В лесах Пашутовки

4

Заполучив стараниями Мити надежные документы, Алеша и Надя задумались над тем, куда направиться дальше. Обоим было ясно, что оставаться в родном Алешином городе нельзя: тут его в любую минуту могли опознать прежние знакомые. После недолгих колебаний выбор пал на крупный город N — прежде всего потому, что там жили хорошие Митины друзья, к которым можно было обратиться за помощью в случае крайней надобности. И Алеша, и Надя не сомневались, что с легкостью найдут работу: хирурги и домработницы требовались повсюду. Об этом свидетельствовало множество объявлений, расклеенных на уличных газетных стендах.

— Кроме того, — добавляет Алеша, — в дополнение к зарплате домработница получает жилье и питание. Чем плохо?

Надя молча кивает, хотя, похоже, ее не слишком воодушевляет перспектива возвращения в служанки. Одно хорошо: от домработницы не требуют диплома об окончании института. Чего никак нельзя сказать о человеке, который приходит наниматься в хирурги. Если Алеша хочет работать по профессии, ему придется восстановить свой врачебный диплом взамен того, который был конфискован вместе с другими документами во время ареста. Друзья отправляют Сару Михайловну в медицинский институт за получением копии сыновнего диплома — в надежде на то, что там не знают об аресте своего бывшего выпускника.

Видали такое? Мало того что на долю этой пожилой женщины выпали нелегкие испытания в прошлом, так теперь еще непутевый сын доставляет ей неприятности и в настоящем… Почему именно ей, такой принципиальной и чувствительной натуре, приходится участвовать в подобной нелегальщине? Но чего не сделаешь ради сына… К счастью, операция проходит без сучка без задоринки. Спустя несколько дней официальная копия диплома оказывается в умелых Митиных руках. Теперь хирурга зовут Семен Травкин, а вовсе не Алексей Гаврилов. Документы в полном порядке, можно отправляться в путь, к новой жизни, новой надежде.

Чтобы не подвергать себя лишней опасности, Алеша распрощался с матерью все там же, в гостеприимной Митиной комнате. К этому моменту Сара Михайловна уже поняла, что сына связывает с Надей нечто большее, чем мимолетное знакомство. Впрочем, кем именно приходится Алеше эта женщина, так и осталось для матери неясным. Спрашивать она стеснялась, а Алеша ограничивался смутными намеками.

— Заблудшая душа, как и я… — шепнул он как-то на ухо Саре Михайловне.

Расставаясь, плакали, обнимались. Надя тоже поцеловала Сару Михайловну в морщинистую щеку. Кто знает, свидятся ли в будущем? Верный Митя щедро помог другу деньгами и советами, проводил на вокзал. И вот они уже сидят в поезде, и поезд увозит их в направлении города N.

На новом месте обнаружилось, что Надя неспроста делала скептическую гримасу, когда с ней заговаривали о продолжении карьеры домработницы. Ей хотелось чего-нибудь нового, более интересного, чем детские пеленки, кухонные горшки и половые тряпки. В конце концов, есть у нее настоящая специальность: с детства Надя любила и умела шить, да и в лагере выпало ей некоторое время поработать швеей.

Но и это только начало. Глубоко в душе таит женщина две заветных мечты. Первая — вылечить больную ногу. Говорят, что такая возможность существует. И второе — заняться музыкой, пением. До войны мама успела научить ее азам игры на фортепьяно. Надя верит, что еще придет ее время. Но это все в будущем, а пока главное — устроиться на работу, найти жилье, закрепиться в новой жизни. И, конечно, позаботиться о любимом Алешеньке.

Сказано — сделано: после недолгих поисков она становится настоящей швеей на настоящей швейной фабрике. Жилье тоже находится, хотя и не ахти какое — в фабричном общежитии, в одной комнате с еще тремя девчонками. А вот фабрика оказалась не простая — известная на всю страну, с шестью тысячами работников. Само собой, у такого большого предприятия было не только общежитие, но и другие полезные учреждения: детские сады, пионерлагерь, клуб с кинозалом и музыкальными кружками и, что особенно заинтересовало Надю, поликлиника.

При первой же возможности она устроила Алеше беседу с главврачом фабричной клиники, и — вот ведь удача! — там как раз нашлась свободная штатная должность хирурга. Вскоре он тоже приступил к работе. Чего у Нади не получилось, так это выбить им обоим совместное жилье: официально они с Алешей не расписаны, и это сильно осложняет дело. В принципе, можно было бы оформить отношения в загсе, но Алеша не хотел рисковать: по его словам, опытные служащие конторы могли без труда определить, что перед ними фальшивые паспорта. Поэтому они продолжали жить врозь: Надя — в женском общежитии, Алеша — в мужском. В Алешиной комнате проживал, кроме него, всего один сосед, молодой выпускник текстильного института, и временами Надю посещала неприятная мысль, что при определенном усилии Алеша мог бы настоять на замене этого жильца своей гражданской, хотя и не вполне официальной женой. Увы, все Алешины старания в этом направлении почему-то оказывались недостаточными. Впрочем, оставалась надежда на то, что главврач поликлиники в самом ближайшем будущем сдержит свое обещание выделить хирургу отдельное помещение.

На самом-то деле Алешу вполне устраивало текущее положение дел. Вырвавшись наконец на свободу и в значительной степени избавившись от страха поимки, он тяготился теперь любыми узами, в том числе и семейными. Зато Надино чувство ничуть не ослабело. Напротив, вынужденная разлука лишь усилила ее тягу к любимому человеку.

Наступившая весна манила людей на улицу, на бульвары и набережные. Когда соседки по комнате уходили, Надя бежала к телефону, чтобы позвонить Алеше в соседнее здание мужского корпуса. Проходило несколько минут, и он потихоньку прокрадывался в комнату, попадая прямиком в Надины пылкие объятия. Они едва успевали запереть дверь, чтобы не быть застигнутыми врасплох строгой комендантшей общежития Софьей Владимировной.

В эти минуты Надя расцветала, лицо ее сияло от счастья. Алеша казался ей главным смыслом и содержанием жизни. Все ее существо стремилось к нему, жило мыслями о нем, все ее действия и расчеты были посвящены ему и только ему. Но раздельное проживание требовало как-то занять и то время, которое проходило вдали от любимого. И Надя скоро нашла занятие, которое могло достойно заполнить эти тягостные свободные часы.

В фабричном клубе действовал весьма неплохой хор в составе сорока девушек. Руководил коллективом профессиональный преподаватель Никитин, педантичный мужчина лет пятидесяти, специалист по народной музыке. Однажды он пришел на прием к Алеше, и тот недолго думая пригласил Никитина к себе — познакомиться с Надей и послушать ее пение. Доктора часто вызывают в нас ответное желание отблагодарить, и Никитин согласился.

За чаем с печеньем поговорили о том о сем. Ораторствовал в основном Алеша, Никитин больше отмалчивался. Затем Алеша решил взять быка за рога и затянул «Ермака»:

— Ревела буря, гром гремел…

Эту песню принято исполнять на два голоса. Когда Никитин и Надя подхватили, Алеша благоразумно стушевался. И вот одна за другой звучат в комнате общежития песни — народные и современные, из тех, что передают по радио. Голоса Нади и Никитина сплетаются и поддерживают друг друга в удивительной гармонии, как близнецы-двойняшки. Потом умолк и Никитин, а распевшаяся Надя продолжала петь, петь, как умеет, — точно, красиво, задушевно. Кончилась последняя песня, наступила тишина в комнате, но не неловкая, как это бывает, когда нечего сказать, а одухотворенная, полная мысли и чувства, тишина, дышащая памятью о только что звучавшей музыке.

Никитин помолчал минуту-другую. Этот внешне мрачный человек явно не спешит разбрасываться похвалами и раздавать оценки.

— Еще чаю? — робко спрашивает Надя.

Она берет стакан гостя и идет к плитке, к кипящему чайнику. Никитин хмурым взглядом следит за ее хромой походкой.

— В какую смену вы работаете послезавтра?

— Во вторую, — отвечает Надя.

Никитин встает со стула и идет к двери. Уже взявшись за ручку, он оборачивается:

— Приходите в клуб к девяти.

Что ни говорите, а странный человек этот руководитель клубного хора… Тем не менее в назначенный час Надя ждет его в клубе. При всех странностях, есть в этом пожилом мужчине что-то настоящее, серьезное. Никитин усаживает женщину в кресло, сам садится напротив.

— Надежда Федоровна, — говорит он, — у вас есть все данные для того, чтобы превратиться в хорошую солистку. Но одно обстоятельство может помешать вашей певческой карьере.

— Я знаю, — краснеет Надя. — Больная нога.

Она поднимается с места, горечь переполняет ее душу. Вот ведь и в самом деле, размечталась дурочка. Ну куда она лезет, несчастная калека? Певица на сцене не может себе позволить такого изъяна — на нее смотрят сотни людей. Зачем он пригласил ее сюда, этот Никитин, — неужели для того лишь, чтобы еще раз напомнить об ее уродстве? Надя смотрит на руководителя хора — в глазах Никитина мягкое, отеческое тепло.

— Пойдемте со мной, — вдруг говорит он.

На автобусе они доезжают до улицы Энгельса — одной из самых красивых в городе. На табличке у парадного подъезда — надпись золочеными буквами: «Профессор Евгений Валентинович Никитин».

— Мой близкий родственник, — поясняет Надин спутник. — Травматолог и ортопед. Заходите, не бойтесь, нам назначено.

Евгений Валентинович осматривает ногу и улыбается:

— Вам повезло, девушка. В вашей травме нет ничего такого, чего нельзя было бы исправить… — Он смотрит в блокнот и говорит: — В понедельник приходите ко мне в клинику, сделаем рентген. Думаю, за месяц мы приведем вашу ногу в порядок. Но где вы были прежде? Почему запустили лечение?

Надя молча пожимает плечами: всего не расскажешь… Окрыленная, она выходит вслед за Никитиным на улицу Энгельса. Лицо руководителя хора по-прежнему сохраняет хмурое, почти мрачное выражение, зато Наде хочется петь и плясать от радости.

— Я просто не знаю, как вас благодарить, Петр Александрович! — восклицает она.

— Глупости! — отрезает Никитин. — Вылечишь ногу, тогда посмотрим. Если есть в тебе настоящий характер и умение работать, то будешь большой певицей. Ну а если нет…

«Как это нет?! — хочется выкрикнуть Наде. — Как это нет?!»

Сбываются ее самые заветные мечты, ни больше ни меньше! Да она в лепешку разобьется, дайте только возможность…

В тот же вечер она бежит к Алеше, чтобы рассказать ему о своей радости. Потому что все эти новости хотя и неимоверно важны, но только в соединении с ним, с любимым. Без Алеши лишается смысла все — и нога, и пение, и сама жизнь. Ради него она хочет добиться успеха, чтобы не стеснялся своей жены-простушки — швеи или, пуще того, домработницы. И тогда уже ничто не помешает их семейному счастью. Вот только нужно все время держать ухо востро. Девушки из цеха порассказали Наде немало грустных историй о мужском характере. Мужчина — слабое существо, всегда найдется молодая хищница, которая может сбить его с панталыку. Глаз да глаз, Надя, глаз да глаз!

— Алешенька, — объявляет она с порога, — на следующей неделе я ложусь в больницу.