машина вылетает с полосы, ее крутит, а потом выбрасывает с дороги в кювет.

Время замедляется. Она слышит ужасный хруст и чувствует, что летит внутри автомобиля, но словно сама по себе, и воздух стал вязким, как вода. Машина падает на гравийное дно придорожного рва мягко, как на подушку — так кажется Диане, глаза ее закрываются, и она будто уплывает куда-то.

Но ненадолго. Чьи-то руки поднимают ее, вырывая из сна, и уносят прочь. Она слышит шепот голосов, какая-то женщина, заикаясь, говорит: «Н-не смотри на нее, дорогая. Кошмар, что у нее с лицом».

Диана внезапно ощущает тепло в своих волосах и на щеке. Титаническим усилием подняв руку, она касается одним пальцем своего лица. Липкая субстанция, шершавая от крошечных камешков, стекает с ее лба, покрывая щеки и нос. «Что бы это могло быть?» — думает она и снова проваливается в забытье.

Когда она просыпается, свет ослепляет так, что она инстинктивно закрывает глаза. Ресница за ресницей она разлепляет веки снова, понимая, это не яркие лучи средиземноморского солнца, как она надеялась, а слепящая белизна обстановки вокруг, пронзительный верхний искусственный свет. Она в больнице.

Она тянется к своему лицу, смутно припоминая теплую влагу, которую там ощущала. Была ли это кровь? Вместо плавных изгибов скул и изящного патрицианского носа она чувствует грубые шрамы, глубокие раны и слои бинтов, она кричит.

Монахини в рясах вбегают в ее палату, и Диана понимает, что это церковная больница.

— Ну, ну, дорогая. Скоро приедут ваши родные. — Монахиня с одутловатым лицом похлопывает ее по руке.

Диана может думать только об М. Он будет переживать, почему она не приехала.

— Можно мне телефон, пожалуйста? Мне нужно позвонить, — говорит она или пытается сказать. Кажется, разборчиво получилось сказать лишь одно слово — «телефон».

— Тише, дорогая, — отвечает добрая монахиня, и снова похлопывает Диану по плечу. — Вам нельзя волноваться. Уверена, ваша семья позаботится о вас. Вам надо отдохнуть после этой ужасной аварии.

Диана протестует, но быстро выдыхается и на нее снова опускается тьма. Так проходит день, то есть она думает, что это один очень сумрачный день с краткими проблесками, когда она приходит в сознание и видит попеременно Мулю, Пулю, Дебо, Тома и Нэнси. Но не М. Никогда М.

И затем внезапно она совершенно приходит в себя. Резко садится на кровати, замечает дремлющего рядом в кресле отца.

— Пуля, — шепчет она неожиданно беззащитному, скрюченному старику. — Пуля! Что случилось?

Он распахивает глаза, улыбается: — Рад, что ты вернулась, дорогая.

— Где же я была? — спрашивает она полушутя. Она пытается улыбнуться, но от усилия по ее лицу разливается боль. Она оставляет эту попытку.

— С чего начать рассказ? — спрашивает он, тоже шутливо, потирая глаза и прогоняя сон. — Попробую так: все началось с ужасной автокатастрофы. Понадобились две операции, чтобы восстановить твое прекрасное лицо. И благодаря поддержке и щедрости лорда Мойна…

Какое, черт возьми, отношение лорд Мойн имеет к ее лечению?

Она перебивает: — Отец Брайана?

— Да, он бросил все силы, чтобы собрать Шалтая-Болтая обратно, и настоял, чтобы за это взялся лучший хирург в Лондоне, доктор из Новой Зеландии Говард Джиллис. И слава богу, что он так встревожился: теперь врачи говорят, что ты выйдешь из этой больницы такой же красавицей, как и до аварии. Вряд ли это удалось бы, если бы остались грубые широкие швы.

Она вздыхает с облегчением. — Я в неоплатном долгу перед ним.

Пуля кивает, и новые вопросы начинают роиться в ее голове. Он сказал, что она перенесла две операции? Она не помнит ни одной из них, ей кажется, что она попала в больницу вчера вечером. Или, возможно, день или два назад.

— Давно я здесь? — спрашивает она.

— Дней десять. Нет, — он задумывается, — одиннадцать, если считать день, когда тебя привезли.

— Одиннадцать дней? — Она в шоке.

— Да. Если ты беспокоишься о Джонатане и Десмонде, не переживай, пожалуйста. Они у Брайана, разумеется, с няней, и мы с Мулей навещаем их. Мы не хотели, чтобы они видели тебя в таком состоянии, поэтому не приводили их сюда.

Она любит своих мальчиков, но уверена, что Брайан и няня отлично заботятся о Джонатане и Десмонде. Нет, не из-за них она встревожена:

— А что с М?

Отец напрягается. Он никогда даже не пытался скрывать свою неприязнь к М, он не может простить Мосли, что тот разрушил брак Дианы.

— Так что о нем слышно? Он, наверное, ужасно волнуется. Где он?

Отец колеблется и отводит взгляд, наконец отвечает нехотя:

— Диана, я не знаю. Он не появлялся в больнице. — Почему? Он знает, что произошло?

— Да. В ту ночь, когда ты не приехала к нему, он позвонил нам с мамой, а когда мы не ответили — Нэнси. Он узнал обо всем от нас. Но, кажется, он планировал отвезти детей в Италию и решил не менять планов.

Ее начинает подташнивать. М уехал в Италию со своей невесткой, когда она была без сознания, когда ей делали операции? Она старается глубже дышать, чтобы успокоиться.

— Ты нормально себя чувствуешь? — спрашивает Пуля.

— Да, — тихо отвечает она, сгорая от стыда, что это унижение приходится переживать на глазах отца. Хорошо еще, что не Нэнси ей об этом рассказала.

Чтобы сменить тему, она спрашивает: — Сколько меня продержат в больнице? — Кажется, доктор сказал, около месяца.

— Месяца? — Она ошеломлена. Она считает в уме, и срок лечения не укладывается у нее в голове. Вот-вот начнется вторая неделя отпуска М, она должна быть с ним там, чтобы обойти Баба — раз и навсегда. Если Диана в ближайшее же время не доберется до Италии, та решит, что окончательно вытеснила соперницу. Диана этого не допустит. И ее переживания из-за бесчувственности М сейчас не важны, слишком многим она пожертвовала ради него, ради их общего будущего, чтобы пренебречь этим всем из-за его минутного эгоизма. Диана выиграет эту битву.

— Пуля, ты должен мне помочь… — Несмотря на то, что у нее болит все тело, особенно лицо, она тянется к нему поближе. Монахини ни слова не должны расслышать.

Он подается вперед в своем кресле, на лице, обычно хранящем стоическое выражение, читается тревога.

— Все что угодно, Диана. Хочешь, я вызову медсестру? Нужно еще обезболивающих? Или, может, позвонить маме?

— Я хочу, чтобы ты помог мне сбежать в Италию.

23 июля 1935 года