17
Кенна
Дорогой Скотти.
Сегодня я вышла на новую работу. Вообще-то я и сейчас тут. Я на инструктаже, и это ужасно скучно. Мне уже два часа показывают видео, как надо правильно паковать продукты, укладывать яйца, заворачивать мясо, и я стараюсь смотреть, не закрывая глаз, но я так плохо спала этой ночью.
К счастью, я догадалась, что видео будут крутиться, даже если я уменьшу окошко. И вот я пишу тебе это письмо в Microsoft Word.
Я распечатала на здешнем принтере все письма, которые написала тебе раньше, еще в тюрьме. Я сунула их в сумку и положила в свой ящик на работе, потому что не уверена, что мне можно тут что-то печатать.
Почти все, что я о тебе помню, уже записано. Все наши важные разговоры. Все наши памятные моменты до твоей смерти.
Я писала тебе все пять лет, стараясь сохранить все свои воспоминания на случай, если Диэм однажды захочет узнать о тебе. Я знаю, что твои родители могут рассказать ей о тебе гораздо больше, но мне все равно кажется — то, что знаю о тебе я, того стоит.
Когда я на днях проходила по центру города, то заметила, что антикварного магазина больше нет. Теперь там продают инструменты.
И я вспомнила, как мы зашли туда в первый раз и ты купил мне эти крошечные резиновые ручки. Было несколько дней до полугода, как мы познакомились, но мы отмечали заранее, потому что на выходных я работала и у меня не было бы времени куда-то сходить.
К тому времени мы уже признались друг другу в любви. Уже прошли первый поцелуй, первое занятие любовью, первую ссору.
Мы поели в новом суши-ресторане в центре и гуляли, разглядывая витрины антикварных магазинов, потому что на улице было еще светло. Мы держались за руки, время от времени останавливались и целовались. Мы были все еще в той головокружительной фазе отношений — я никогда раньше не доходила до этой фазы. Мы были счастливы, влюблены, переполнены гормонами и надеждой.
Это было блаженство. И мы думали, что оно продлится вечно.
В какой-то момент ты завел меня в один из антикварных и сказал:
— Выбери себе что-нибудь. И я тебе куплю.
— Мне ничего не нужно.
— Это не для тебя. Это для меня, я хочу тебе что-нибудь купить.
Я знала, что у тебя немного денег. Ты заканчивал колледж и собирался в аспирантуру. Я продолжала работать в магазине «Все-за-доллар» за минимальную зарплату. Так что я подошла к ювелирному прилавку, надеясь, что найду что-то недорогое. Может, браслет или пару сережек.
Но мое внимание привлекло это кольцо. Оно было золотым и таким изящным, что его легко можно было представить на пальце кого-нибудь прямо из 1800-х годов. Посередине блестел розовый камень. Ты заметил, что я смотрю на него, потому что я затаила дыхание.
— Тебе оно нравится? — спросил ты.
Оно лежало на витрине среди других колец, и ты спросил у продавца, не могли бы мы взглянуть на него. Тот вынул его и протянул тебе. Ты надел его на безымянный палец моей правой руки. Оно идеально подошло.
— Какое красивое, — сказал ты. И, если честно, это было самое красивое кольцо, какое я видела.
— Сколько стоит? — спросил ты продавца.
— Четыре штуки. Ну, может, пару сотен я могу скинуть. Оно лежит уже несколько месяцев.
У тебя округлились глаза.
— Четыре штуки? — недоверчиво переспросил ты. — Это что, чертов голубь?
Я прыснула со смеху, потому что не знала, отчего ты всегда говоришь эту фразу, но слышала ее, наверное, уже третий раз. А еще потому, что кольцо стоило четыре тысячи долларов. Я не была уверена, что хоть что-то во мне стоило бы четыре тысячи долларов.
Ты схватил меня за руку и сказал.
— Так. Быстро. Снимай его, пока не поломала. — Ты вернул его продавцу. В соседней витрине, рядом с кассой, лежала куча крошечных резиновых ручек. Такие штучки, которые надеваются на кончики пальцев, и у тебя получается не десять, а пятьдесят пальцев. Ты взял одну и спросил: — А это сколько стоит?
Продавец ответил:
— Два бакса.
И ты купил мне десять штук. По одной на каждый палец. Это был самый дурацкий подарок, который я получала в жизни, но он до сих пор — мой самый любимый.
Когда мы вышли из магазина, мы оба хохотали.
— Четыре тысячи долларов, — бормотал ты, качая головой. — Это кольцо что, привозят вместе с машиной? Это все кольца столько стоят? Мне что, уже надо начинать копить на помолвку? — Причитая о ценах на драгоценности, ты надевал мне на пальцы резиновые ручки.
Но я все равно улыбалась твоим бормотаниям, потому что ты в первый раз заговорил о помолвке. Я думаю, ты и сам понял, что сказал, потому что вдруг как-то притих.
Когда все резиновые ручки были надеты, я коснулась руками твоих щек. Это вышло ужасно смешно. Ты улыбнулся, обхватил обеими руками мои запястья и поцеловал каждую ладонь.
А потом поцеловал ладошки всех десяти моих резиновых ручек.
— У меня теперь вон сколько пальцев, — сказала я. — Сможешь купить по кольцу на каждый из них?
Ты рассмеялся и обнял меня.
— Я что-нибудь придумаю. Ограблю банк. Или своего лучшего друга. Этот счастливчик скоро станет богатым.
Ты говорил про Леджера, хотя я не уверена, что знала это тогда, потому что не была с ним знакома. Он только что подписал контракт с «Бронко». А я ничего не понимала в спорте и ничего не знала о твоих друзьях.
Мы были настолько поглощены друг другом, что у нас не оставалось времени больше ни на кого. Весь день ты учился, а я работала, и те несколько часов, что мы могли встречаться, мы проводили только вдвоем.
Я думала, со временем это изменится. Просто в тот момент нашей жизни мы стояли друг у друга на первом месте, и никто из нас не видел в этом ничего плохого, потому что это было прекрасно.
Ты показал на что-то в витрине магазина на другой стороне улицы, схватил меня за одну из крошечных резиновых ручек, и мы пошли в ту сторону.
Я мечтала, как ты однажды сделаешь мне предложение и мы поженимся, заведем детей и будем вместе растить их в этом городе, потому что ты любил его, а мне нравилось место, где хотел жить ты. Но ты умер, и мы не дожили до исполнения нашей мечты.
И теперь она никогда не исполнится, потому что жизнь — очень жестокая штука и сама выбирает, кого уничтожить. Тебе выдают какие угодно дерьмовые обстоятельства, а общество заявляет, что ты тоже можешь исполнить Американскую мечту. Вот только забывает добавить, что мечты почти никогда не сбываются.
Вот поэтому это все и зовут Американской мечтой, а не Американской реальностью.
А наша реальность в том, что ты умер, а я сижу на инструктаже на дерьмовую работу за минимальную плату, а нашу дочь растят другие люди, а не мы.
До чертиков депрессивная реальность.
Как и эта работа.
Но я, наверное, все равно должна к ней вернуться.
С любовью,
Кенна.
Когда закончились три часа инструктажа, Эми сразу поставила меня на участок. Сначала я боялась, потому что думала, что в первый день буду работать под чьим-то присмотром, но Эми просто сказала:
— Клади тяжелые вещи на дно, береги хлеб и яйца, как младенцев, и все будет нормально.
И она оказалась права. Я уже два часа паковала продукты и носила их в машины покупателей, и это была обычная низкооплачиваемая работа.
Но никто не предупредил меня о рабочих осложнениях этого первого дня.
Это осложнение звали Леджер, и, хотя я не видела его самого, я заметила на парковке его оранжевый грузовик.
Мой пульс забился, потому что мне не хотелось, чтобы он устроил скандал. Я не видела его с тех пор, как он явился в воскресенье ко мне домой.
Думаю, что я неплохо держалась. Кажется, он испытывал неловкость из-за того, что так обошелся со мной, но я сохраняла спокойствие и держала себя в руках, хотя его возвращение сильно выбило меня из колеи.
Это дало мне какую-то надежду. Если он переживает, что плохо со мной обошелся, может быть, все же есть вероятность, что постепенно он сможет проникнуться сочувствием к моему положению.
Я понимаю, что это очень небольшой шанс, но все же это шанс.
Может быть, я не должна избегать его. Если он будет видеть меня, то сможет понять, что я не такое уж чудовище, как он считает.
Я вернулась в магазин и поставила тележку на стойку. Эми стояла у окошка помощи покупателям.
— Можно мне сходить в туалет?
— Ты можешь не спрашивать разрешения пописать, — ответила она. — Помнишь, где мы с тобой встретились? Я притворяюсь, что мне надо писать каждый час, что я тут. Это единственный способ не спятить.
Она правда мне нравилась.
Мне не нужно было в туалет. Я хотела пройтись и увидеть Леджера. Какая-то часть меня надеялась, что Диэм будет с ним, но я знала, что это навряд ли. Он видел, что я нанимаюсь сюда на работу, и это означало, что он, скорее всего, никогда больше не приедет в этот магазин с Диэм.
Я обнаружила его в ряду с хлопьями. Я собиралась последить за ним, пока он делает покупки, но он стоял у того же края ряда, к которому подошла и я, и мы заметили друг друга одновременно. Мы стояли метрах в двух один от другого, он держал пачку фруктовых колечек.
Может быть, для Диэм.
— Ты получила работу, — сказал Леджер. В его голосе не прозвучало ни малейшего намека на то, что он чувствует — радуется за меня или беспокоится. Но я уверена, если бы его это беспокоило, он бы пошел за покупками куда-нибудь еще. Он же знал, что я пытаюсь устроиться в этот магазин.
А если ему это не нравится, он может найти себе другой магазин, потому что я не собираюсь никуда уходить. Я просто не могу. Меня нигде больше не наймут.
Я подняла глаза от коробки в его руках и тут же пожалела об этом. Сегодня он казался другим. Может, из-за флюоресцентного освещения, а может, из-за меня. Я старалась не рассматривать его. Но тут, в магазине, он был очень ярко освещен.
Это свинство, что под искусственным светом он выглядит еще лучше. Как такое вообще возможно? Но его глаза казались дружелюбнее, рот — еще более манящим, а мне совсем не нравилось, что я хорошо думаю про человека, который уволок меня от дома, где жила моя дочь.
Я отошла от ряда с хлопьями, ощущая в горле новый комок.
Я передумала: не хочу общаться с ним по-хорошему. Он осуждал меня все эти пять лет. И я не стану уговаривать его переменить мнение обо мне между рядами продуктового магазина, и мне слишком неуютно в его присутствии, чтобы произвести на него хоть сколько-то хорошее впечатление.
Я попыталась рассчитать время так, чтобы оказаться занятой, когда он придет на кассу, но карма устроила так, что в этот момент все остальные раскладчики продуктов оказались загружены делами. Меня вызвали к его кассе паковать покупки, что означало — я должна пойти с ним к его машине, разговаривать с ним и вести себя дружелюбно и мило.
