Верность сестер Митфорд

Суррей, Англия

Почти как в старые добрые времена. Муля и Пуля смеются в компании величавой кузины Клементины, которую все зовут просто Клемми, в то время как ее не выпускающий изо рта сигары муж Уинстон пьет виски вместе со своим сыном Рэндольфом и Томом, они давние друзья. Декка и троюродный брат Эсмонд переговариваются о чем-то в углу, а Дебо на танцполе, и приглашений у нее больше, чем она может принять. Даже Диана здесь. Она не сказала мне ни слова, но оживленно беседует с Памелой и Дереком, и я задаюсь вопросом, не потому ли она так сияет, что Дерек связался с фашистами, а теперь, в какой-то степени, и Памела тоже. Или, возможно, дело в том, что Мосли здесь нет и она может излучать свой свет на всех.

Политические потрясения, семейные разногласия, экономическая нестабильность — все это где-то там, с кем-то другим. Но не здесь, в Черкли-корт, поместье лорда и леди Бивербрук в графстве Суррей, на их ежегодном летнем празднике. Здесь каждый сверкает драгоценностями из семейных шкатулок, ошеломляет и впечатляет на фоне безупречного оштукатуренного особняка с тосканскими колоннами, в обоих крылах которого выступают шестиугольники эркеров. Дом стоит в окружении идеально ухоженных садов, куда с нижней террасы, окаймленной парапетом, ведут широкие ступени. Жаль, что у меня теперь нет доступа в гардеробную Дианы и я не могу блистать соответственно этому месту, мне приходится довольствоваться старым темно-синим платьем, которое я отдавала местной портнихе перешить лиф. Но мне не одурачить этой переделкой никого из гостей, никто не примет это платье от Вионне с косым вырезом образца 1928 года за модель из вечерней коллекции Коко Шанель 1935 года.

Где же Питер? Мы приехали вместе на взятой напрокат машине и всю дорогу молчали, муж то и дело отхлебывал из серебряной фляжки, с которой не расстается. Должно быть, он все еще переживает вчерашнюю ссору, разгоревшуюся из-за его вызывающего флирта за вечерним бриджем с миссис Мэри Сьюэлл. На самом деле мне не хочется быть с ним на этом празднике, но, если бы я поехала одна, я бы беспокоилась о том, где он и в какие еще неприятности влип. Извинившись, я выхожу на террасу, полагая, что он там.

В темном углу слева я замечаю две фигуры. Их движения кажутся взволнованными, мне кажется, что они дерутся. Я делаю шаг в их сторону. Стук каблуков отлично слышен на пустой террасе, но те двое даже не оборачиваются. Но тут мой каблук попадает в стык между плитами каменной кладки и раздается скрежет, и тогда они разлепляются и оглядываются на меня. Я понимаю, что двое не дерутся, а целуются, и это мой муж и какая-то женщина.

Я разворачиваюсь и почти бегу обратно в Черкли-корт. К своему ужасу, я попадаю прямо в гущу жарких дебатов между Уинстоном, лордом Бивербруком и Дианой, стоящими в центре большой компании. Я не доставлю Диане — или Питеру, если вдруг он войдет, — удовольствия видеть меня расстроенной. Трясущейся рукой я прикуриваю сигарету, беру у проходящего официанта хрустальный бокал шампанского, осушаю его одним глотком и спрашиваю:

— Из-за чего шум?

— Миссис Родд… — оборачивается лорд Бивербрук, по-видимому, собираясь разглагольствовать. Но мне внезапно становится невыносимо, что меня называют «миссис Родд». «Какая ирония», — думаю я. Я столько лет стремилась к браку, а сейчас супружество ощущается как отвратительное ярмо, а не как приятный союз.

Я прерываю его:

— Лорд Бивербрук, полагаю, мы знаем друг друга достаточно долго, чтобы вы могли называть меня просто Нэнси.

Диана приподнимает бровь, удивленная моим фамильярным обращением с уважаемым хозяином. Канадский газетный магнат и политический кукловод — человек баснословно богатый и обладающий властью. Он занимал посты в кабинете министров, а потом основал газету «Дэйли Экспресс», которая обращается к консервативным представителям рабочего класса, хотя ему и в голову не пришло бы пригласить кого-то из них на свою вечеринку. Сколько я себя помню, он всегда был закадычным другом Уинстона, и для меня удивительно, как они умудряются оставаться друзьями, несмотря на то, что в прошлом были политическими оппонентами. Не говоря уже о том, что кузина Клемми не поклонница лорда Бивербрука, а она имеет огромное влияние на своего мужа, Уинстона.

— Я буду звать вас Нэнси, если вы будете называть меня Макс, — говорит он приятным шутливым тоном.

— Как я и говорил, — рявкает Уинстон, явно пытаясь вернуться к прерванному мной спору. — Мы не должны сводить глаз с этого парня Гитлера. Он уже нарушил несколько условий Версальского договора, и, как сообщают мои источники, он готовит войска и оружие проворнее, чем мы можем их посчитать. По сути, он в шаге от того, чтобы развязать войну на континенте.

Лорд Бивербрук фыркает и открывает рот, чтобы ответить. Но, прежде чем он успевает заговорить, вмешивается Диана:

— Я думаю, вы неправильно понимаете намерения фюрера, кузен Уинстон. Ему нужны вся эта помпезность и антураж, чтобы поднять дух своего народа, который больше десятилетия был подавлен после Великой войны. Главная его задача — укрепить экономику Германии, дать людям жилье и работу. И я осмелюсь сказать, что он лучше нас знает, что важно для его народа.

Уинстон несколько секунд молча смотрит на Диану. Молчание для него редкость, и я готовлюсь к следующей тираде.

— Он фюрер, не так ли? Он ваш фюрер? Вы знаете, что это слово переводится как «абсолютный лидер»? И что он получил титул не благодаря волеизъявлению своих драгоценных граждан, а благодаря воровству, узурпации, насилию и лжи?

Диана колеблется, и лорд Бивербрук не готов допустить, чтобы дискуссия шла без него. Он не упускает паузу.

— Может и так, Винни, но это не значит, что мы должны ввязываться в войну. От последней мы еле оправились. Британцы совсем не жаждут сражений и потерь, а тебе подавай народ на военные учения и на заводы по производству боеприпасов для спешного перевооружения. Я думаю, Чемберлен поступил правильно: давайте сохранять мир.

— Вы готовы закрыть глаза на то, что Гитлер вытворяет с евреями в своей стране? А на то, что он еще для них приготовил? Мне сообщают, что он собирается обнародовать целую систему законов, которая еще сильнее их ущемит.

Он смотрит на Диану со странной улыбкой чеширского кота.

— Но, возможно, эти идеи очень нравятся некоторым в вашей семье, Диана. Я слышал, что ваша младшая сестра, Юнити, опубликовала антисемитский манифест в немецкой газете «Штюрмер», причем в заголовке упоминалось, что она моя родственница.

У меня пересыхает во рту. Похоже, что новость о выкрутасах Юнити уже всем известна. Мы узнали о ее поступке непосредственно от самой Юнити, она прислала Муле вырезку из газеты с опубликованной статьей и приложила перевод. Она с гордостью сообщила, что публично объявила себя «ненавистницей евреев». Мне стало плохо, когда Муля показала мне письмо. Как они позволяют ей оставаться в Мюнхене, если таковы результаты? Я спросила об этом мать, но Муля сделала вид, что не услышала меня.

Мне кажется, или Диана покраснела? Неужели моя безмятежная сестра окончательно потеряла свое легендарное самообладание? Она не отвечает на укол Уинстона, и мне интересно, звучал бы ее голос громче, взялась бы она спорить, если бы Мосли был здесь? На мгновение я даже забыла о предательстве, которое застала на террасе.

Я с нетерпением жду ответа Дианы, и тут меня кто-то трогает за плечо. Я поворачиваюсь и вижу Питера.

— Мы можем поговорить? — заплетающимся языком спрашивает он, взгляд его затуманен.

У меня желудок сжимается от отвращения — и к нему, и к себе, — но я киваю. Я не собираюсь выяснять с ним отношения здесь, в Черкли-корте. Не хочу, чтобы он ставил меня в неловкое положение перед уважаемыми людьми и Дианой. Перед Дианой в первую очередь.

Мы отходим в угол комнаты.

— Как ты мог? — шиплю я. — Ты хоть знаешь, кто эта женщина?

— Прости, Нэнси. Все дело в выпивке. Я обещаю бросить… — Он заикается, покачивается с трудом выдавливает из себя слова. — Все изменится, когда мы будем в Венеции.

Завтра в полдень мы отправляемся в путешествие в Венецию и по Адриатике. Я надеялась, вдруг это поможет нам начать все сначала после месяцев ссор, но сейчас мне невыносима сама мысль остаться с ним наедине на целых три недели.

— Не хочу обсуждать это здесь. Надо отвезти тебя домой, пока ты не набрался еще сильнее и не выставил на посмешище нас обоих.

К счастью, рядом появляется Том: — Все в порядке, Нэнс?

— Не совсем. Нужно как можно скорее отвезти Прода домой, чтобы он не разрушил нашу репутацию. Ты будешь таким лапочкой, если уведешь его отсюда, а я поищу машину.

Он пожимает мне руку.

— Конечно. Пошли, дружище, — говорит он Питеру и уводит его в фойе.

Прежде чем уйти, я хочу сделать одну вещь. Я обвожу взглядом зал в поисках Дианы. Куда она делась? Часы пробили всего лишь час, так рано прием покидают только гости в возрасте. Я не знаю, когда мне удастся увидеть ее в следующий раз, и я хочу поговорить с ней с глазу на глаз, без Мосли. Возможно, даже извиниться за «Потасовку», из-за которой Мосли навсегда запретил мне появляться там, где будет он, и в их с Дианой доме. Несмотря на наши разногласия, я не хочу терять сестру навсегда. Мне и так слишком одиноко.

12–23 июля 1935 года