Напоминание о нем

40

Кенна

Я очень долго плакала ночью и, естественно, проснулась с мигренью.

Я думала, Леджер позвонит или напишет, но он ничего не сделал. Не то чтобы я хотела этого. Окончательный разрыв лучше долгого прощания.

Я была страшно зла, что мои ошибки пять лет назад каким-то образом, спустя все эти годы, снова нанесли мне рану. Сколько еще меня будут преследовать последствия той ночи? Или я всегда стану ощущать ее следы?

Иногда я думаю, что, возможно, мы все рождаемся с одинаковыми запасами добра и зла. Что, если никто из людей не злонамереннее других, и все мы в разное время, разными способами просто испускаем свое зло в окружающий мир?

Может быть, просто одни испускают большую часть своего зла еще в младенчестве, а другие просто ужасны в подростковом возрасте. А есть такие, кто почти не испускает зло, пока не повзрослеет, и даже тогда избавляется от него понемногу. Каждый день по чуть-чуть, до самой смерти.

И тогда получается, что есть и люди вроде меня. Такие, кто испускает все свое зло сразу — в одну ужасную ночь.

Ясно, что, когда все зло вырывается наружу сразу, его проявления будут гораздо сильнее, чем если оно вытекает медленно. Разрушения, которые тогда случаются, занимают гораздо больше места на карте и в памяти других людей.

Я не хочу верить, что есть просто хорошие или плохие люди и какие-то промежуточные между первыми и вторыми люди. Я не хочу верить, что я хуже всех остальных, как будто внутри меня находится ведро со злом, которое само наполняется всякий раз, когда пустеет. Я не хочу верить, что способна повторить то, что совершила в прошлом, но, даже спустя столько лет, из-за меня продолжают страдать другие люди.

Несмотря на то опустошение, в котором я проснулась, я все равно не плохой человек. Я — не плохой человек.

Мне понадобилось пять лет еженедельных занятий с терапевтом, чтобы понять это. И я только недавно научилась произносить это вслух. «Я — не плохой человек».

Я все утро слушала плейлист, который собрал для меня Леджер. И действительно, ни одна песня в нем не напоминала о чем-то грустном. Даже не знаю, как ему удалось найти столько подобных песен. Должно быть, это заняло у него целую вечность.

Я надела наушники Мэри Энн, включила плейлист на произвольный выбор и начала убирать в квартире. Я хотела получить обратно залог, когда пойму, куда переезжаю, и надо было не дать Рут повода удержать его. Так что я оставлю эту квартиру в десять раз чище, чем до моего вселения.

Я убирала уже минут десять, когда начала слышать какой-то стук, не относящийся к мелодии очередной песни. И я еще довольно долго не могла понять, что он доносится не из песни.

Это стук в дверь.

Я сняла наушники и услышала громкий звук. Кто-то совершенно точно колошматил в мою дверь. Мое сердце забилось быстрее, я не хотела, чтобы это был Леджер, но мне так надо было, чтобы это был он. Один поцелуй не убьет меня. Может быть.

Я подошла к двери на цыпочках и заглянула в глазок.

Это Леджер.

Я прижалась лбом к двери и попыталась принять правильное решение. Он поддался слабости, но я не должна так поступать. Если я уступлю его слабости, это станет моим крахом. Мы так и будем без конца дергаться, пока оба совсем не измучимся.

Я взяла телефон и написала ему: «Я не открою».

Я видела в глазок, как он прочел, но выражение его лица не изменилось. Он поглядел в глазок и указал на дверную ручку.

Черт. Почему он все время указывает? Я отодвинула засов и приоткрыла дверь сантиметров на пять.

— Не смей трогать меня, целовать или говорить что-то милое.

Леджер усмехнулся.

— Постараюсь.

Я осторожно приоткрыла дверь, но он даже не попытался зайти внутрь. Он встал там и спросил:

— У тебя есть минутка?

Я кивнула.

— Ага. Заходи.

Он покачал головой.

— Это не мне.

Он отвернулся куда-то и указал на мою квартиру, а потом отошел от двери.

И передо мной появилась Грейс.

Я судорожно прижала ладони ко рту. Я не ожидала увидеть ее и вообще не стояла с ней лицом к лицу с того времени, как погиб Скотти, и даже подумать не могла, что от этого у меня перехватит дыхание.

Я не знала, что это означает. Я отказывалась даже думать, ведь это может значить все что угодно, слишком много моих надежд уже умерло.

Я отступила в квартиру. Слезы застилали мне глаза. Я столько хотела ей сказать. Столько раз попросить прощения. Столько пообещать.

Грейс зашла в квартиру вслед за мной, а Леджер остался снаружи и закрыл дверь, чтобы оставить нас одних. Я схватила салфетку и вытерла глаза. Но это было бесполезно. Кажется, я не плакала так с тех пор, как родила Диэм и смотрела, как ее уносят от меня.

— Я не хотела тебя огорчить, — сказала Грейс. Ее голос был добрым. И выражение лица тоже.

Я помотала головой.

— Это не… Простите. Мне нужна минутка, и мы сможем… поговорить.

Грейс направилась к дивану.

— Можно присесть?

Я кивнула. Мы обе сели на диван. Грейс какое-то время смотрела на меня, может быть, оценивая мои слезы — настоящие они или притворные.

Потом она вынула что-то из кармана. Сперва я думала, что это носовой платок, но потом, приглядевшись, поняла, что это черный бархатный мешочек. Она протянула его мне, хотя я не поняла почему.

Я потянула за завязки, мешочек открылся, и что-то выпало оттуда мне на ладонь.

Я ахнула.

— Что? Но как? — Я держала в руках кольцо, в которое влюбилась еще тогда, давно, когда Скотти привел меня в антикварный магазин. Кольцо за четыре тысячи с розовым камушком, которое он не мог позволить себе купить. Я никогда никому не рассказывала о нем и совершенно не понимала, как же оно могло оказаться у Грейс. — Как оно у вас оказалось?

— В тот день, когда вы его увидели, Скотти позвонил мне. Он сказал, что пока не готов сделать тебе предложение, но уже знает, с каким кольцом его сделает, когда это время наступит. Он не мог его купить, но боялся, что его купит кто-нибудь другой и оно пропадет. Он одолжил у нас денег. Отдал кольцо мне и заставил пообещать, что я буду хранить его до того дня, пока он не сможет расплатиться с нами.

Трясущимися руками я надела кольцо на палец. Не могу поверить, что Скотти сделал это.

Грейс выдохнула воздух.

— Кенна, я буду говорить честно. Когда он умер, я не хотела это кольцо. И не хотела отдавать его тебе, потому что была очень зла на тебя. Но, когда мы узнали, что родится девочка, я решила сберечь его. Чтобы когда-нибудь отдать его ей. Но сейчас, когда я подумала… Это не должно быть мое решение. Я хочу, чтобы оно было у тебя. Скотти купил его тебе.

Мне было сложно воспринять все это, и я не сразу сумела хотя бы немного прийти в себя. Я покачала головой. Я боялась ей поверить. Я даже не позволяла себе до конца понимать ее слова.

— Спасибо.

Грейс протянула руку и дотронулась до меня, чтобы я посмотрела на нее.

— Я обещала Леджеру не говорить тебе, но… Он дал нам письмо, которое ты написала Скотти.

Я замотала головой, даже не дав ей договорить. Откуда у Леджера могло взяться это письмо? И какое именно письмо он им отдал?

— Вчера вечером он заставил нас прочитать его. — Ее лицо застыло. — Услышав твою версию событий, я была еще больше убита и сердита, чем до того, как прочла это. Было очень больно… узнать все подробности. Я проплакала всю ночь. Но утром, когда я проснулась, меня охватило чувство удивительного умиротворения. И сегодняшнее утро стало первым, когда я проснулась и поняла, что больше не злюсь на тебя. — Она смахнула текущие по лицу слезы. — Все эти годы я считала, что ты молчала в суде от безразличия. Я думала, что ты бросила его в машине потому, что беспокоилась только о себе, и не хотела неприятностей с законом. Может быть, я так решила потому, что всегда проще обвинить кого-то в такой ужасной и бессмысленной потере. Кенна, я понимаю, что твое горе не принесет мне покоя. Но теперь мне гораздо проще понять тебя, чем в то время, когда я думала, что ты вообще не горюешь.

Протянув руку, Грейс поправила прядь волос, выбившуюся из-под резинки моего хвостика, и осторожно заправила ее мне за ухо. Это был материнский жест, но я не до конца понимала, что происходит. Как она могла за такое короткое время перейти от ненависти к прощению? Я продолжала сохранять настороженность. Но слезы в ее глазах казались искренними.

— Мне так жаль, Кенна, — искренне сказала она. — Я виновата в том, что столько лет не подпускала тебя к твоей дочери, и этому нет прощения. Единственное, что я могу сделать — это чтобы ты не провела без нее больше ни единого дня.

Я прижала дрожащую руку к груди.

— Я… Я ее увижу?

Грейс кивнула и обняла меня. И тут я расплакалась. Она несколько минут успокаивающе гладила меня по затылку, давая время осознать, что происходит.

Это было все, о чем я только мечтала, и оно свалилось на меня вот так сразу. Это ошеломляло — и физически, и эмоционально. Раньше такое мне только снилось. Во сне Грейс приходила ко мне, прощала и разрешала увидеть Диэм, но потом я просыпалась в одиночестве и понимала, что это был только ночной кошмар. Пожалуйста, пусть в этот раз все будет наяву.

— Леджер, наверное, с ума там сходит, не зная, что у нас тут. — Она встала и пошла открыть ему дверь.

Взволнованные глаза Леджера тут же отыскали мои. Когда я улыбнулась, он заметно расслабился, как будто в моей улыбке заключалось все, что его волновало в этот момент.

Но сперва он обнял Грейс. Я слышала, как он прошептал ей на ухо: «Спасибо».

Прежде, чем выйти из квартиры, она поглядела на меня.

— Я сегодня готовлю лазанью. И хочу, чтобы вы поужинали у нас.

Я кивнула, соглашаясь. Грейс вышла, и Леджер схватил меня в объятия еще прежде, чем она успела закрыть дверь.

— Спасибо, спасибо, спасибо, — снова и снова повторяла я, потому что знала — без него ничего этого не произошло бы. — Спасибо. — Я поцеловала его. — Спасибо. — Когда я наконец перестала целовать и благодарить его и взглянула ему в глаза, в них стояли слезы. Он тоже плакал. И это наполнило меня такой благодарностью, какой я никогда еще не испытывала.

Я была так благодарна. Ему. За него.

И это был тот самый момент, когда я влюбилась в Леджера Уарда.

— Меня сейчас стошнит.

— Мне остановиться?

Я помотала головой.

— Нет. Поезжай быстрее.

Леджер успокаивающе сжал мне коленку.

Как же ужасно было дожидаться, пока наконец наступит полдень и мы поедем к Грейс и Патрику. Я хотела, чтобы он отвез меня к Диэм, как только Грейс вышла из моей квартиры, но понимала, что все должно происходить так, как нужно им. И я буду настолько терпеливой, насколько надо.

Я буду уважать их порядок. Считаться с их расписанием, их выбором, их желаниями. Я буду уважать их и относиться к ним так же, как они относились к моей дочери.

Я знаю, что они хорошие люди. Скотти любил их. И они покалечены, так что я не стану осуждать их за время, которое им понадобилось для этого решения.

Я боялась сделать что-нибудь не так. Сказать что-то не то. В тот единственный раз, что я была у них в доме, я наделала кучу ошибок, а в этот раз мне требовалось сделать все по-другому, потому что на кону стояло слишком много.