Верность сестер Митфорд

Байройт, Германия

— Еще чаю, леди Мосли? — спрашивает Гитлер Диану с любезной улыбкой. Порой ей сложно поверить, что этот добрый джентльмен с безупречными манерами — тот самый человек, который в марте так смело и неожиданно нарушил Мюнхенское соглашение. Соглашение, которое на время сделало вернувшегося с переговоров Чемберлена героем и миротворцем. Не обращая внимания на четырехсторонний пакт между Великобританией, Францией, Италией и Германией, в котором Гитлер согласился удовлетвориться «возвращением» Судетской области, региона, где проживало много немцев, всего несколько месяцев спустя он захватил всю Чехословакию — к ужасу всего мира.

— Звучит заманчиво, мой фюрер. Спасибо, — отвечает она, подставляя прекрасную фарфоровую чашку с изящной золотой гравировкой в виде свастики. Как Гитлеру удается обеспечить, чтобы в ресторане байройтского отеля «Голденер Анкер», где он остановился на время фестиваля, чай подавали в нацистском фарфоре, изготовленном на заказ? Возможно, его тут хранят на всякий случай?

Наблюдая, как он наливает ароматный напиток, Диана мечтает оказаться дома и прижать к себе сладко пахнущего восьмимесячного Освальда Александра, которого они называют просто Александром. Сейчас у него такой чудесный возраст, хотя его появление на свет было не из простых. Ей и Мосли пришлось публично объявить о своем браке после рождения сына, и это вызвало неожиданно бешеную бурю. Негодование и возмущение Бабá было предсказуемо, но шок и огорчение бедняжки Николаса, сына М, стало для них болезненным. Диана старалась заботиться о детях Мосли, хотя они не всегда отвечали взаимностью — Баба прочитала им слишком много сказок о злых мачехах, — но его сыновья обожали Джонатана и Десмонда, и это согревало ей сердце.

Однако с приближением пасхальных каникул в школе-интернате Николаса ситуация успокоилась, и Диана посчитала, что все уладилось. Она наслаждалась возможностью подольше пожить в Вуттон-Лодже со своими тремя сыновьями и Мосли, время от времени их навещали его дети — до тех пор, пока Гитлер не решил оккупировать всю Чехословакию, щелкнув по носу Чемберлена, Муссолини и Даладье. Она ожидала подобного развития событий, но народ и близкие оказались сильно угнетены этим. И хотя премьер-министр Чемберлен не объявил в ответ войны, всех охватило дурное предчувствие, Мосли тоже был в замешательстве. Только восторженная, на удивление многолюдная толпа на его июльской встрече в выставочном зале Эрлс-Корт — демонстрация за мир с Германией и против войны — смогла на какое-то время успокоить М.

Но затем Мосли опять начал переживать о финансовом положении БСФ. Состоится ли сделка по радио, если будет объявлена война? Как он будет поддерживать деятельность БСФ до тех пор, пока Гитлер не захватит Великобританию — М верил, это случится, немецкие войска неудержимы, — без денег, которые могла бы зарабатывать радиостанция? Разговоры об этом постоянно шли в Вуттон-Лодже, и никакие увещевания не успокаивали мужа. Бедняжку Александра пришлось оставить на попечение няни, а Диана опять отправилась в Германию, чтобы сотворить чудо. И вот она сидит тут.

— Вы предвкушаете сегодняшнюю оперу? — спрашивает она, стараясь придать голосу волнение и искренний энтузиазм. Честно говоря, она скучает в опере и любовь фюрера к занудной музыке — один из самых неприятных моментов в этой поездке. Когда же, наконец, наступит удобный момент, чтобы заговорить о том, ради чего Мосли послал ее сюда: завершена ли сделка, можно ли запускать работу радио, в силе ли договоренности, несмотря на происходящее с Мюнхенским соглашением?

— О да, — благоговейно отвечает он. — «Летучий голландец» должен быть очень вдохновляющим.

Пока она болтает с Юнити и Гитлером о сегодняшней постановке и великолепии роскошных декораций в Фестшпильхаусе, про себя Диана думает о том, как отличается в этом году фестиваль. Настроение царит подавленное, и стало гораздо меньше белокурых молодых, яблочно-румяных солдат, которые повсюду сновали тут в предыдущие годы. Зато появились перебинтованные и хромающие военные, которых привезли сюда, чтобы Вагнер вдохновил их на скорейшее выздоровление, и хотя Диана сомневается, что тяжеловесные постановки Вагнера — это то, что доктор прописал, она также знает, что никто не отклоняет приглашений Гитлера.

— Для меня бальзам на душу, что вы обе, милые леди, будете моими почетными гостьями, — говорит он, любезно кивая и улыбаясь каждой. Диана знает, что ему на самом деле нравится появляться на Байройтском фестивале под руку с аристократками, сестрами Митфорд, особенно учитывая близкую связь их семьи с самим Рихардом Вагнером. — Ваше присутствие помогает успокоить мой мятежный дух и внушает надежду на мирное будущее Великобритании и Германии.

Юнити сжимает руку Гитлера. Диана хорошо знает, что благополучие фюрера для сестры важнее всего.

— Что с вами? — спрашивает Юнити.

— Мое тело в порядке, meine Walküre. Только мой дух томится.

— Я на все готова, лишь бы помочь вам, — жалобно тянет Юнити.

— Я знаю, — отвечает он, похлопывая ее по руке. — Но над этим вы не властны. Вы много раз говорили со мной об этом и умоляли меня, и мне больно, что мой священный долг призывает меня сделать то, что расстроит вас.

«О чем, черт возьми, он говорит?» — думает Диана.

А вот Юнити, кажется, догадалась, потому что глаза ее расширяются и она вскрикивает:

— Нет!

Взгляд Гитлера метнулся к его телохранителям, рассредоточенным по ресторану. Несколько других гостей даже не взглянули в их сторону, хотя не могли не расслышать громкий вскрик Юнити. Не осмелились.

Что же такое знает ее сестра, почему она в такой панике? Какой следующий шаг собираются предпринять нацисты? Диана не может спросить напрямую; нетерпение и откровенный интерес неуместны. И все же Диана молится, чтобы, какой бы приказ ни отдал Гитлер своим войскам, проклятый Уинстон не оказался прав: дескать, стремясь к миру, Чемберлен добился войны.

Фюрер подается к Диане и Юнити. Он берет каждую из них за руку, понижает голос и произносит:

— Ради вашей безопасности я сообщу вам кое-что абсолютно секретное, об этом знает только высший генералитет и министры. Вы обе должны вернуться в Великобританию сразу после сегодняшнего представления. Скоро вам будет небезопасно оставаться в Германии.

По телу Дианы пробегает холодок. Теперь она понимает весь этот туманный разговор.

И хотя ему не нужно пояснять, он все-таки продолжает:

— Война неизбежна. Она может начаться в ближайшие дни или недели. И самое безопасное место для моих драгоценных близких — их собственный дом.

— Но вы обещали мир между Великобританией и Германией! И это мой дом! — причитает Юнити и начинает рыдать, жалкое зрелище.

Что теперь будет с радиостанцией, от которой так много зависит? Возможно ли вести бизнес в таких обстоятельствах? Такие мысли проносятся в голове Дианы. В конце концов, британское правительство понятия не имеет об их договоренности с правительством Германии. Война не обязательно должна отменить их коммерческий радиопроект.

Гитлер отпускает руку Дианы и кладет обе свои удивительно бледные, элегантные руки на руку Юнити.

— Понимаю. Все понимаю. Вы доказали, что вы настоящая нацистка и немецкая Walküre. Но ваше правительство не хочет принять оливковую ветвь, которую я протягиваю снова и снова, не хочет признать, что Германия призвана объединить весь свой народ и все свои разобщенные земли в единую нацию. Великобритания возражает даже против того, чтобы я вернул в семью немецкий народ, который был отдан под власть поляков Версальским договором. Даже под моей защитой, meine lieblinge[26], для вас здесь может быть слишком небезопасно.

Грудь Юнити вздымается, рыдания усиливаются, и Диана задается вопросом, есть ли еще какая-то причина, по которой Гитлер желает их отъезда. Может быть, высылая Юнити на родину, он хочет подать сигнал Великобритании, что настроен серьезно? Сработает ли возвращение Юнити на пользу его пропаганде?

Но Диана спокойна — не важно, есть ли скрытые мотивы в их высылке из Германии или нет. Главное, она знает свою цель и как ее достичь.

Она поворачивается к Гитлеру и говорит:

— Я отказываюсь верить, что это последний раз, когда я вижу вас, мой фюрер. Лорд Мосли продолжит крестовый поход за мир, и чем бы он ни увенчался, я уверена, что вы одержите победу и что мы снова встретимся в Великобритании после объединения. Мосли, Юнити и я будем ждать вас там, готовые помочь и выступить на вашей стороне.

Неужели это слезы блеснули в глазах Гитлера? Но нет, на щеке нет следа слез, должно быть, это игра солнечного света. Как бы там ни было, он заявляет с преувеличенной бравадой:

— Это моя величайшая надежда, прекрасная леди Мосли. А пока нас ждет «Летучий голландец» и весь сегодняшний вечер.

4 августа 1939 года