В лесах Пашутовки

Спустя несколько лет после операции Мириам снова стала худеть. Вот ведь сатанинская напасть этот рак! Под сердцем давило, аппетит пропал. Она через силу заставляла себя проглотить несколько капель молока, да и те почти сразу выходили рвотой. На прикроватной тумбочке уже не хватало места для баночек и склянок с лекарствами. Но какая польза от всех этих склянок? Разве помогают от такой беды порошки и таблетки?

Долгой была ее агония. Мириам неподвижно лежит на кровати, закрыв глубоко запавшие глаза. На подушке — худое темное лицо, искаженное болью — она днем и ночью давит на измученное сердце. А за окнами — весна, и вошедшая в комнату дочь Нина приносит с собой запахи цветения и свежей листвы. Этой весной она впервые ощутила силу головокружения, вечного, как весь этот мир, и сладкого, как все его сладости. Нина влюблена в парня по имени Игорь — обладателя горячих губ и притягательного взгляда серых красивых глаз. Накануне ночью, прижавшись друг к другу на садовой скамейке, они увлеклись настолько, что почти перешли последнюю границу: осталось совсем чуть-чуть, даже не полшажка, а еще меньше, на длину короткого воробьиного хвостика. В какой-то момент Нине даже показалось, что граница уже позади — вот как! Наверно, поэтому она горько заплакала, а Игорь, как мог, утешал любимую. Впрочем, к чему эти слезы, к чему утешения? Ведь она — всего лишь крошечное звено в бесконечной цепи уступчивых девушек, и цепь эта тянется из глубины веков, и нет ей конца до скончания времени. И доказательством тому сама Нина: уже сегодняшним утром она проснулась с ощущением счастья и радости жизни, яростно бурлящей своими весенними соками. Теперь ночное происшествие рисуется ей далеко не в том мрачном свете, каким виделось вчера.

Умирающая мать лежит на кровати, на смертном одре. Ветерок колышет занавески; играет, трепещет на белом одеяле решетка света и тени. А под одеялом — не то человек, не то мертвец, полутруп, падаль на обочине весны. Мириам с трудом открывает глаза и видит перед собой стройную девушку с прямым станом, красивым лицом, округлыми бровями и высокомерным взглядом. А за окном — солнечная голубизна, свет и сияние свежего, обновляющегося мира. Боже, как не хочется уходить, оставляя все это — грехи и радости, небо и молодость! Как не хочется падать в темную прорву небытия! Мириам зажмуривается, и слезы катятся из ее глаз — слабые, малые слезы, одна за другой, нелепые жалобы высохшего, болезненного тела, скорбного сосуда, в котором каждому из нас суждено пройти свои последние шаги по дороге в ничто.

Нина неловко переступает с ноги на ногу: ей непонятна причина слез.

— У тебя болит живот, мамочка? — тихонько шепчет она.

Нет ответа. Нина отворачивается и на цыпочках выходит из комнаты. Спустя несколько минут она уже вполголоса мурлычет какую-то немудрящую песенку. И старые клены подпевают ей с улицы своей молодой шуршащей листвой.

1968

«…Что сотворил меня гоем»