Напоминание о нем

41

Леджер

Она вписалась. Это было нереально и, если честно, немного ошеломляюще. Мы закончили ужин, но все оставались сидеть за столом. Диэм свернулась клубочком у меня на коленях, а я сидел рядом с Кенной.

Когда мы садились ужинать, она заметно нервничала, но потом успокоилась. Особенно когда Патрик начал рассказывать истории про Диэм, вводя Кенну в курс жизни дочери. Он рассказал, как Диэм полгода назад сломала руку.

— И первые две недели думала, что ей придется теперь носить гипс всегда. Никто из нас не догадался рассказать ей, что переломы срастаются, и Диэм решила, если человек ломает кость, она остается сломанной.

— Ох нет, — рассмеялась Кенна. Она посмотрела на Диэм и погладила ее по голове. — Бедняжечка.

Диэм протянула Кенне руку, и та взяла ее. А потом легко соскользнула с моих колен к Кенне. Это произошло очень быстро и очень тихо. Она прижалась к Кенне, и Кенна обняла ее, как будто это самая обычная вещь на свете.

Мы все смотрели на них, но Кенна не замечала наших взглядов, потому что сидела, прижавшись щекой к макушке Диэм. Клянусь, я чуть не расплакался там же, за столом. Я кашлянул и встал.

И даже не извинился, потому что при попытке заговорить мой голос сорвался бы, так что я просто тихонько встал и вышел на задний двор.

Я хотел оставить их вчетвером. Весь сегодняшний день я служил для них своего рода буфером, но они должны были общаться и без меня. Мне хотелось, чтобы Кенне стало комфортно с ними, чтобы их отношения не были связаны со мной.

Я видел, что Грейс и Патрик приятно удивлены тому, насколько Кенна отличается от того, что они ожидали.

Это только доказывает, что время, расстояние и отчаяние позволяют людям лепить злодеев даже из тех, кого они вовсе не знают. Но Кенна никогда не была злодейкой. Она была жертвой. Такой же, как и мы все.

Время подходило к восьми, хотя солнце еще не село, и Диэм пора было спать. Я думал, что Кенна еще не готова уйти, но все же предвкушал последствия этого дня. Я хотел побыть с ней вдвоем, с ней рядом, когда она начнет понимать то, что, я уверен, стало лучшим днем ее жизни.

Дверь открылась, на террасу вышел Патрик. Он не стал садиться. Оперся на перила и молча смотрел во двор.

Когда прошлым вечером я оставил им с Грейс это письмо, я ожидал какой-то немедленной реакции. Я не знал, какой она будет, но думал, что что-то получу. Сообщение, звонок, стук в дверь.

Но ничего не произошло.

Через два часа я наконец набрался мужества и поглядел в окно на их дом, и там горел свет.

Я никогда не ощущал себя таким беспомощным, как в тот момент. Я думал, все мои усилия оказались напрасными, но утром, после восьми бессонных часов, услыхал стук в дверь.

Когда я открыл ее, там стояла Грейс одна, без Диэм, без Патрика. Ее глаза опухли, похоже, от слез. Она сказала:

— Я хочу видеть ее.

Мы сели в грузовик, и я отвез ее, не зная, чего ожидать, — собирается ли Грейс принять Кенну или отвергнуть ее. Когда мы приехали к Кенне, Грейс обернулась ко мне, не выходя из машины, и спросила:

— Ты ее любишь?

Я кивнул без малейшего колебания.

— За что?

В ответе тоже не было колебаний.

— Увидишь. Ее гораздо проще любить, чем ненавидеть.

Грейс несколько минут молча посидела в машине. Потом мы вышли и вместе поднялись по лестнице. Она нервничала так же, как я. По пути она сказала мне, что хочет поговорить с Кенной наедине. Как ни трудно мне было не знать, что они скажут друг другу, это все же было легче, чем не знать, что думает обо всем этом Патрик.

У нас не было времени поговорить об этом. Думаю, потому он сюда и пришел.

Я надеялся, что они с Грейс заодно, но могло быть и наоборот. Может, он согласился принять Кенну только потому, что этого хотела Грейс.

— Что думаешь? — спросил я его.

Патрик задумчиво поскреб подбородок. И ответил, не глядя на меня.

— Если бы ты задал этот вопрос несколько часов назад, когда вы только приехали, я бы сказал, что все еще зол на тебя. И что не жалею, что врезал тебе.

Он помолчал, сел на верхнюю ступеньку крыльца, зажал ладони между колен и поглядел на меня.

— Но когда я увидел вас вместе, это переменилось. Когда я увидел, как ты на нее смотришь. То, как ты прослезился, когда Диэм залезла к ней на колени после ужина. — Он покачал головой. — Я знаю тебя с тех пор, когда ты был как Диэм, Леджер. И ни разу за все эти годы ты не давал мне повода усомниться в тебе. Если ты говоришь, что Кенна достойна Диэм, я тебе верю. Это самое малое, что я могу сделать.

Черт.

Я отвернулся и утер глаза. Я так и не знаю, что делать со всеми этими чертовыми чувствами. С тех пор как Кенна вернулась, их стало слишком много.

Я понятия не имел, что ему ответить. Может быть, ничего. Может быть, его слов достаточно.

Мы посидели молча пару минут. Но это была другая тишина, чем та, в которой мы сидели обычно. На сей раз она оказалась тихой и уютной и вовсе не грустной.

— Черт возьми, — сказал Патрик.

Я повернулся к нему, но он смотрел на что-то во дворе. Я проследил его взгляд… нет. Не может быть.

— Будь я проклят, — тихо сказал я. — Это что… Это чертов голубь?

Да. Это был он. Настоящий голубь. Настоящий живой бело-серый голубь ходил по двору, как будто бы это не было совершенно не подходящее для птицы время во всей истории птичьего племени.

Патрик рассмеялся. И его смех был полон радости.

Он так смеялся, что я тоже рассмеялся.

Но он не плакал. Впервые он не заплакал при воспоминании о Скотти, и я подумал, что это огромный шаг. Не только потому, что шансы этого странного голубя приземлиться в этом дворе именно в этот момент были меньше, чем один на миллион, но потому, что никогда раньше ни один наш разговор о Скотти не заканчивался моим уходом, чтобы дать Патрику выплакаться в одиночестве.

А сейчас он смеялся — и все, и в первый раз со смерти Скотти я ощутил надежду. За него. За всех нас.

Кенна побывала у меня дома только однажды, в тот раз, когда неожиданно появилась на нашей улице. Особой радости нам это не принесло, так что, открывая дверь и приглашая ее в дом, я хотел, чтобы ей тут понравилось.

Я предвкушал, что мы с Кенной побудем тут одни и наконец на настоящей кровати. Все наши предыдущие встречи и так прошли почти идеально, но мне всегда казалось, что она достойна большего, чем надувной матрас, мой грузовик или твердый пол.

Я хотел показать ей дом, но еще больше хотел поцеловать ее. Едва закрыв дверь, я прижал ее к себе и поцеловал так, как хотел поцеловать весь вечер. И это был наш первый поцелуй, в котором не осталось привкуса грусти или страха.

И это был самый лучший из наших поцелуев. Он продолжался так долго, что я забыл, что хотел показать ей дом, подхватил ее на руки и отнес прямо в кровать. Когда я опустил ее на матрас, она потянулась и вздохнула.

— Господи, Леджер. Тут так мягко.

Я взял пульт, лежащий неподалеку, и включил массажный режим, так что кровать задрожала. Она застонала, но, когда я попытался опуститься на нее, увернулась.

— Дай мне немножко времени, чтобы полностью оценить твою кровать, — сказала она, закрывая глаза.

Я лег рядом с ней и любовался ее улыбкой. Потом провел рукой по ее лицу, ласково обводя контур губ, едва касаясь их. Потом провел пальцами по подбородку и ниже, по шее.

— Я хочу тебе что-то сказать, — тихо сказал я.

Она открыла глаза и улыбнулась в ожидании.

Я снова коснулся ее лица, ее безупречного рта.

— Последние несколько лет я старался быть для Диэм хорошим примером и прочел несколько книг о феминизме. Я узнал, что для девочки может быть неполезно придавать слишком большое значение внешности, и поэтому, вместо того, чтобы говорить ей, какая она красивая, я уделял больше внимания важным вещам, типа какая она умная и какая сильная. И с тобой я стараюсь обращаться так же. Потому и не говорил тебе, как ты хорошо выглядишь и какой красивой я тебя считаю. Но я рад, что не говорил тебе об этом до сих пор, потому что ты никогда еще не была такой красивой, как сейчас. — Я поцеловал ее в кончик носа. — Счастье тебе к лицу, Кенна.

Она с улыбкой коснулась моей щеки.

— И все благодаря тебе.

Я покачал головой.

— Я отвечаю за сегодняшний вечер. Но это не я копил деньги, приехал в этот город, работал целыми днями, и…

— Леджер, я тебя люблю. — Она сказала это так легко, как будто это самая простая вещь на свете. — Можешь не отвечать. Я просто хотела, чтобы ты знал, как…

— Я тоже тебя люблю.

Она улыбнулась и потянулась ко мне губами. Я поцеловал ее в ответ, но она продолжала улыбаться. И как бы я ни хотел сорвать с нее одежду и прошептать я люблю тебя в ее кожу, я предпочел просто держать ее в объятиях и дать нам время снова осознать все, что сегодня произошло.

Столько всего случилось. И столько еще впереди.

— Я не буду переезжать, — сказал я.

— То есть?

— Я не буду продавать этот дом. Я продам новый. Я хочу остаться здесь.

— Когда ты это решил?

— Вот только что. Мои все тут. Это мой дом.

Может, это и безумно, если вспомнить, сколько сил я вложил в строительство, но Роман тоже работал там. Может, я продам его Роману по себестоимости. Он это заслужил. В конце концов, именно Роман стал катализатором всего, что получилось сегодня. Если бы он не заставил меня пойти проведать Кенну тем вечером, может быть, ничего бы так и не произошло.

Кенна продолжала что-то говорить. Она целовала меня и не останавливалась, пока, часом позже, мы, утомленные, вспотевшие, удовлетворенные, не замерли в объятиях друг друга. Я смотрел на нее, пока она не заснула, а потом стал смотреть на потолок, потому что не мог заснуть.

Я не мог перестать думать об этом чертовом голубе.

Существует ли вероятность того, что Скотти имеет к этому какое-то отношение? Или все же нет?

Это могло быть простое совпадение, но мог бы быть и знак. Сообщение от него, где бы он ни был сейчас.

А может, и не важно, совпадение это или знак свыше. Может, лучший способ смириться с потерей тех, кого мы любим, — это умение видеть и находить их везде, где только возможно. И если люди, которых мы потеряли, как-то могут нас слышать, нужно просто не переставать разговаривать с ними.

— Я буду очень беречь твоих девочек, Скотти. Обещаю.