В лесах Пашутовки

— Ну, не поминайте лихом, Татьяна Викторовна, — говорит Надя почти дружелюбно.

Она влюблена, и оттого все вокруг вызывает у нее симпатию — даже злобная хозяйка. Зачем ссориться, если можно расстаться по-хорошему? Татьяна Викторовна не отвечает. Алеша прощается только с Наташенькой.

Улица встречает их снежным сиянием и тридцатиградусным морозом. Куда теперь? Со времени Алешиного побега прошло всего десять дней. Вряд ли лагерные власти уже свернули погоню. Для них каждый непойманный беглец — несмываемый позор, чрезвычайное происшествие. За это лишают званий и снимают с работы, поэтому поиски наверняка продолжаются. «Вот ведь чертова поллитровка — все беды из-за нее, проклятой… Это ж надо — по собственной глупости лишиться такого надежного убежища! — думает Алеша, косясь на поспешающую вслед за ним Надю. — А теперь еще приходится тащить за собой эту хромую дурочку и ее шмотки…»

Но, против всех Алешиных ожиданий, Надя продолжает служить ему опорой и защитой. Коль скоро согревает ее душу спрятанный на груди листочек с клятвой, она не даст суженого в обиду. Надя не боится трудностей — жизнь приучила ее встречать опасности лицом к лицу, выживать в самых неблагоприятных условиях. Она родилась в городе на Днепре; отец был учителем музыки, мать — пианисткой. В сорок втором, в семнадцатилетнем возрасте, немцы отправили ее в числе других девушек на принудительный труд в Германию. С Днепра Надя попала на Рейн, в город Кобленц, работала там прислугой в доме одного из важных нацистских чиновников. А после окончания войны и возвращения на родину девушку арестовали и отдали под суд за сотрудничество с врагом. После пяти лет лагерей ей некуда было идти: отец погиб на фронте, мать вторично вышла замуж. Вот, собственно, и вся биография Надежды Федоровны Ракитовой.

Алеша — ее первая настоящая любовь, самое ценное, самое лучшее из всего, что когда-либо произошло в Надиной взрослой жизни. И Надя не отдаст его никому — ни милиции, ни лагерным псам, ни, Боже упаси, другой женщине. Ей и в голову не приходит, что в голове любимого роятся совсем другие мысли. Да-да, Алеша далек от того, чтобы всерьез отнестись к этой нелепой связи с хромой домработницей. До войны и ареста он знал немало любовных приключений. Надя для него — всего лишь еще одна женщина в ряду других, куда более красивых и интересных, прошлых и будущих. А что касается клятвы, так это и вовсе ерунда, филькина грамота. Подумаешь, несколько карандашных строчек на рваном клочке бумаги. Там и подпись-то фальшивая: никакой он не Травкин, он Гаврилов. Кто примет это всерьез, какой суд?

За год до войны Алексей Гаврилов окончил медицинский институт. Легкомысленный двадцатитрехлетний парень, он просто жил в свое удовольствие, пока не грянула большая война. Потом была мобилизация, фронт, много крови и смертей, немецкий плен, концлагерь, а по возвращении к своим — суд и другой лагерь, на сей раз сибирский. Но нельзя сказать, что все эти тяготы добавили Алеше серьезности. Вот и историю с Надей он воспринимал в том же духе, что и свои романы-однодневки десятилетней давности. Алеша видел, что Надя влюбилась не на шутку, но это мало его волновало. Влюбилась и влюбилась — ее проблема; он, Алексей Гаврилов, вовсе тут ни при чем.

— Куда мы идем? — спрашивает он Надю.

Куда-куда… Конечно, к тете Марусе, куда же еще… Маруся — Надина лагерная подруга, а, как известно, нет на земле ничего крепче лагерного братства. После освобождения Маруся работает продавщицей в одном из городских гастрономов. Прежде чем отправиться к ней, Надя заводит Алешу в один из близлежащих подъездов.

— Жди тут, никуда не уходи! — командует она. — Сядь у батареи, тут тепло. Смотри за вещами.

Муж послушно кивает. В магазине, как назло, обеденный перерыв, двери заперты на замок, на витринах морозные узоры. Но Надя не может ждать: мужу грозит опасность везде, даже в теплом подъезде. Кто-нибудь из жильцов может вызвать милицию. Здесь, возле гастронома, тоже не хочется привлекать лишнего внимания, но делать нечего, надо стучать.

— Маруся, открой! Это я, Надя!

К счастью, подруга недалеко, за дверью гремит замок.

— Надюша! Что случилось?

— Меня уволили! — радостно сообщает Надя.

Маруся смотрит на нее с недоумением: уволили так уволили, невелико несчастье, но и радоваться тут нечему.

— Ничего страшного, — говорит она. — Сейчас работы много, найдешь новую.

— Нет-нет, я уезжаю!

— Уезжаешь? — переспрашивает Маруся. — Тебе разрешили?

— В том-то и дело, что нет… — в голосе Нади не слышится подобающей серьезности.

— Так, — качает головой Маруся. — Объясни мне, что происходит, а то я ничего не понимаю.

— Я вышла замуж, Марусенька!

— Врешь!

— Клянусь тебе! Вот уже четыре дня как замужем!

— Вот это да! И кто он?

У Нади нет тайн от тети Маруси; в течение следующих пяти минут она рассказывает историю своего замужества, умолчав, впрочем, про факт Алешиного побега.

— Нам негде переночевать, — говорит она напоследок. — Не пустишь ли к себе на пару ночей?

Не колеблясь ни секунды, Маруся достает из кармана ключ.

— Вот, Надюша. Веди своего новобрачного. Устраивайтесь пока, я приду вечером.

Подруги обмениваются поцелуями.

И вот Надя с Алешей в комнате Маруси. Счастливая женщина не ходит — летает. Как приятно готовить ужин для любимого человека, для лучшей подруги! У Алеши тоже занятие: он решает побриться. Как выяснилось, борода придает его лицу странный, подозрительный вид. Надя выбегает купить мужу бритву и выбирает, конечно же, самую лучшую. Проходит еще некоторое время — и вот уже щеки Алеши гладки и розовы, как у младенца. Оставлены только усы для маскировки. Он в последний раз обтирает шею полотенцем и подходит к Наде, хлопочущей у плиты.

Высокий красивый мужчина, широкоплечий и черноглазый, берет ее сзади за плечи. Надя оборачивается, поднимает к мужу сияющее лицо. Из ее серых глаз льется столько любви, что ее хватило бы на весь мир. Она крепко-крепко обнимает Алешу, прижимается щекой к его подбородку. Теперь он гладок и совсем не колется. Остались лишь эти едва отросшие усы, но придет время — сбреем и их. И, похоже, хмель еще не выветрился из его головы. В разгар дня вздумалось ему снова заняться любовью! Но отчего бы и не заняться? Надя подставляет Алеше губы, глаза ее закрываются. Женщина и смеется, и плачет, и вздыхает, и улыбается — широка, глубока любовь, все человеческие чувства вмещает она в себе. Да и Алеше жаловаться не на что: хорошо ему с Надей, так хорошо, как редко бывало раньше. В такие минуты он даже забывает о том, что где-то там, снаружи, в большом и свободном мире ходят, ждут, манят совсем другие женщины.