В лесах Пашутовки

5

Надя волновалась не зря. Повышенное внимание к женщинам было неотъемлемой частью Алешиного характера. Война, плен и лагерь, на многие годы лишившие его возможности волочиться за представительницами прекрасного пола, лишь усилили тягу к этому занятию. А тут еще на работу в поликлинику поступила юная медсестра Ирина Пескова, статная восемнадцатилетняя брюнетка со свежим личиком и шаловливыми глазками. С Алешей она обычно разговаривала, стыдливо потупившись — в точности как желанная невестка из фантазий Сары Михайловны, — но имела при этом коварное обыкновение внезапно поднимать глаза и выстреливать в лицо собеседника смеющимся и отчасти даже вызывающим взглядом. Девчоночий смех новой медсестры всегда звучал беззаботно и искренне, и в нем принимали самое активное участие два ряда безупречных зубов, прелестная ямочка на левой щеке и все ее юное красивое лицо.

Пескову назначили к Алеше помощницей. Поначалу он не придавал ее присутствию особого значения, относясь к Ирине как старший коллега — старший и по возрасту, и по положению. Она реагировала соответственно, то есть с должным почтением и скромностью. Не слишком инициативная, даже несколько сонная в работе, она тем не менее всегда была готова ответить смехом на любую шутку.

Но после двух недель совместной работы в поведении Ирины произошли заметные изменения. Она посерьезнела, постоянно опускала глаза, и во время приема Алеша все чаще чувствовал установившуюся между ними атмосферу неловкости. А когда Ирина в очередной раз выстреливала глазами, в них было уже существенно меньше смеха и больше чего-то другого — сосредоточенности?.. вопроса?.. Закончив осмотр очередного больного, Алеша шел к раковине сполоснуть руки и всякий раз, проходя мимо медсестры, видел, как она вся сжимается и втягивает голову в плечи, как почуявшая опасность черепаха.

Большинство травм, с которыми приходилось иметь дело в фабричной поликлинике, были связаны с особенностями производства: царапины, ожоги, ушибы и прочие мелочи. Тяжелобольных сразу увозили в крупную больницу, так что чаще всего прием ограничивался обычной перевязкой. Эта обязанность была возложена на Ирину, в то время как Алеша заполнял медицинскую карту и больничный лист. Очередь никогда не иссякала, поэтому на досужие разговоры между врачом и медсестрой времени не было. Алеше оставалось лишь гадать, почему все реже и реже слышится в кабинете прежний беззаботный смех Ирины, почему так печально ее бледное личико и куда подевалась милая ямочка на левой щеке. В одном он не сомневался: когда-нибудь это нарастающее внутреннее напряжение прорвется наружу и все прояснится. Так оно и случилось вскоре после того, как Надя легла в клинику профессора Никитина.

В то время Алеша часто ходил в кино — не меньше двух-трех раз в неделю. Возможно, эта тяга объяснялась лагерным опытом: в заключении кино представляло собой единственное культурное развлечение, а потому ценилось очень высоко. Фильмы привозились в лагерь нерегулярно, куда реже, чем хотелось бы, а потому в зал всегда набивалось огромное количество зеков. В этой неимоверной тесноте Алеше часто не удавалось протиснуться в лагерный клуб. А если и удавалось, то, как правило, он мало что видел и слышал. Зато теперь он вволю наслаждался тем, о чем в лагере мог лишь мечтать: богатым выбором фильмов, хорошими местами, высоким качеством изображения. Но не идти же в кино одному! Надя лежала в больнице… — отчего бы не пригласить Ирину?

Алеша позвал ее без всякой задней мысли — или почти без задней мысли. Он без труда убедил себя в том, что по-прежнему относится к девушке по-отечески, как старший коллега. Зато Ирина только что не дрожала от волнения. И вот хирург и медсестра сидят рядышком в темном кинозале. Глаза их честно устремлены на экран, вот только видят ли они кадры этого фильма? Алешина рука тихонько, словно сама по себе, независимо от воли хозяина, обнимает Иру за талию, ползет выше. Он слышит, как колотится сердце девушки, ощущает ее нарастающее смущение, волны томительного чувства прокатываются между ними, затопляют души.

Но вот гаснет экран, в зале вспыхивает свет, зрители шумной толпой идут к выходу. Среди них и Алеша с Ирой. Толпа вертит их, сдавливает, притискивает друг к дружке. Как сладки и волнующи эти прикосновения груди и бедер… Они оба упорно смотрят в сторону — каждый в свою, смотрят и не видят ничего, кроме темного теплого тумана. Больше всего им хочется, чтобы он никогда не кончался, этот людской водоворот. Голова у Ирины кружится, дыхание прерывисто, губы приоткрыты…

После одного из таких необычных кинопросмотров Ира проводила Алешу до общежития, и момент их расставания неожиданно завершился поцелуем. Поначалу неловкий, он быстро перешел в довольно страстное объятие — Алеша, надо отметить, был очень хорошо знаком с этой частью любовного ремесла, да и опыт молодой медсестры в этой области оказался отнюдь не нулевым. Этот первый поцелуй окончательно разрушил плотину. Теперь атмосфера в кабинете хирурга изменилась самым кардинальным образом. Ямочка вернулась на свое постоянное место на левой щеке, а в глазах у Ирины загорелся яркий огонек. Они уже не смотрели, как раньше, в пол, а открыто дарили свою улыбку всему окружающему миру. Неудивительно, что «старший коллега» не остался равнодушным к столь искреннему и пылкому проявлению чувств.

Настал день, когда Ирина стала навещать Алешу в общежитии, причем именно в тот момент, когда его сосед по комнате отсутствовал. Сначала Алеша, нужно отдать ему должное, удерживал себя от перехода известной границы, из последних сил играя роль «старшего коллеги». Кроме того, ему мешало чувство вины перед Надей — по-видимому, он относился к своей гражданской жене совсем не так легкомысленно, как прежде казалось ему самому. Но на третий вечер, когда Ирина, устав ждать, взяла инициативу в свои руки, Алеша не выдержал. Что и говорить, слаб человек! Так отношения между хирургом и медсестрой окончательно оформились в полноценную любовную связь.

Вот ведь невезение! Поди теперь объясни суду совести, что он, Алеша, сопротивлялся до последнего, что его, по сути, силком затащили в постель. Кто вам поверит, товарищ хирург? Тридцатилетний мужчина с высшим образованием и едва оперившаяся восемнадцатилетняя девчонка — кто тут, спрашивается, кого совратил? Так или иначе, ответственность падала исключительно на Алешины плечи — и по возрасту, и по положению. И все бы ничего, но все чаще и чаще мучили его угрызения совести при мысли о Наде, верной лагерной подруге: ее серьезный настойчивый взгляд то и дело мерещился ему в темноте комнаты.

Два раза в неделю, не пропуская ни одного разрешенного для визитов дня, Алеша навещал подругу в клинике. Садился возле Надиной постели, брал ее за руку и молчал, поглядывая на серые глаза, на курносый профиль и на сеточку тоненьких, едва наметившихся морщинок у век. Кроме Надиной, в палате еще четыре кровати, и рядом постоянно слышится гул голосов других посетителей и пациентов. Прооперированная нога еще в гипсе и лежит в полной неподвижности, как спеленатое бревно. Нелегок процесс восстановления, но Надя не жалуется — она умеет терпеть.

Алеша приносит сладости и фрукты, наводит порядок в прикроватной тумбочке. Надя тщательно причесана, губы накрашены, на бледном лице приветливая улыбка — видно, что женщина с утра специально готовилась к приходу любимого мужа. Временами Надю саму удивляет сила ее привязанности к Алеше. Что такого из ряда вон выходящего нашла она в этом мужчине с первого же момента их первой встречи? Почему сейчас она готова на все ради него? Почему не мыслит себе жизни в отрыве от Алеши? И то сказать — они оба уже не те, что прежде. Она уже не хромая домработница в выцветшем платье, он — не умоляющий о спасении беглец. Перед Надиной постелью сидит высокий красивый мужчина, хирург, уважаемый человек. А с ее ноги уже через две недели снимут надоевший гипс; профессор Никитин уверяет, что от хромоты не останется и следа. Она обязательно будет певицей — возможно, знаменитой на всю страну. Разве плохую пару составят они тогда? Кстати, Петр Александрович, руководитель хора, тоже навестил ее здесь. Он твердо намерен сделать из Нади настоящую солистку…

Разговор не клеится, как будто между ними возникла вдруг невидимая перегородка. Молчит обычно словоохотливый и оживленный Алеша. Жаль, что Никитин уже ушел — с ним молчать легче. Неловко обоим — и Наде, и Алеше. Он безуспешно пытается выкинуть из головы мысли о медсестре Песковой. Ему хочется быть с Надей, возникшая отчужденность тяготит Алешу. Все-таки она очень близка ему, эта сероглазая женщина, неподвижно лежащая на больничной койке. Надя смотрит в сторону, принужденно улыбается, ее бледное лицо выражает то слабость, то досаду, то сомнение.

— Как ты себя чувствуешь, Надюша?

— Хорошо. Только соскучилась по тебе.

Последнюю фразу она произносит шепотом, чтобы не услышали соседи. Алеша наклоняется, чтобы поцеловать ей руку. Рука лежит поверх одеяла — белая, слабая, сиротливая, с просвечивающей сквозь кожу сеточкой голубых сосудов. Надя закрывает глаза, вдыхая знакомый запах Алешиных волос. На этот раз они пахнут немного иначе. Какая-то парфюмерия…

— Зачем это ты так надушился? — спрашивает она. — Если ради меня, то зря. Мне не нравится. А если ради кого-то другого, то берегись…

Надя грозит мужу пальцем. На ее губах играет бледная усмешка, но глаза серьезны.

— Смотри у меня! — шепчет Надя. — Только попробуй! Уничтожу…

Алешино сердце вздрагивает. Уж ему-то прекрасно известно происхождение чужого запаха — это духи Ирины Песковой. Нельзя быть таким неосторожным! Надю так просто не обманешь, она видит насквозь. Чтобы укрыться от взгляда жены, он снова наклоняется, целует ее руки, щеки, глаза.

— Что ты, что ты, Надюша… Ты у меня одна-единственная, сама знаешь.

Надя смягчается. Женское сердце не камень.

— Перестань, глупый! — шепчет она. — С ума сошел… так, на виду у всех…

Из коридора доносится звонок: время посещений закончилось.

Тем же вечером Алеша встречается с Ириной возле кинотеатра «Факел».

— Что-то случилось, Семен Сергеевич? — спрашивает она, с тревогой глядя на его мрачное лицо.

— Нет-нет, все в порядке, Ириша.

Они входят в зал, усаживаются в кресла, но на этот раз Алешина рука уже не пускается в свое обычное путешествие вокруг талии девушки. Он глядит на экран и думает о том, как ему повезло, что этим вечером сосед по комнате дома: можно будет легко избавиться от Ирины.