Верность сестер Митфорд

Мулю, сколько я ее помню, не очень-то заботили права других людей на политические взгляды, и хотелось бы мне понять, что ею на самом деле движет — желание держать Юнити подальше, в Германии, или она просто хочет поставить меня на место. И то и другое может оказаться правдой, а может и обе причины сразу.

— Муля, мы не против убеждений Юнити. Нас беспокоит ее поведение. Она может поддерживать политическое движение, голосуя на выборах или даже участвуя в акциях протеста, но это совсем не то же самое, что переехать в другую страну, преследовать тамошнего политического лидера, а потом вернуться домой в полном фашистском облачении с оружием, — говорю я как можно спокойнее.

К моему крайнему изумлению, Пуля кивает: — Нэнси права, Сидни.

Муля широко распахивает глаза, и он ненадолго замолкает, прежде чем продолжить.

— Но, может, не обязательно возвращать ее домой. Что если послать кого-то из детей присмотреться к поведению Юнити и ее компании? Рассказать нам обо всем?

Муля обдумывает его идею, и по блеску ее глаз я вижу, что это предложение нравится ей гораздо больше, чем возвращение Юнити.

— Может быть, послать Диану? Она хорошо знает Германию.

— Сомневаюсь, что Диана сейчас способна принимать правильные решения, — говорит Питер. — Не она ли только что выписалась из больницы, чтобы пролететь через пол-Европы ради встречи с любовником? И, кроме того, разве ей не надо восстановиться после операций?

Декка и Дебо фыркают, и даже Памела хмыкает. Муля молчит. И что она может сказать?

Я подхватываю мысль Питера:

— Кроме того, она уже неделями была с Юнити в Мюнхене в компании нацистов и ни разу не забила тревогу по поводу ее поведения. Боюсь, она не тот человек, который сможет привезти ее домой. И вообще, Диана ведь еще в Италии с Мосли?

— Да, Диана восстанавливается там. Может, и напрасно мы беспокоимся за Юнити. — Муля прищуривается, поворачиваясь ко мне. — Может, ты просто снова нападаешь на своих сестер, потому что не разделяешь их взглядов, как в «Потасовке»?

Как же я устала от ее раздражения и неприятия! Интересно, задумывалась ли когда-нибудь Муля, что мне пришлось отточить язвительность, стать клинком, чтобы выжить в этой семье? Я отчаянно хочу покончить со всеми дрязгами и вернуться к ускользающему покою, который обрела с Питером на Адриатике. Но разве можно оставить Юнити в такой ситуации? Она подвергает риску себя и других, и я никогда не прощу себе, если не попытаюсь помочь. Особенно учитывая, что никто другой, очевидно, за это не возьмется.

Питер касается моей руки и заглядывает в глаза. Он, должно быть, видит, что внутри я разрываюсь на части, мне хочется сбежать подальше, но совесть велит помочь. Он оказывается на высоте и ведет себя как муж, которым поклялся быть.

— Почему бы не послать Тома? — говорит он вместо меня.

20 августа 1935 года