Напоминание о нем

12

Леджер

Людей обычно хвалят после смерти. Иногда превознося их заслуги до уровня героизма. Но ничего из того, что говорили про Скотти, не преувеличили ради того, чтобы память о нем осталась доброй. Он был именно таким, как о нем говорили. Милым, веселым, спортивным, честным, харизматичным, хорошим сыном. И отличным другом.

Не проходило и дня, чтобы я не жалел о том, что не могу поменяться с ним местами в жизни и в смерти. Я бы отдал свою жизнь в одно мгновение, если бы взамен Скотти мог бы провести хотя бы день с Диэм.

Не знаю, злился бы я так же сильно — и так сильно защищал бы Диэм, — если бы Кенна просто устроила эту аварию. Но она сделала гораздо хуже. Она села за руль, когда не имела на это права, она была пьяна, она превысила скорость и опрокинула машину.

А потом сбежала. Она бросила Скотти умирать на дороге, ушла домой и забралась в постель, потому что думала, что сумеет так избежать наказания. Мой друг умер потому, что она боялась возможных неприятностей для себя.

А теперь она ищет прощения?

Я не могу даже думать о подробностях смерти Скотти сейчас, когда она сидит рядом со мной в машине. Потому что я скорее умру, чем позволю ей познакомиться с Диэм. Если для этого мне понадобится скинуть грузовик вместе с нами обоими с моста, я вполне могу пойти и на такое.

Меня бесило то, что она считала нормальным вот так взять и прийти сюда. И злился из-за того, что она вообще объявилась тут, но, думаю, психовал еще и потому, что понял — она еще вчера ночью знала, кто я такой. Когда мы целовались, когда я ее обнимал.

Надо было слушать свои инстинкты. С ней с самого начала что-то шло не так. Она не походила на ту Кенну с газетных фотографий пятилетней давности. У девушки Скотти были светлые волосы. Но тогда я не особо вглядывался в ее лицо. Я никогда не видел ее живьем, но мне казалось, что даже фотография девушки, убившей моего лучшего друга, останется в моей памяти навсегда.

Я чувствовал себя идиотом. Я злился, мне было больно, меня использовали. Даже сегодня, в магазине, она знала, кто я, но и намеком не дала мне понять, кто она.

Я приоткрыл окно, надеясь, что свежий воздух немного успокоит меня. Костяшки моих рук, сжимающих руль, побелели.

Она безучастно смотрела в окно. Может быть, плакала. Не знаю.

Мне плевать.

Плевать.

Это не та девушка, которую я встретил вчера. Той девушки не существует. Она притворялась, и я попался в ее ловушку.

Несколько месяцев назад, когда мы узнали, что ее выпускают, Патрик забеспокоился. Он думал, что это может случиться — что она может появиться, желая увидеть Диэм. Я даже установил на своем доме камеру, направленную на вход в их дом. Так я и узнал, что кто-то сидит на тротуаре.

А я еще говорил Патрику, что беспокоиться не о чем. Она не появится тут. После всего, что наделала.

Я еще крепче сжал руль. Может, Кенна и принесла Диэм в этот мир, но на этом ее права на дочь кончились.

Когда впереди появился ее дом, я подъехал к обочине и остановился. Я не выключал мотор, но Кенна не попыталась выйти из машины. Я думал, она выскочит даже раньше, чем я остановлюсь, как сделала прошлой ночью, но, кажется, она хотела что-то сказать. А может, боялась идти в эту свою квартиру так же, как, может, боялась оставаться в машине.

Она смотрела на свои руки, сложенные на коленях. Потом подняла руку и отстегнула ремень, но продолжала сидеть в той же позе.

Диэм похожа на нее. Я всегда так думал, потому что не видел в ее чертах Скотти, но до сегодняшнего дня не понимал, как же она похожа на свою мать. У них один рыжеватый оттенок русых волос, прямых и ровных, без малейшего завитка. У Диэм глаза Кенны.

Может, поэтому я вчера почувствовал какую-то опасность. Мое подсознание узнало ее раньше, чем я.

Когда взгляд Кенны скользнул по моему лицу, я ощутил где-то глубоко внутри укол разочарования. Диэм очень походила на мать, когда грустила. Как будто я смотрел в будущее, на то, кем станет Диэм однажды.

И мне не нравилось, что человек, которого я ненавижу больше всех на свете, так похож на человека, которого я люблю больше всех.

Кенна вытирала глаза, но я не стал наклоняться и открывать бардачок, чтобы достать салфетки. Пусть вытирается своей майкой, которую носит уже второй день.

— Я не знала, кто ты, когда пришла вчера в твой бар, — проговорила она дрожащим голосом. — Клянусь. — Она откинула голову на подлокотник и смотрела прямо перед собой. Ее грудь тяжело вздымалась от дыхания. Она выдохнула в тот момент, когда мои пальцы коснулись кнопки замка на двери. Это был намек, чтобы она уходила.

— Мне плевать, что было прошлой ночью. Я волнуюсь за Диэм. И все.

Я смотрел, как слеза стекает на ее подбородок. Я ненавидел себя за то, что знал, каковы ее слезы на вкус. Ненавидел, что какая-то часть меня хочет нагнуться и вытереть эту слезу.

Интересно, а уходя от Скотти той ночью, она тоже плакала?

Изящным печальным движением она наклонилась вперед и закрыла лицо ладонями. От этого движения кабина наполнилась ароматом ее шампуня. Пахло фруктами. Яблоками. Я оперся локтем об окно и отвернулся от Кенны, прикрыв рукой рот и нос. Я смотрел в окно, не желая ничего больше знать о ней. Я не хочу знать, чем она пахнет, как звучит ее голос, на что похожи ее слезы, что я чувствую от ее боли.

— Они не хотят тебя в своей жизни, Кенна.

Стон, похожий на вздох, прозвучал так, словно в нем заключались целые годы боли. Она сказала:

— Это моя дочь.

Ее голос теперь звучал совсем по-другому. Он больше не походил на вздох, вырывающийся из груди. В нем звучали отчаяние и паника.

Я сжал руль и постучал по нему большим пальцем, думая, что же мне сказать, чтобы она поняла.

— Диэм — их дочь. Тебя лишили всех прав. Вылезай из моей машины и, сделай одолжение, уезжай обратно в свой Денвер.

Я не был уверен в ее искренности, услышав, как она всхлипнула. Она вытерла щеки, открыла дверь и вышла из моего грузовика. Но перед тем как захлопнуть дверь, она повернулась ко мне и выглядела точно как Диэм; даже ее глаза стали на тон светлее, как у Диэм, когда она плакала.

Этот ее взгляд глубоко проник в меня, но я понимал — это только потому, что она так похожа на Диэм. Мне больно за Диэм. А не за эту женщину.

Казалось, Кенна разрывается между желанием уйти, ответить мне что-нибудь или закричать. Она обхватила себя руками и смотрела на меня огромными отчаянными глазами. Потом закинула лицо вверх, к небу, и сделала глубокий вдох.

— Иди к черту, Леджер. — От боли, звучащей в ее голосе, меня буквально передернуло, но я изо всех сил сдерживался, стараясь не подать никакого виду.

Это был даже не крик. Скорее тихое, яростное заявление.

Она захлопнула дверцу машины, а потом ударила по стеклу обеими руками.

— Черт тебя побери!

Я не стал дожидаться третьего раза. Сдал назад и развернулся на улицу. Мой живот словно стянуло узлом, а саму веревку она держала в руке. И чем дальше я уезжал от нее, тем туже затягивался узел.

Не знаю, чего я ожидал. Все эти годы я представлял ее совсем не так. Девица, которая не жалеет о содеянном. Мать, не имеющая никакой привязанности к ребенку, которого произвела на свет.

Пять лет твердого предубеждения не так-то легко преодолеть. В моем сознании Кенна была такой и только такой. Ни о чем не жалеющей. Не любящей. Плюющей на все. Никчемной.

Та эмоциональная буря, которую она явно переживала от того, что не могла быть частью жизни Диэм, не укладывалась у меня в голове вместе с тем презрением, с каким она отнеслась к жизни Скотти.

Я уезжал, думая про миллион разных вещей, которые я должен был сказать. О миллионе вопросов, на которые у меня так и не нашлось ответов.

Почему ты не позвала на помощь?

Почему ты бросила его там?

Почему ты считаешь, что имеешь право снова врываться в жизни, которые уже разрушила?

Почему мне все равно хочется тебя обнять?