Напоминание о нем

19

Кенна

Иногда я думаю похитить Диэм, и даже не знаю, почему не решаюсь. Не то чтобы моя жизнь может стать хуже, чем она уже есть. По крайней мере, пока я сидела в тюрьме, у меня была причина не видеть свою дочь.

А сейчас единственная мешающая мне причина — люди, которые ее растят. Очень больно ненавидеть их. Не хочу быть им врагом. Еще в тюрьме мне было трудно винить их, я только чувствовала благодарность к людям, которые заботятся о ней.

Но сейчас, в этой пустой квартире, очень трудно не думать, как было бы здорово забрать Диэм и сбежать. Даже если всего на несколько дней, пока нас не поймают. Я могла бы дать ей все что угодно, пока мы были бы вместе. Мороженое, подарки, может, поездку в Диснейленд. У нас была бы потрясающая праздничная неделя, пока я не сдалась бы властям, и она запомнила бы ее навсегда.

Запомнила бы меня.

А потом, когда я вышла бы из тюрьмы за похищение, она уже выросла бы. И, может, простила бы меня, потому что ну кто не оценит матери, готовой снова сесть в тюрьму только за то, что рискнет провести со своей дочерью одну прекрасную неделю?

Меня останавливает только вероятность того, что Патрик и Грейс все-таки смогут передумать. А если это произойдет, я смогу встретиться с Диэм, не нарушая закон.

Ну и еще тот факт, что она же совсем не знает меня. Она же даже меня не любит. Я оторву ее от тех родных, которых она знает, и то, что может казаться мне привлекательным, для Диэм, скорее всего, станет просто ужасным.

Я не хочу принимать такие эгоистичные решения. Я хочу стать для Диэм хорошим примером, потому что однажды она все равно узнает, кто я и что я хотела присутствовать в ее жизни. Пусть даже пройдет тринадцать лет до времени, когда она сможет сама решать, хочет ли иметь со мной дело… Но только ради этого я готова прожить тринадцать лет так, чтобы она могла мной гордиться.

Я обняла Иви и попыталась заснуть, но не смогла. В моей голове плавало столько разных мыслей, и ни одна из них не успокаивала. С той ночи, как умер Скотти, я мучилась бессонницей.

Я проводила все ночи без сна, думая о Диэм и Скотти.

А сейчас к этому добавились еще и мысли про Леджера.

Отчасти я все еще страшно зла на него за то, что он помешал мне в тот день возле их дома. Но отчасти, находясь с ним рядом, я чувствую какое-то подобие надежды. Кажется, он не так уж сильно ненавидит меня. Ну да, он жалеет, что целовался со мной, но мне наплевать. Я даже не знаю, зачем спросила у него об этом. Только мне интересно, он жалеет, потому что Скотти был его лучшим другом или из-за того, что я сделала Скотти? А может, и то и другое.

Мне бы хотелось, чтобы Леджер увидел во мне то, что видел Скотти, чтобы кто-то стоял и на моей стороне.

Ужасно одиноко, когда твои друзья — только котенок и девочка-подросток.

Наверное, я должна была лучше вести себя с мамой Скотти, когда он был жив. Может, тогда все сложилось бы по-другому.

Вечер, когда я познакомилась с родителями Скотти, стал, наверное, самым дурацким в моей жизни.

Раньше я видела такие семьи только по телевизору, но в жизни — никогда. Честно, я и не знала, что так бывает. Родители, которые не ссорятся и, кажется, любят друг друга.

Они встретили нас у машины. Скотти не был дома недели три, но они, похоже, соскучились так, будто не видели его много лет. Они обнимали его. Не так обнимали, типа, привет, а по-настоящему: мы соскучились. Ты лучший сын на свете.

Меня они тоже обняли, но по-другому. Такое быстрое типа привет, рады тебя видеть, объятие.

Когда мы вошли в дом, Грейс сказала, что должна закончить с готовкой, и я знала, что должна предложить помощь, но я совсем ничего не умела делать на кухне и боялась, что она заметит, какая я безрукая. Так что вместо этого я, как приклеенная, ходила за Скотти. Я нервничала и чувствовала себя не в своей тарелке, а он казался наиболее привычным из всего вокруг.

Они даже молились. Скотти читал молитву. Для меня это стало таким потрясением — сидеть за столом и слушать, как мой парень благодарит бога за пищу, свою семью и меня. Это было настолько нереально, что я не могла закрыть глаз. Я хотела впитать все это, увидеть, как выглядят люди, когда возносят молитву. Мне так хотелось смотреть на эту семью, потому что я не могла поверить тому, что, если выйду замуж за Скотти, эта семья станет моей. Это будут мои родители, я буду помогать готовить еду, научусь благодарить бога за пищу и за Скотти. Я так хотела этого. Всем существом.

Нормальность.

Нечто, с чем я совершенно не знакома.

Я видела, что Грейс приоткрыла глаза в конце молитвы и заметила, что я глазею по сторонам. Я тут же зажмурилась, но в этот момент Скотти сказал «Аминь», и все взяли вилки, но Грейс уже успела составить обо мне мнение, а я была слишком юной и перепуганной, чтобы понять, как можно изменить его.

За ужином было видно, что им трудно смотреть на меня. Не следовало мне надевать ту майку с глубоким вырезом, что я выбрала. Скотти она нравилась. Всю ту трапезу я старалась наклониться пониже над тарелкой, потому что стыдилась себя и всего того, чем не была.

Потом мы со Скотти сидели на террасе за домом. Родители пошли спать, и, едва в окне их спальни погас свет, я облегченно вздохнула. Я все время чувствовала, что меня оценивают.

— Подержи, — сказал Скотти, передавая мне сигарету. — Пойду пописаю. — Он иногда курил. Я не возражала, хотя сама не курила. На улице было темно, и он ушел за угол дома. Я стояла на террасе, облокотившись на перила, и тут его мама вышла из задней двери.

Я выпрямилась и попыталась спрятать сигарету за спину, но она уже все увидела. Она ушла, а потом вернулась через минуту с красной пластиковой кружкой.

— Стряхивай пепел сюда, — сказала она, протягивая ее мне. — У нас нет пепельниц. Никто из нас не курит.

Я была в ужасе и только смогла пробормотать «спасибо» и взять кружку. Она закрыла дверь, и тут же Скотти вернулся за своей сигаретой.

— Твоя мама меня ненавидит, — сказала я, возвращая ему сигарету и кружку.

— Да ничего подобного, — он поцеловал меня в лоб. — Вы с ней еще будете лучшими подругами. — Он затянулся в последний раз, и мы с ним пошли в дом.

Он нес меня вверх на спине, но, когда я увидела все его фотографии, висевшие вдоль лестницы, я заставила его останавливаться перед каждой, чтобы я могла их рассмотреть. Они были такими счастливыми. Его мама на фотографиях смотрела на него точно так же, как и сейчас на него взрослого.

— Ты был такой очаровательный, — сказала я. — Им надо было бы завести троих таких, как ты.

— Они пытались, — ответил он. — Но, судя по всему, и я-то появился на свет чудом. Иначе они бы завели семь или восемь.

И мне стало грустно за Грейс.

Мы вошли в его комнату, и Скотти ссадил меня на кровать. И сказал:

— Ты никогда не рассказывала о своей семье.

— У меня нет семьи.

— А родители?

— Мой отец… он неизвестно где. Ему надоело платить алименты, и он сбежал. А с матерью мы не ладим. Я уже пару лет с ней не общалась.

— Почему?

— Мы плохо сочетаемся.

— Как это? — Скотти растянулся на постели рядом со мной. Казалось, его действительно интересует моя жизнь, и я хотела рассказать ему правду, но не хотела отпугнуть его. Он вырос в таком нормальном доме; я не была уверена, что ему понравится, что я росла совсем не так.

— Я много бывала одна, — сказала я. — Она заботилась, чтобы у меня было что поесть, но я была настолько заброшена, что меня дважды отдавали под опеку в приемные семьи. Но оба раза меня потом возвращали к ней. Она была фиговой, но недостаточно фиговой матерью. Думаю, именно после того, как я побывала в других семьях, я начала понимать, что она не была хорошей мамой. Или даже хорошим человеком. И нам стало действительно трудно вместе. Она как будто считала меня соперницей, а не своей дочерью. Очень утомительно. Когда я от нее съехала, мы какое-то время общались, а потом она перестала мне звонить. Ну и я перестала. И вот мы уже два года не разговаривали.

Я взглянула на Скотти. Он выглядел очень печальным и ничего не сказал, а просто тихо погладил меня по голове. Я спросила:

— Как это бывает, когда у тебя хорошая семья?

— Я не уверен, что до сих понимал, насколько она хорошая, — ответил он.

— Ты все понимал. Ты же любишь своих родителей. И этот дом. Это же видно.

Он ласково улыбнулся.

— Не знаю, как объяснить. Но когда я тут… Это как будто я могу быть настоящим, больше всего самим собой. Я могу плакать. Могу быть в плохом настроении, грустным, счастливым. Все это тут нормально. Я не ощущаю такого больше нигде.

От того, что он описывал, мне стало грустно, что у меня такого никогда не было.

— Я не знаю, как это, — сказала я.

Скотти наклонился и поцеловал меня в лоб.

— Я дам тебе все это, — сказал он. — У нас с тобой когда-нибудь будет свой дом. И ты сама будешь все в нем выбирать. Мы покрасим его так, как ты захочешь. Ты сможешь запирать дверь и пускать туда только тех людей, каких захочешь. И это будет самое уютное место на свете для тебя.

Я улыбнулась.

— Звучит, как рай.

И он поцеловал меня. И мы занялись любовью. И как бы я ни старалась потише, дом все равно был тише меня.

Когда на следующее утро мы уезжали, мать Скотти не могла смотреть мне в глаза. Ее неловкость передалась и мне, и в этот момент я точно поняла, что я ей не нравлюсь.

Когда мы отъехали от дома, я прижалась лбом к пассажирскому стеклу.

— Все вышло просто ужасно. Думаю, твоя мама слышала нас прошлой ночью. Ты видел, какая она напряженная?

— Ей нелегко, — ответил Скотти. — Она моя мать. Она не может представить, что я трахаюсь с любой девушкой. Это не имеет отношения конкретно к тебе.

Я откинулась на сиденье и вздохнула.

— Твой папа мне очень понравился.

Скотти рассмеялся.

— Да ты и маму полюбишь. Когда мы поедем к ним в следующий раз, я специально трахну тебя до того как мы приедем, и она сможет считать, что я ничем таким не занимаюсь.

— И может, ты бросишь курить.

Скотти сжал мою руку.

— Я могу. В следующий раз она полюбит тебя и только и будет говорить, что о свадьбе и внуках.

— Да-а-а, — мечтательно сказала я. Может быть. Но я лично в этом сомневалась.

Девушки вроде меня, похоже, никакой семье не подходят.