Верность сестер Митфорд

Стаффордшир, Англия

Диана старается не смотреть на Мосли. Если их взгляды встретятся, он догадается, что она наблюдает за ним, совершенно подавленная. И тогда он может настолько пасть духом, что уже не поднимется. Она не позволит себе отчаяться, она уже слишком многим пожертвовала, чтобы смириться с провалом. Нет, она позаботится, чтобы Мосли вознесся, как она всегда об этом заботилась.

Чемберлен продолжает бубнить по радио, но мысли Дианы далеко отсюда. Они не здесь, в уютной на вид, обшитой деревом библиотеке Вуттон-Лоджа, за французскими дверями которой щебечут птицы и благоухают цветы. Ее мысли не следуют за словами исторического заявления премьер-министра на Би-би-си, которое она слушает вместе с Бабá, Мосли и его детьми — Николасом, Вивьен и Микки, а также со своими сыновьями Джонатаном и Десмондом: все они сбежали в Вуттон-Лодж на время войны, вместе с отрядом нянь, и, конечно же, рядом в детской малыш Александр. Война… Она с трудом может даже произнести это слово про себя.

Вместо этого ее мысли сосредоточены на стратегии. Как им с мужем оставаться в безопасности и в то же время готовиться к несомненной победе Гитлера, к тому чудесному времени, когда Мосли сможет наконец возглавить страну после переговоров и подписания мира? М уверяет, что вооруженные силы Англии не идут ни в какое сравнение с немецкой военной машиной, и Диана рассчитывает на это. Она не собирается участвовать в заговоре и мятеже, ничего такого, но ей нужна схема, которая позволит убить двух зайцев одним выстрелом и вписать в план их радиостанцию.

Трансляция заканчивается, все начинают расходиться по своим делам и заботам. Диана рассеянно похлопывает по плечу плачущую горничную, когда та проходит мимо, а затем шепчет успокаивающие слова Джонатану и Десмонду, которые кажутся озадаченными и испуганными одновременно. Легко ступая, она обходит увлеченно беседующих Мосли и Баба, которые на период военного времени решили общаться цивилизованно, если не простить друг друга.

Тишина и уединение — вот что нужно Диане, чтобы продумать следующие шаги. Мосли уже сделал один смелый неверный шаг, последствия которого, как она опасается, ей придется теперь улаживать, иначе они окажутся не у дел на всю войну. Первого сентября, после ультиматума Чемберлена Германии, М опубликовал заявление, в котором провозгласил, что война на самом деле ведется из-за еврейских финансов, и призвал членов БСФ донести до британцев важность мира. Эти слова могли бы понравиться Гитлеру, но не народу и не правительству вступившей в войну Англии. «Интересно, британская разведка уже обратила внимание на это заявление?» — думает она.

Диана входит в кабинет, но там уже устроилась Вивьен; она возвращается в гостиную и видит, что Баба ушла, а Мосли стоит, глядя сквозь огромные окна на ухоженную лужайку. Она пятится на цыпочках, но деревянные половицы скрипят и Мосли оборачивается.

— О, Диана, ты-то мне и нужна! Я обдумываю фразы для публичного заявления БСФ.

Обычно Диана с удовольствием включается в обсуждение и предлагает записать мысли М, в основном чтобы иметь возможность смягчить послание и повернуть его как ей надо. Поэтому сейчас ей так тяжело ответить:

— Дорогой, ты уверен, что это разумно? В свете заявления Чемберлена? — Она не может заставить себя произнести «объявления войны». — Может, лучше через несколько недель?

Мосли вытягивается и подбоченивается, словно он на сцене, а она — одна из его последовательниц.

— Члены БСФ будут ожидать от меня указаний. Мы уже много лет прокладываем путь к миру, и у них возникнет противоречие между тем, что просит их сделать наша страна, и тем, чего требует их совесть и их политическая партия.

— Понимаю. — Она присаживается на край бледно-голубого дивана и съеживается. Инстинктивно она знает, как справиться с этой ситуацией. Хотелось бы при этом обойтись без утомительного спектакля, который ей устроит Мосли, но это вряд ли удастся. «Неважно, — напоминает она себе. — Это необходимо».

Она продолжает:

— Тебе лучше знать, дорогой. Ты всегда все знаешь, и, если ты чувствуешь, что членам БСФ нужно твое наставление, они должны его получить. Даже ценой твоей собственной свободы.

Тревога отражается на его лице.

— Что ты имеешь в виду? Ценой моей собственной свободы?

Она разводит руками, словно показывая, что свобода и его убеждения несовместимы:

— Ну конечно, как фашистская организация, БСФ теперь под лупой у спецслужб, и они будут внимательно следить за нашей деятельностью и публичными заявлениями. В конце концов, то, что безопасно говорить в мирное время, во время войны могут счесть изменой. Но я знаю, что твоя верность своим соратникам сильнее, чем страх за себя, и ты сделаешь правильный выбор в пользу БСФ.

Диана знает, что Мосли не намерен жертвовать своей свободой ради БСФ. Как она и надеялась, ее слова заставили его переосмыслить опрометчивое заявление. Он спрашивает:

— Советуешь исправить наше предыдущее заявление?

— Хм… — Она делает вид, что обдумывает его вопрос. Избегая критиковать его предыдущее выступление, она говорит: — Думаю, стоит воздержаться от слов, что война идет из-за еврейских финансов, учитывая, что Великобритания теперь официально вступила в бой. Возможно, вместо этого стоит констатировать, что война началась, и проинструктировать членов БСФ следовать распоряжениям правительства. Это поможет сбить британские спецслужбы с толка.

— Блестяще, дорогая, как всегда. — Он кивает, соглашаясь с ее предложением. — А возможно ли намекнуть, что БСФ продолжит функционировать и бороться за мир? Это не слишком рискованно? Пропаганда пацифизма ведь не вне закона?

— Нет, я думаю, это очень уместно.

Он чмокает ее в щеку, подходит к столу, берет ручку и бумагу, начинает накидывать черновик. Посмеиваясь про себя, он бормочет:

— Даже если мы хотим мира совсем не из-за пацифизма.

— Я пойду, дорогой? Мне надо узнать, как Юнити, — говорит она, хотя и не собирается звонить сейчас в Германию. Она даже представить боится, как к такому звонку отнеслись бы британские спецслужбы, которые, без сомнения, следят за телефонными линиями. Как бы то ни было, где-то глубоко в душе Диана подозревает, что если Юнити сказала правду во время их последней встречи в Байройте, ее младшая сестра уже вне досягаемости.

— Юнити? — переспрашивает Мосли и непонимающе хмурится.

Неужели он забыл о ее сестре? Той, которая принесла столько пользы их делу? Которая была так нужна для выживания БСФ и их будущего? Диана не может до конца поверить, что Юнити улетучилась из головы Мосли. Забудет ли он однажды так же и про Диану, если она перестанет быть полезной?

— Она осталась в Германии, хотя фюрер и призывал нас уехать, помнишь? — подсказывает она ему.

— Ах да… — отвечает он, не отрываясь от бумаг. «Насколько же он порой отталкивающий», — думает она.

Встревоженная, Диана поднимается по винтовой лестнице в свою спальню. Добравшись до лестничной площадки, она слышит из своей комнаты звон бьющегося стекла. Она бежит на звук, опасаясь, что ребенок ускользнул от рассеянной няни и поранился.

Она распахивает дверь в собственную спальню и с удивлением видит Баба. Она хочет спросить, какого черта несчастная бывшая невестка Мосли делает в ее святая святых, но напоминает себе, что им еще долгие месяцы, если не годы, отсиживаться вместе в Вуттон-Лодже. И тут Диана видит сваленные кучей плотные шторы, которые Баба, должно быть, развешивала. Или, по крайней мере, Баба хочет убедить Диану, что ради этого она проникла в ее личное пространство.

— Что случилось? Я слышала звон, — спрашивает Диана.

Баба смотрит вниз, на пол, на ковер, усеянный осколками стекла. Откуда, черт возьми, они взялись? И тут Диана понимает, откуда. Рамка с фотографией Гитлера, надписанной им собственноручно, которую Диана держала на своей прикроватной тумбочке, упала на пол и разбилась.

— Случайно уронила, — объясняет Баба, но не извиняется.

Но Диана видит, что это вышло не случайно. И она понимает, что в обозримом будущем ей придется столкнуться с врагами не только внешними, но и внутренними.

3 сентября 1939 года