Верность сестер Митфорд

Мюнхен, Германия

Смех Мули эхом отражается от высоких позолоченных потолков гостиной. Пуля вторит ей, а вскоре присоединяется и хозяин. Юнити улыбается, слыша это, поражаясь, как же ей везет. Ее самые любимые люди — Муля, Пуля и Гитлер — собрались все вместе, очевидно, что они восхищаются друг другом, и все пространство искрится от их веселья. Кажется, Юнити еще никогда не была так счастлива.

Как же хорошо, что Диана решила остаться в Лондоне и не присоединилась к Юнити и родителям в этой поездке. Юнити, разумеется, довольна, что ее прекрасная сестра разделяет ее страсть к нацизму, но в то же время Диана предпочитает быть единственной Митфорд в центре внимания, затмевая младшую сестру. Юнити часто задается вопросом, почему и здесь, в Германии, Диана стремится монополизировать всеобщее восхищение, ведь у нее и так его полно, повсюду. Не говоря уже о том, что во время визитов Дианы в Берлин Гитлер замечает только ее. Юнити просто хочет немного Гитлера для себя, и, наконец, сегодня ее желание исполнилось. Словно и не было тех долгих, мучительных недель разлуки.

— Еще эклер, леди Митфорд? — спрашивает Гитлер Мулю, Юнити переводит вопрос, его рука уже поднимает со стола серебряный поднос со штруделями и эклерами. Фюрер сидит в глубоком кресле сливового цвета рядом с Пулей, а Муля и Юнити устроились на стульях напротив них. Юнити провела здесь несколько вечеров наедине с фюрером, лакомясь деликатесами и рисуя наброски; Гитлер и сам художник, так что он хорошо понимает, сколько радости таит в себе скетчбук, они обсуждают роль искусства в политике.

— Как любезно с вашей стороны, герр Гитлер. Пожалуй, еще один, — отвечает Муля, Юнити переводит. Муля не сразу тянется за пирожным.

— Это особая честь, — говорит она Гитлеру, зная, что Юнити в точности передаст и ее слова, и интонацию.

Гитлер жестом предлагает эклеры Юнити и Пуле, они послушно берут. Еще никогда она не видела своего буйного, взрывного отца таким притихшим и присмиревшим. Хотя восьмикомнатная квартира Гитлера на Принцрегентенплац по-настоящему роскошна и украшена цветами, она знает, что именно личность Гитлера произвела на Пулю впечатление, а не его резиденция.

Юнити, конечно, познакомила их уже давно. Ее родители бывали в компании Гитлера на двух Партайтагах, нескольких митингах, встречались с ним в «Остерия Бавария». Но тут совсем другая история. «Приглашение на чай в узком кругу в квартире Гитлера? — недоверчиво переспросила Муля. — Только мы вчетвером?» Даже Пуля засомневался, правильно ли Юнити все расслышала. И когда она сообщила им, что такую неописуемую честь оказывают лишь немногим — только самому близкому окружению — и что фюрер отложил поездку в свой дом в горах ради этой встречи, Юнити с удовольствием наблюдала благоговение на их лицах.

— Теперь я вижу, от кого у ваших дочерей такие чудесные голубые глаза, леди Редесдейл, — говорит Гитлер, осторожно ставя поднос обратно на стол, пока Юнити переводит.

Муля заливается румянцем? Юнити сомневается, что ей прежде доводилось видеть, как мать краснеет. Муля игриво хихикает — подтверждаются наихудшие подозрения. Юнити съеживается. Неприлично матери держаться так по-девичьи кокетливо. Даже с Верховным вождем. Особенно с ним.

Пуля, видимо, не замечает ничего неподобающего в поведении Мули, потому что отваживается на остроту.

— Определенно, они унаследовали их не от меня, мой фюрер.

Гитлер хмыкает, а Юнити отмечает про себя, что отец только что впервые назвал Гитлера «мой фюрер» — «мой вождь». Его взгляды на нацистскую партию изменились; он публично поддержал речь Иоахима фон Риббентропа на банкете в лондонском англо-германском клубе, где все они побывали незадолго до Рождества и свадьбы Пэм, но прежде он воздерживался так называть Гитлера. Полностью ли он теперь разделяет точку зрения Юнити на нацистов и ее мечту об альянсе Германии и Великобритании? Муля вот точно с ней заодно.

— Я уверена, что они унаследовали от вас мудрость, лорд Редесдейл, раз уж не цвет глаз, — отвечает Гитлер, поглаживая усы. — И, очевидно, вы передали детям выдающийся писательский талант, который сами продемонстрировали в письме, опубликованном «Таймс» прошлой весной.

«Теперь Пулина очередь краснеть», — думает Юнити, пересказывая отцу слова Гитлера. Как это необычно. Не терпится поделиться с сестрами. Особенно с Деккой. И пусть политические убеждения Декки, ближайшей по возрасту сестры, полярно противоположны, это собрание произведет на нее должное впечатление, как и поведение отца.

— Что ж, ф-фюрер, — говорит Пуля, и Юнити подмечает, что титул в его устах звучит неестественно, — я нахожу, что отношение к Германии после войны было откровенно неанглийским и определенно неспортивным, и я подумал, что кому-то давно пора об этом заявить. Конечно, я сначала озвучил свои взгляды в Палате лордов.

Все младшие Митфорд были поражены, когда их отец отправился в Лондон, чтобы поделиться своими новообретенными взглядами. Прежде он пользовался правом заседать в Палате лордов — относительно новым правом, поскольку Пуля был всего лишь вторым лордом Редесдейлом, — только когда его привилегии пэра оказывались под угрозой.

Гитлер еще сильнее выпрямляется в кресле, хотя он и так всегда сидит очень прямо, и кивает:

— Я бесконечно признателен за это. Сегодня у нас, немцев, не так много сторонников в Великобритании.

Он не упоминает имени Уинстона вслух, но все сами про него вспоминают. Родственная связь с Черчиллем постоянно смущает Юнити, и она счастлива, что сейчас занята переводом и может не говорить об этом.

Пуля перевод взгляд на Юнити, затем снова на Гитлера:

— Юнити открыла нам глаза на то, что на самом деле происходит в Германии. Как и на ваши выступления, конечно.

— Я рад, — отвечает Гитлер и умолкает. Видимо, он надеется, что Пуля нарушит воцарившуюся в комнате тишину.

Пуля краснеет, и Юнити видит, что это не прежний румянец смущения от похвалы Гитлера, а гнев. Она надеется, что отец не слишком разойдется.

— Я сказал всем этим самодовольным аристократам и политикам в Палате лордов, что они ничего не понимают. Как они могут разглагольствовать о Германии, когда большинство из них даже не побывали здесь, не видели своими глазами, как вы выправили этот корабль!

Юнити бросает взгляд на своего отца, пересказывая его слова на немецком. Он говорит верно, но не годится разражаться сейчас одной из своих безумных тирад.

Отец замечает ее взгляд и смягчает тон.

— Взять хотя бы их узколобую критику немецкого обращения с евреями. Я видел здесь много евреев, и с ними обращаются с полным уважением, если они следуют правилам, которые для них установили. Лишь вы можете знать свой народ и решать, что и кто представляет для него угрозу, — и если вы чувствуете, что это самый безопасный способ управлять вашим еврейским населением, кто мы такие, чтобы судить? И им была предоставлена возможность уехать, если они пожелают. Мы просто не обладаем той информацией, которой располагаете вы, и недопустимо, чтобы некоторые из моих соотечественников вели себя так, будто они знают лучше вас. Пришло время поставить их на место.

Гитлер прикладывает руку к груди, когда Юнити повторяет слова своего отца по-немецки, на глазах ее выступают слезы при виде того, как тронут фюрер.

— Как проницательно, лорд Редесдейл. Мы в долгу перед вами за ваше благородное служение. — Он смотрит на Юнити и добавляет: — Невозможно сделать для нас больше, чем вы уже сделали, учитывая, что вы позволяете мне наслаждаться обществом вашей драгоценной дочери здесь, в Мюнхене. Постоянная компания моей личной Валькирии не только утешает, но и вдохновляет, внушает веру, что однажды мы сможем добиться союза Германии и Великобритании ради общей цели. Это ее заветное желание, и мое тоже.

У Юнити перехватывает дыхание, когда она слышит, как ее любимый Гитлер признается, что мечтает о том же, о чем и она. Это ее самое сокровенное желание, о котором она шепчет ему, когда они остаются наедине. Хотя, по правде говоря, они никогда не остаются наедине. Вокруг него всегда эсэсовцы, защищают величайшее достояние Германии.

— Мы все на это надеемся. В конце концов, некоторые из нас все еще помнят об исторических связях между Великобританией и Германией — политических, культурных и кровных.

Гитлер практически подпрыгивает на своем стуле при словах Пули:

— Ваши слова драгоценны и приятны, как оперы Вагнера.

Разволновавшаяся Юнити вмешивается:

— Мой отец поможет вам, чем сможет, в Великобритании, мой фюрер. Он так же твердо, как и я, верит, что мы должны способствовать миру между Великобританией и Германией. Если нам суждено объединиться, мы должны дружить.

Она поворачивается к отцу. — Так ведь, Пуля? Юнити знает, на чьей стороне сейчас сила.

20 марта 1937 года