Земля мертвых. Боги войны

Глава 24

Балансируя на грани сна, я не хотел выныривать в реальность. Хотя бы на пару минут оттянуть начало мучений. Ещё немного подумать. Разработать план освобождения. Но картина того, как погибла Алина, упорно стояла перед глазами. Она вызывала слишком много эмоций, чтобы отсиживаться в небытии.

Я ожидал, что боевая химия, которую против меня применили, вызовет самые неприятные последствия. Но голова на удивление была ясной. Ни сухости во рту, ни тошноты. Напротив – странный прилив сил.

– Вижу, ты пришёл в себя, – некто говорил по-русски с сильным акцентом; голос был странно знакомым.

Я открыл глаза.

– Хороший реакция, – прокомментировал снайпер, который стрелял в меня там, на Новой Земле. – Такое не сделаешь фальшиво. Мы знакомы, так?

Мы встретились взглядами. Наверное, мне помогла храбрость отчаяния. В какой-то момент эмоции исчезли. Я смотрел на ситуацию будто со стороны. Привычное ощущение в бою, не раз помогавшее мне выжить. Он не был уверен в ответе. Это было только предположение. Противник был проницателен, о многом догадывался – но реальных, доказанных знаний у него не было.

– Возможно, – ответил я. – Мир велик, не так ли?

Снайпер расплылся в улыбке.

– Это хороший начало для… разговор, – ответил он. – Ты знаешь, сколько всякого интересного я хочу тебя выспросить!

– Я не против взаимовыгодного сотрудничества, – ответил я по-английски, сделав паузу.

Снайпер моргнул пару раз, оценивая ситуацию. Но ответил тоже по-английски:

– Это не то, что я ожидал услышать, – сказал он. – Ты ведь отдаёшь себе отчёт в том, что играть не получится? Ты не в том положении.

– Ты ведь прекрасно понимаешь, что игра может вестись на многих уровнях. Со многими заинтересованными сторонами.

– Не без этого, – ухмыльнулся враг, – но это хорошее начало, я полагаю.

Вместо ответа я кивнул, воспользовавшись возможностью осмотреться.

Я лежал на наклонной кушетке, пристёгнутый крепкими кожаными ремнями. Я был одет. Хороший признак: значит, самые кардинальные методы допроса ко мне пока применять не планировалось. Хотя от моего внимания не укрылось, что из рукавов одежды выходили пучки тонких кабелей. Какие-то датчики? Для чего? Что-то вроде полиграфа? Этого следовало ожидать.

Само помещение было небольшим и напоминало скорее гостиничный номер, чем тюрьму или пыточную: в противоположном углу был диван с атаманкой, журнальный столик. С другой стороны – пара кресел и шкаф, уставленный странными картонными коробками. Куда меня притащили? Конспиративная квартира местной контрразведки? Или их штаб-квартира? Учитывая любовь к комфорту на этой стороне, последний вариант нельзя было исключить.

– Что с Алиной? – рискнул спросить я.

– Ты же видел, – притворно удивился снайпер, – она погибла при твоём задержании.

– Зачем она это сделала?

Враг посмотрел на меня. Нахмурился. Потом усмехнулся.

– А вроде в самом начале ты произвёл впечатление умного сукина сына. Что, правда не понимаешь?

– Если ты такой умный, то мог бы и предвидеть развитие событий, – огрызнулся я.

– Впрочем, неважно, – сказал мой тюремщик, всё так же на английском; убедившись, что я владею этим языком, он с явным облегчением предпочитал не пользоваться русским. – Ты говорил о сотрудничестве. Поэтому надеюсь на твоё благоразумие. Сейчас тебе покажут на экране несколько изображений. Старайся смотреть на них прямо, не отводить глаза и моргать пореже. Если всё пойдёт хорошо – мы не будем использовать распорки для век и фиксаторы. Это понятно?

Вместо ответа я молча кивнул.

Снайпер отошёл куда-то за спину. Свет в помещении померк. Моя кушетка ещё сильнее приподнялась, так что я теперь полулежал под углом сорок пять градусов к полу. Потом она повернулась к свободной стене, на которую опустился экран. Загудела невидимая аппаратура.

Первые несколько секунд экран оставался пустым. Потом появилось изображение из проектора, который светил откуда-то за моей спиной.

Чей-то портрет. Мужчина средних лет в пехотной форме вражеской стороны. Он смотрел в объектив с лёгкой презрительной усмешкой. Через несколько секунд изображение сменилось. Ещё один мужчина. Или, скорее, парень. По крайней мере, по обычным, земным меркам. На вид лет двадцать – но при этом генеральские погоны.

– Это что, знакомство с частью? – попытался пошутить я, но ответа не последовало.

Портреты продолжили сменяться.

Когда появилось фото Михалыча, я не успел отреагировать. Не смог сдержать рефлексы. «Так вот зачем датчики на теле. И одежда – чтобы не думал о них. Идиот!» – обругал я себя. Это и был полиграф. Точнее, его разновидность. Меня тестировали на социальные связи. Определяли знакомых людей… нашли Михалыча – впрочем, тут можно выкрутиться. Они наверняка узнают о предыдущей вылазке. Можно дать понять, что это я его зарезал тогда…

Опять череда незнакомцев.

А потом – я опять не успел. Не смог. Очень уж неожиданной была встреча.

Парень девятнадцати лет. Форма нашей стороны. Широкая белозубая улыбка, по которой я его и запомнил; она появилась на его лице за секунду до смерти, когда он уже понимал, что не успевает и всё кончено. Когда он чувствовал, что мой палец не дрогнет на спусковом крючке. Двадцать второй год, мы берём в плен большую группу в промзоне. Они думали, что заманили нас в ловушку.

Я целился в голову. Но потом почему-то выстрелил в грудь, в сердце – на нём не было броника. До сих пор не знаю, что мной двигало – нежелание уродовать мимолётную красоту на вражеском лице или жажда посмотреть, как эта непокорная улыбка медленно гаснет, холодеет, умирает…

Он был первым, кого я убил вот так, лицом к лицу. Я не мог его не запомнить.

Снова череда незнакомых лиц. Десятки. Потом сотни. Редкие вкрапления тех, кого я знал. Сослуживцы. Товарищи. Враги.

Их было не так много. Человек пять на несколько сотен портретов.

Когда я уже был готов сдаться – закрыть глаза и просить о передышке, – свет вдруг снова стал ярким.

– Хватит, пожалуй, – сказал снайпер, снова появившись в поле зрения. – Информации более чем достаточно. Ты ведь не будешь отрицать, что кое-кто из этих людей тебе знаком?

– Не буду, – сказал я и тут же добавил, пользуясь приёмом, чтобы перехватить инициативу: – Как тебя зовут?

На секунду снайпер растерялся.

– Хоть буду знать, когда увижу тебя в такой же коллекции. Вместо того чтобы назвать тебя «Мужик, который привязал меня и показывал картинки», по имени вспоминать буду.

После секундной паузы снайпер рассмеялся.

– А неплохо! – констатировал он, успокаиваясь. – Даже странно, что ты на той стороне. Обычно у ваших с чувством юмора так себе. Я – Тревор.

– Приятно, – кивнул я.

– Руку жать тебе не буду, – ответил Тревор. – У меня не было времени проверять тебя на вшитые иголки с ядом и другие секретики. Как тебя звать, я уже знаю.

Про себя я отметил это «у меня». Не «у нас». Значит ли это что-то? Скоро выясним.

– Пока отдыхай, – продолжил Тревор. – Как выясню, что нужно, мы снова встретимся.

С этими словами он вышел из помещения через единственную деревянную дверь.

Какое-то время я был один. Потом дверь снова распахнулась, впуская двух солдат в чёрных балаклавах. Они молча опустили меня в горизонтальное положение и покатили в коридор, тускло освещённый жёлтыми лампочками в матовых плафонах. «Как будто на операцию», – некстати подумал я и поёжился.

Коридор оказался довольно коротким. Меня завезли в ещё одно помещение, где не было ничего, кроме узкой, но довольно мягкой на вид кровати и белых стен.

– Только без глупостей, – предупредил один из сопровождающих, склонившись над ремнями, которые меня удерживали.

– Никаких глупостей, – согласился я ровным голосом.

Отстегнув меня, охранник мгновенно метнулся к двери. Его подстраховывал напарник. Дверь захлопнулась. С внутренней стороны она была обшита листом совершенно гладкого металла. Ни намёка на ручки, замки или даже петли.

Тюрьма она и есть тюрьма. Правда, тут довольно комфортабельно. Хоть за это спасибо.

Окон здесь, конечно, не было. Свет давала единственная лампочка под потолком – такая же тусклая и жёлтая, как в коридоре. Ещё здесь было очень тихо.

Я вздохнул, слез с кушетки и улёгся на кровати, разминая затёкшие запястья. Спать не хотелось. Провалявшись пару минут, я встал и разделся до трусов. Попутно обнаружил, что моя грудная клетка, позвоночник и половые органы действительно были облеплены датчиками. «Последнее-то зачем?» – недовольно подумал я, хотя этот странный факт тоже имел логичное объяснение. Если уж отслеживать физиологические реакции – то все, полностью. А вдруг им бы посчастливилось найти неудержимую страсть моей жизни?

Я хмыкнул, отлепляя электроды. «Блин, могли бы хотя бы побрить сначала…» – досадовал я, отковыривая липкие пластины от груди. Это было довольно неприятно.

Я прошёлся по камере. Пять шагов на три. Не густо. Интересно, как долго меня тут продержат? Вопрос не праздный – я не то чтобы очень хорошо переношу изоляцию. Не зря ведь считается, что заключение в одиночке – один из самых изощрённых видов пыток. Правда, это работает только тогда, когда у мучителей очень, очень много времени.

Я принял упор лёжа, положив ноги на кровать, чтобы усилие было более значительным. Отжимался. Десять подходов по пятьдесят раз – пока грудные и плечи не заныли невыносимо. Сделал небольшой перерыв. Потом начал отжимания в стойке на руках. Это далось сложнее; пару раз я даже чуть позорно не свалился, потеряв равновесие.

Потом – скручивания. Хотел приспособить кровать для гиперэкстензии, но не тут-то было: ножки оказались намертво прикручены к полу. Тогда, чтобы нагрузить мышцы поясницы, я сложил кушетку и начал делать наклоны, удерживая этот единственный доступный мне свободный вес перед собой на вытянутых руках.

В камере был кран с раковиной и небольшой унитаз из нержавейки. Натренировавшись до изнеможения, я ополоснулся. Потом, попробовав воду на вкус, рискнул напиться.

Снова лёг на кровать. Начал дыхательные упражнения, вспоминая уроки цигун. Где-то в середине очередного комплекса за дверью послышалось шевеление. Я рывком сел на кровати, напружинившись.

Дверь чуть приоткрылась. «Завтрак!» – крикнул кто-то, оставаясь невидимым, после чего в камеру закатился металлический поднос с едой.

Кормили недурно: местный вариант хлеба с мясным паштетом, что-то вроде каши со специями, вполне съедобное. И даже десерт: кусочек фруктового желе.

Съев всё до последней крошки, я оставил поднос на полу возле двери. Ни к чему напрягать тюремщиков, пока у меня не созрел план побега.

Где-то через полчаса, по моим ощущениям, свет вдруг померк и камера погрузилась в темноту. Из коридора раздался заунывный сигнал. Что это – тревога или… отбой? Мне бы хотелось, чтобы было первое, но, учитывая, что после сигнала так ничего и не произошло, скорее, это действительно был отбой.

Я вытянулся на кровати и, с удовлетворением ощущая, как ноют натруженные мышцы, уснул.