Верность сестер Митфорд

Денхэм, Англия

Диана заканчивает кормить грудью малыша Макса. Какой он крепенький уже в одиннадцать недель, думает она. Аккуратно кладет его в коляску, чтобы не разбудить, и прикрывает пеленкой, чтобы защитить от солнца, гуляет с ним по саду фермы Сейвхей. Паркует коляску у скамейки в тени и устраивается с книгой «Королева Елизавета и граф Эссекс» Литтона Стрейчи.

Закрыв глаза, она вдыхает аромат душистого горошка, выросшего рядом с ирисами и георгинами, можно сказать, наслаждается ясной погодой. Но как смеет она радоваться прекрасному летнему дню, когда Мосли гниет в темной, кишащей паразитами тюрьме! Пытаясь избавиться от стыда, она начинает думать о том, что отвезти ему в следующий еженедельный визит в Брикстонскую тюрьму. Может, какую-то особенную книгу, которая его утешит и развеселит? Какую одежду ему передать? Ей придется рыться в его старых поношенных вещах — тех, в которых он ходил на рыбалку в Вуттон-Лодже или на лесные прогулки, — потому что во время ее последнего визита он попросил больше не приносить одежду деревенского сквайра. Судя по всему, из-за нее возникали «небольшие неприятности» с другими заключенными. Однако, как бы он ни просил, газет она ему не принесет. Заголовки о нем оскорбительны, и ей невыносима мысль о том, что он будет читать их в одиночестве в этом ужасном месте.

Она напоминает себе, что нужно упаковать еще одну коробку книг из обширной библиотеки фермы Сейвхей. На прошлой неделе военные сообщили ей, что поместье конфисковано в военных целях. Конечно, и остальные усадьбы постигла та же участь, но у их владельцев были и другие дома, куда они могли переехать. У Дианы и ее мальчиков вариантов не так много, тем более что она и Мосли — изгои общества. Даже Баба не предложила им кров. Диана была благодарна, что хоть кто-то из семьи протянул руку помощи: Памела и Дерек примут их в Ригнелл-Хаусе, на ферме в Беркшире. Учитывая, что Памела и Дерек открыто поддерживали фашизм, Диана и ее мальчики не нанесут репутации хозяев особого ущерба.

— Леди Мосли? — Из-за каменной ограды сада со стороны дома появляется горничная.

— Да? — Пришли люди, они хотят поговорить с вами.

— Кто? Мне не хотелось бы беспокоить ребенка, если это не срочно.

— Они не дали визитной карточки, мэм.

«Странно, — думает Диана. — Все дают визитные карточки». Может быть, это журналисты, думает она. Репортеры преследуют ее с момента ареста Мосли, даже здесь, на ферме Сейвхей.

— Что это за люди? Это ведь не журналисты? — Не похоже, мэм. Там женщина с тремя мужчинами.

Сердце Дианы начинает биться чаще. Репортеры иногда появляются парами, но не стайкой. Посетители могут оказаться полицейскими, но странно, что среди них есть женщина. Они приехали, чтобы провести еще один обыск? Через несколько дней после заключения Мосли они ворвались на ферму Сейвхей. Диана знала, что они ничего не найдут, — она уже сожгла самые компрометирующие документы, — но тем не менее разнервничалась. Неужели они распотрошат все коробки, которые она и горничные тщательно упаковали?

Этот проклятый новый закон Уинстона дает властям неограниченную власть вторгаться в дом без всяких доказательств.

Она оставляет Макса со служанкой, наказав ей не торопясь отвезти его в детскую, где няня приглядывает за полуторагодовалым Александром, пересекает сад и входит в дом. Посетители ждут ее в фойе.

— Чем могу быть полезна? — спрашивает она, изучая этих четырех странных людей. Их властный вид и убогая одежда говорят ей, что они действительно из полиции.

— У нас есть ордер на ваш арест, — говорит самый высокий из мужчин в мятой фетровой шляпе.

Арестовать? Ее? Диана переживала о безопасности Мосли, учитывая его неосторожные выступления, но она-то не участвовала в деятельности БСФ, она всего лишь любящая жена. Самое предосудительное, что сделала она, — это переговоры о коммерческой радиостанции, но никаких бумажных следов этого не осталось. Может, дружба с Гитлером — ее преступление?

Но как насчет запертого ящика, в котором она хранила контракты? Ведь на замке появились царапины и казалось, что он приоткрыт? Неужели МИ-5 все-таки побывали в ее кабинете?

— На каком основании? — спрашивает она, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал спокойно, спина оставалась прямой, а губы и руки перестали дрожать.

— Нам не нужны основания, — с самодовольной улыбкой отвечает мужчина.

Подключается женщина:

— Я провожу вас в вашу спальню. Вы можете собрать нужные вещи на выходные.

«Выходные?» — с облегчением думает Диана. Кажется, прозвучали именно такие слова. Возможно, власти просто хотят успокоить публику, демонстративно наказав «козла отпущения». Даже самые жестокосердные британцы не захотят разлучать мать с детьми на более долгий срок. Какие будут заголовки, думает она.

Женщина-полицейский следует за Дианой вверх по лестнице к спальне. Диана оборачивается к ней:

— Мне также нужно упаковать кое-какие вещи для моего ребенка. Я кормлю грудью и не могу расстаться с ним на все выходные. Он должен поехать со мной.

— В тюрьму Холлоуэй не допускаются младенцы, — отвечает офицер.

Холлоуэйская тюрьма? О боже, это самая большая женская тюрьма в Западной Европе, где сидят преступницы всех мастей. Это не камеры заключения местной Дэнхемской полиции. Воображение рисует ей железные решетки и загон в центре, охранников, которые смотрят на заключенных, словно на животных в зоопарке.

Диана замирает на ступенях, глядя на полицейскую:

— Но моему ребенку всего одиннадцать недель! Ему нельзя расставаться с матерью. Он будет голодать.

Женщина пожимает плечами. Как она может быть такой бесчувственной, когда речь идет о младенце? Разлучать его с матерью на все выходные! Диане хочется замахнуться на нее, столкнуть с лестницы, хотя и не она причина этой катастрофы. Вместо этого Диана отворачивается и продолжает подниматься по лестнице.

— Тогда нам придется зайти в детскую. Я должна сообщить няне, что она будет присматривать за обоими мальчиками — полуторагодовалым Александром и Максом, которому одиннадцать недель.

Диана подчеркивает возраст сыновей. — У вас есть пять минут. — Офицер невозмутима.

Диана преодолевает второй лестничный пролет, поднимается в детскую, огромную игровую, куда выходят спальни мальчиков и няни. Малыш Александр топает к ней с плюшевым кроликом в правой руке. Няня сидит в кресле-качалке с крохотным Максом на руках и баюкает малыша, не сводя глаз с его старшего брата.

Диана опускается на колени перед Александром и говорит:

— Маме нужно уехать в небольшое путешествие. Поцелуй ее и пообещай, что будешь слушаться няню.

Александр тянется к ней и небрежно чмокает в щеку влажными губами. Она прижимает ладонь к месту поцелуя, словно пытаясь впечатать его. «Всего лишь выходные, — успокаивает она себя, когда подступают слезы. — Я оставляла его на гораздо более долгий срок ради поездок в Германию», — напоминает она себе. Она мысленно благодарит Бога за то, что ее старшие мальчики в школе-интернате и не заметят ее отсутствия. Им необязательно даже знать об этом. Она вернется задолго до их школьных каникул.

Она поднимается, ерошит волосы Александра и идет к няне, которая встает ей навстречу. Диана обнимает малютку Макса, вдыхает его сладкий детский запах. И шепчет непостижимые слова:

— Меня везут в тюрьму.

Няня хватает ртом воздух, словно задыхаясь, плачет. Диана утешает и ее, и себя:

— Не волнуйтесь. Мне сказали, что это только на выходные, и мне чуть спокойнее, зная, что дети будут с вами до моего возвращения. Конечно, бедняжке Максу придется сложно, он будет просить грудь, но, думаю, нам придется перевести его на детское питание.

При этих словах няня начинает рыдать. Диана говорит:

— А теперь я рассчитываю, что вы будете сильной ради детей. И я надеюсь, что вы справитесь с переводом Макса на смесь. Я сейчас же пришлю горничную с бутылочками и смесью, все будет в вашем распоряжении.

Та вытирает глаза носовым платком и отвечает: — Вы можете рассчитывать на меня, леди Мосли. — Ваши усилия будут вознаграждены, обещаю.

Диана в последний раз целует Макса, прежде чем передать его няне. Ее железная воля не может удержать лишь одну-единственную слезу, а потом она снова превращается в спокойную, безмятежную, загадочную и сильную женщину, в которую влюбился Мосли. Потому что, в конце концов, все это было ради него.

20 апреля 1941 года